"Тень света"

— И я?

— Что — 'и ты'? — сбилась с высокопарного слога Ряжская.

— И я должен это уяснить?

А что? Мне в самом деле надо сразу расставить точки над 'i'. Чтобы решить — сейчас ее послать или потом, попозже?

— Саша, ты не человек, — бархатисто рассмеялась Ряжская. — Теперь я точно это знаю.

— А кто же я?

— Ты — ёжик. Чуть что, так сразу колючки вверх, и давай зло сопеть и фырчать, — объяснила мне женщина. — Причем неважно, друг перед тобой, враг. Тебе без разницы. Видно, невесело ты последние годы жил, если в любом человеческом проявлении кого-то из своих знакомых видишь агрессию. Ты в негатив постоянно уходишь, а так нельзя. Так и с ума сойти недолго.

— Ничего, что я еще здесь? — не выдержал Силуянов, и выпятил челюсть вперед. — А?

— Даже не знаю, что вам на это сказать, — прикрыв трубку рукой, ответил ему я. — Серьезно — не знаю. Все так запуталось.

И ведь ни словом не соврал. Ситуация прямо как в статусе Сашки Вязьминой из операционного, том, что у нее в 'вотсапе', — 'все сложно'.

Причем все на самом деле оказалось сложно. Я сам не ожидал от него такой реакции. Как мне думается, он и сам ее от себя не ожидал, просто нашла коса на камень. Ну или сосудик у него какой-то в голове перекрыло.

А может, я его просто до такой степени выбесил.

Короче, он со всей дури бахнул мне прямым в челюсть, да так, что я на пол прилег отдохнуть. Трубка отлетела в сторону, а из глаз у меня полетели искры.

— Непроффешионально, — сообщил я Силуянову ошарашенно и пару раз лязгнул зубами, чтобы проверить, все ли они на месте. — Капец просто как!

Вспомнив большинство фильмов, я прихватил нижнюю челюсть пальцами руки и подвигал ее туда-сюда. Кожа двигалась, челюсть нет. Фиг знает, так оно должно быть или нет, но на душе стало как-то спокойнее. Да и потом — если бы там имелась трещина или чего похуже, наверное, я сразу такое понял. А при вывихнутой челюсти вроде как и вовсе рот не закрывается.

Из трубки, лежавшей у двери, тем временем доносился голос Ольги Михайловны: 'Саша. Саша, я не поняла, что у вас там происходит?'.

— Ыррррр! — издал зверский звук Силуянов, и каблук его ботинка модели 'старый добрый прапор' опустился на экран моего телефона.

Вот это был уже явный перебор. Я все понимаю — нервы, вспышка гнева, нереализованные мечты, даже вот этот удар мог понять. Но зачем же имущество портить? Материальный ущерб причинять?

И прощать ему все это я не собирался.

Силуянов стоял чуть сгорбившись, как будто ожидая, что я вот-вот встану и попробую дать ему сдачи.

Да нет, даже не 'как будто'. Точно этого ожидая. И это наводило на не очень-то хорошие мысли. Например — не собрался ли он меня на инвалидность перевести? Он сможет. Странностей в нем хватает, это да, но при этом в чем-в чем, а в искусстве причинения людям вреда средней и сильной тяжести он разбирается преотлично. Мне про это его же подчиненные рассказывали.

Как-то это все странно. Ну не любишь ты меня — хорошо. Но зачем же провоцировать на драку, с заведомо ясным финалом? Зачем на душу грех брать?

Или не 'зачем'? Или — 'за что'?

Нет, прощать я ему ничего не собираюсь, это уж точно. Но полный расчёт можно и отсрочить. На несколько часов. Или даже до того момента, пока я не пойму, что тут к чему.

— Выпустили пар? — сообщил ему я абсолютно спокойно. — Надеюсь, на этом все? Если да, так я пойду. Рабочий день, как было сказано выше, кончился, так что если у вас ко мне есть еще какие-то претензии, то это все завтра.

— Дешевка ты, — еще сильнее выпятил челюсть вперед Силуянов. — Что, даже не попробуешь мне сдачи дать?

— Да вот еще, — встал я с пола и отряхнул штаны. — Много чести.

