Проснись, чудовище

Проснись, чудовище

Любите ли вы сказки, так как люблю их я? Нет? Тогда вы попали!

NN

Все началось с Ивана... Нет, не с дурака. Хотя... в какой-то мере Ивана Прохорова можно было бы назвать и таким прозвищем. Впрочем, нелестных кличек и оскорбительных прозвищ у него их было настолько много, насколько мало обаяния и коммуникабельности.

— Ты знаешь, — таинственно шепнула в курилке одна лаборантка другой. — Вчера-то наш Фималион к Дианке приставал.

— Шалаевой? — не поверила подруга. — Она же... — Девушка сделала неопределенный знак рукой вокруг лица и тут же скривилась: — А этот нетопырь-недоумок! Он же... урод! Моральный и физический.

— Вот-вот, — зажала ладошкой рот собеседница. — Уж не знаю, что произошло с нашей первой красавицей, но не послала она вчера на корпоративе нашего Изергиля Альбертовича на три буквы домой, а достаточно милостиво слушала треп о его гениальности, неповторимости и гигантизме во всем! И по пьяному делу даже распускающего руки замлаба от себя не отталкивала. Капец! Этот бабуин красно... ну, вы меня поняли... от нее теперь не отстанет.

— Да уж, — передернула плечами рыженькая. — Я-то тоже когда-то по дурости повелась, когда только сюда пришла. Думала, мал золотник да дорог, и все в корень ушло!

— И как? — хихикнула подруга, передергивая плечами. — Ушло в корень?

— Ушло, — согласилась девушка. — В квадратный! В учебнике за пятый класс. Ничего больше этот Физиштейн Дракула не знает и знать не хочет. И не может! — Вздохнула: — Я потом месяц от него по всем закоулкам пряталась. Он же липнет почище скотча — приклеится, потом не отдерешь! Как припомню холодные липкие руки и выражение рыбьей морды... Бр-р-р!

— Ой, девочки! — присоединилась к ним блондинка с гладко зачесанными в пучок волосами. — А я что узнала! Мне Маринка Севостьянова из третьей лаборатории шепнула, что от Шалаевой жених то ли ушел, то ли она сама его выгнала, но теперь Дианка девушка свободная.

— А-а-а, — протянула шатенка. — Теперь понятно, с чего наша королева так вчера набралась. Вдребадан. Я-то думала это из-за слабых результатов исследований в лаборатории...

— Слабые? — хихикнула блондинка. — Это мягко сказано! Их просто нет. Непонятно чем они вообще там занимаются.

— Не совсем так, — махнула рукой энергичная рыженькая. — Результативность лаборатории времени всегда слабая. Мало того, их начлаб, Валерий Степанович, слег еще три месяца назад с инфарктом и вся работа стоит. А вот то, что Шалаеву на днях с кандидатской чуть не прокатили... Это повод!

— Повод, девочки, — справедливо заметила блондинка, поджимая пухлые губки и отряхиваясь. — Это когда мужика нет и в ближайшем будущем не предвидится!

— Так уж не предвидится? Да там красота такая — хоть Богоматерь пиши! — возразила шатенка.

— Так-то оно так, — скривила губы рыжая. — Но Шалаева у нас особа требовательная и переборчивая, она с кем попало не мотыляется. У нее же на уме, как ни спроси, постоянно Глебушка был. А он возьми да и уйди... Но Прохоров на замену — это жесть!

— Диана Игоревна! — заглянул в импровизированную курилку на лестничной клетке объект обсуждения. Не увидел искомой дамы и, обведя всех мертвящими водянисто-блеклыми голубыми глазами в обрамлении коротких светлых ресниц, гавкнул: — Кто-то видел Шалаеву?

— Она в столовую пошла, — испуганно пискнула рыжая, быстро туша сигарету. — На обед.

— Быстро по рабочим местам! — раздраженно пролаял моральный потомок Дарьи Салтыковой и скрылся, потопав в сторону столовой.

— Ну и сволочь! — охарактеризовала начальство блондинка, впрочем, тихим-тихим шепотом. — Он по какой-то неведомой причине решил, что Диана дает ему авансы и впереди зеленый свет, старается сейчас не на шутку. Хотя все остальные дамы нашего НИИ при его появлении чуть ли под столы не залезают или в автоклавы, лишь бы не встречаться.

Девушки молча согласились со сказанным и тихонько разошлись по своим рабочим местам, стараясь не попадаться на глаза противному ухажеру первой красавицы Дианы Шалаевой.

* * *

А сам объект ухаживаний в это самое время сидел в столовой и размышлял о смысле жизни после Глеба и до зарплаты.

— Диана Игоревна! — в помещение болидом влетел Иван Альбертович со вставшими дыбом вокруг лысины редкими волосенками. Я завороженно смотрела, как при каждом шаге подпрыгивает маскирующая лысину длинная прядь, обмотанная вокруг головы и заботливо закрепленная лаком. Так вот, при каждом шаге это сооружение вставало дыбом и спереди напоминало пародию на нимб.

— Здравствуйте, — поздоровалась с мужчиной с ближайшего столика.

— Виделись, — кивнул тот, не меняя траектории движения и укрепляясь во мнении стать Тунгусским метеоритом. В смысле, поразить как можно больше пространства и оставить о себе память, даже если и оставлять нечем.

— Здравствуйте, — нейтрально сказала я, отставляя недопитую чашку кофе, и намереваясь встать и удалиться.

— Куда же вы? — льстиво заглянул мне в глаза Прохоров, который, кстати, или, вернее, некстати, был ниже почти на целую голову, или полголовы, и высоту каблуков. — Мы же договорились вместе пообедать. — Вот, — и выложил передо мной пару засохших карамелек.

— К несчастью для меня, — дипломатично ответила я, стараясь не показывать своего отношения к происходящему. — Я со вчерашнего дня на диете, так что о сладком придется забыть... — и добавляя в уме 'пока не выйду из этой столовой и не избавлюсь от этого некондиционного гудрона'.

— Зачем же вам диета, прекрасная? — угодливо хихикнул Иван Альбертович, блокируя ей выход. — Вы и так неотразимы! Не хотите кушать, так может кофе?

Я покосилась на чашку с недопитым кофе и горестно вздохнула. Отказаться не представлялось возможным. Либо чашка кофе сейчас, либо последствия потом. Из двух зол выбирают меньшее