Я бы, наверное, мог наговорить ему всяких гадостей, но не стал. Зачем? Во-первых, говорить становилось все больнее, здорово он мне все-таки бумкнул. А во-вторых, — к чему слова? Лучше сделать. Он у меня грядущую ночь на всю оставшуюся жизнь запомнит. Главное, чтобы все ингредиенты для задуманного дома были. Есть у меня одно заклинание, я его недели две назад нашел, оно как раз самое то, что для моей страшной мести и нужно. Да и на пользу делу это пойдет. Он товарищ неглупый, два плюс два сложит, и завтра, в запале, глядишь, и выложит на духу, в чем же истинная причина такой нелюбви ко мне.

А она — есть. Ну не верю я в то, что человека ТАК можно не любить исключительно за раздолбайство. Есть тут что-то еще.

Одно хорошо — мешать моему уходу не стал. Знай злобно сопел, пока я выковыривал 'симку' из телефона, да бросил мне вслед ругательство, когда я за дверь вышел.

По дороге к дому челюсть начала ныть адски, мышцы ее сводило так, что когда я ввалился в квартиру, даже пары слов Родьке сказать не смог.

— Охти мне! — поняв в чем дело, всплеснул лапками мой слуга. — Хозяин, подрался никак? Вот уж не думал, что ты любитель этой забавы! Был у меня один хозяин, тоже мастак морды мять, но обычно он тумаки отвешивал, а не ему. Ты, если в этом деле не смыслишь, так не лез бы в драку-то?

Ничего я ему на это не ответил и полез в шкафчик, где у меня лекарства лежали, за 'кетанолом'. У меня в активе, понятное дело, уже имелся рецепт зелья 'боль снемлюща и сон насылающа', но его же еще варить надо, а потом студить. Это дело не быстрое, часа на два с половиной-три. Легче таблеткой закинуться.

— Вавила Силыч, — тем временем заорал Родька и пнул пару раз лапой холодильник. — Вавила Силы-ы-ыч! Глянь, чего делается на свете! Куда мир-то катится? Ведьмакам-от уже морды бьют!

— Ну не жгут же, как в старые времена? — резонно сообщил подъездный, выбираясь из-за плиты.) — Морда — она чего? Поболит и перестанет. Чай рожа не задница, завяжи да лежи. А вот коли к столбу веревкой, да хворосту навалят — это да. Это неприятно.

Мои зубы лязгнули о край кружки. Я представил себя у столба, среди хвороста, который пахнет бензинчиком, и Силуянова, с доброй улыбкой подносящего к нему горящий факел.

Жуть какая!

— По зубам треснули? — пригляделся Вавила Силыч к моему лицу. — Ишь, со знанием дела били, сразу видно. Надо было сразу лед приложить. Теперь к утру распухнет так, что будь здоров.

— Ну и помог бы! — потребовал Родька. — Ты можешь, я знаю.

Вавила Силыч призадумался, а после было захотел что-то сказать — но не успел. Ему помешал дверной звонок.

Глава четвертая

— Кого еще принесло? — промычал я страдальчески, придерживая челюсть ладонью.

— Маринка небось, — со знанием дела заявил Родька. — Только она вечно притаскивается тогда, когда всем не до неё!

Вавила Силыч гадать не стал, он просто открыл дверцу шкафчика, находящегося под кухонной раковиной, и нырнул в темноту между трубами и мусорным ведром.

В дверь позвонили еще раз, причем звонок был куда более долгий.

— Парень какой-то, — вернулся к нам тем временем подъездный. — Одет прилично, даже галстух у него есть, но по виду — чистый бандит.

— Так уж и бандит? — засомневался Родька. — Что же — нож у него за поясом, пистоль или чего другое?

— Колода ты деревенская, — беззлобно сообщил ему Вавила Силыч. — Какой пистоль? Кого в столице ты пистолем испугаешь нынче? Теперь такие нравы, что хоть орудие на москвича наставляй, он не испугается. Потому как адаптировался горожанин к нездоровой криминальной обстановке. А публики этой я насмотрелся в свое время. Они хоть куртки кожаные на пиджаки сменили, а только как лиходеями были, так ими и остались.

— Меньше телевизор тебе надо смотреть, Вавила Силыч, — посоветовал я подъездному. — Пойду открою.

Мне бояться было нечего, с братвой у меня конфликтов сроду не имелось, да и хуже чем есть уже не будет.

Тем более что звонок верещал не переставая, и становилось понятно, что следом в ход пойдут ноги, а то и автоген. Тот, кто стоял за дверью, был уверен в том, что я дома.

И правда — нежданный визитер на самом деле смахивал на классического 'братка' новой формации. Пиджак на размер больше широких плеч, однотонный галстук, короткая стрижка, пара еле заметных шрамиков на лице — все как полагается.

— Смолин? — уточнил он у меня без всяких приветствий. — Александр?

— Он самый, — кивнул я и зашипел от боли. Таблетка еще не оказала свой целительный эффект, а потому лишние движения доставляли изрядный дискомфорт. — Чего надо?

Ответом крепыш меня не удостоил, вместо этого он достал из кармана пиджака довольно дорогой смартфон, потыкал в экран пальцами, а после приложил его к уху.

— Это Сергей, — секундой позже сообщил он в трубку. — Да. Дома. Да, жив-здоров. Правда, кто-то ему изрядно в 'пятак' зарядил. Хорошо-хорошо. Кто-то его по лицу ударил. Конкретно? По зубам. Нет, он не сам это сказал. Так вижу. У меня опыт, не первый день замужем. А? Ага.

Сергей отнял ухо от трубки и спросил у меня:

— Тебе кто в 'бубен' сунул?

— Враги, — буркнул я, уже понимая, откуда здесь взялся этот молодой человек, и кто именно проявил обо мне трогательную заботу. — Супостаты.

Самое забавное, что он дословно передал мою реплику. Я-то думал, что произойдет осознание того, что это отчасти шутка — но нет. Сергей так и сообщил своему собеседнику, что по зубам меня треснули именно враги и супостаты.

Одно хорошо — на том конце провода мою иронию все-таки приняли к сведению.

— На, — Сергей мне сунул свой телефон и недовольно насупился. — Слово-то какое придумал.

Как видно, то, что он услышал, ему не очень понравилось, потому что интонация была не сильно дружелюбная. Интересно, а если и он мне брякнет по зубам, то у меня челюсть болеть перестанет? Вышибет ли клин клин?

Впрочем, два раза в одну воронку снаряд не попадает.

— Саша? — естественно, в трубке я услышал до боли знакомый голос Ряжской. — Что вообще происходит? Ты мне не объяснишь?

— Осень, — отделался я короткой версией произошедших событий.

— Прекрасный, а главное понятный ответ, — одобрила мою лаконичность Ольга Михайловна. — Ну а если его сделать немного попонятней? Осень — время обострений психических заболеваний? Осень — не лето? Осень, осень, лес застыл... И что-то там еще в песне было. Не помню уже.

— Осень больно говорить, — пояснил я. — Осень-осень.

— Знаешь, я постепенно начинаю ощущать себя кем-то вроде твоей приемной матери, — немного рассержено сообщила мне собеседница. — Ты капризничаешь, я тебя уламываю и уговариваю. 'Съешь хоть что-нибудь, Сашенька, что же ты голодный ходишь'. Вот, проверяю дома ты или нет, потому что ты не желаешь отвечать на мои звонки. Да еще и побил тебя кто-то...

— Не по чему отвечать, — пояснил я, еле двигая челюстью. — Телефон тю-тю. Прикончил его мощный каблук нашего безопасника. Сначала кулак мне зубы чуть раздробил, потом нога смартфон раздавила. Первое больно физически, второе морально.

— У тебя не возникает ощущения, что градус ситуационной бредовости в вашем банке крепчает? — поинтересовалась у меня Ряжская. — Я давно на свете живу и в бизнес-сферах вращаюсь добрую четверть века, кабы не больше, но с начала девяностых не слышала о том, чтобы безопасники физическим прессингом занимались. Психологическим — это да. Без него никак. Но чтобы морды бить? Даже в лихолетье они это делали только в том случае, если их подшефные инсайдом занимались, на предмет выявления всей цепочки утечки информации. Помню, в 1995, когда на фальшивых 'авизовках'... Ладно, сейчас не об этом речь. А тут прямо колумбийские страсти 'а-ля картель'.

— Сам в шоке, — подтвердил я, с радостью ощущая, что мне стало немного полегче. Как видно, таблетки начали действовать. — Силуянов, конечно, всегда был той еще сволочью, как и предписано штатным расписанием, но тут он, конечно, дал гари.

— Завтра же его уволят. Лично проконтролирую, — сказала как отрезала Ряжская. — Плюс на твоем месте я бы еще и в травмпункт наведалась, сняла побои. Мы его еще тогда и посадим.

— Странно это все, — никак не отреагировал я на ее слова. — Повторюсь — Силуянов козел еще тот, это так. Но он всегда играл по правилам, вот какая штука. Он никогда не приписывал лишнего даже тем, кого не любил.

— То есть — тебе?

— В том числе мне. Я от него огребал часто, но всегда за дело. Да, он мог поглумиться надо мной, мог сплясать на моих костях, но никогда не переходил линию между профессионализмом и дилетантством. Он себя уважает. И тут — такое... Не вяжется это как-то? Непонятное тут что-то. А я непонятное не люблю, оно меня нервирует. Понимаете о чем я?

— Понимаю, — помолчав, произнесла Ряжская. — Ладно, пусть пока он будет. Хотя пугануть я его все равно пугану.

— Не-а, — ехидно протянул я. — Это тоже предоставьте мне. Я его нынче ночью сам пугану. Так, как вы сроду не сможете, при всех своих способностях.

— Я теперь его жалеть начинаю, — фыркнула Ольга Михайловна. — Не знаю, что именно ты задумал, но точно уверена в одном — врагам своим на его месте оказаться не пожелаю. Даже Соломиной, чтобы ей пусто было. Хотя нет, ей пожелаю. Очень уж она неприятная особа.

— У каждого из нас есть своя Соломина, — ее очень и очень толстый намек я не понять не мог, но решил ответить тоже завуалированно. — И каждая Соломина раньше или позже получит свое.

— Да, вот еще что... — Ольга Михайловна тяжело вздохнула. — Понимаю, что не совсем ко времени, но я снова о Яне. Саша, это несчастная женщина. Если бы ты только знал, какая у нее была тяжелая жизнь, как ей досталось от судьбы!

— Нет, — твердо ответил я. — Приворотами я не занимаюсь. От слова совсем. Ольга Михална, да вы не представляете даже, о чем просите. Этот заговор для людей не помощник, поверьте. Это потенциальный смертный приговор. И помочь ей после я уже никак не смогу, там обратно не отыграешь. Это анизотропное шоссе, Ольга Михална. Или, как вариант, система 'ниппель'. Туда дуй, оттуда... Не дуй. Уцелевший зуб даю — кончится все очень, очень плохо.

— Что значит — 'уцелевший'? — обеспокоилась Ряжская. — Он тебе часть выбил, что ли?

— Это шутка была, — пояснил я. — Все на месте. Но приворот делать не стану.

— А может, есть другой способ решить ее проблему? — полюбопытствовала моя собеседница. — Не приворот, так еще что-то? Саша, ты же умный, подумай. А Яна твои мысленные потуги потом простимулирует. Скажем — плюс двадцать процентов к стандартному гонорару?

— Да не в деньгах дело, — печально произнес я. — Нет, я их люблю, но имеются вещи на порядок выше.

— Саша, — лукаво произнесла Ряжская. — Раз ты так заговорил, значит, идеи у тебя есть.

— Ольга Михална, у меня есть на спине шерсть — немного панибратски хмыкнул я, заработав от Сергея изрядно удивленный взгляд. — Редкая, зато своя.

Ну его изумление мне понятно. Ряжская тетка лютая, думаю, что у нее, что у ее мужа все по струнке ходят. И наши все ходить будут, полагаю.

Но мне надо знать, до каких пределов я могу дойти в общении с ней, где та пограничная линия, которую нельзя переходить ни при каких условиях. Она изучает меня, это ясно как белый день. Причем пускает в ход все приемы, включая самые грязные — провоцирует, ищет болевые точки, смотрит на мою реакцию в некомфортных ситуациях.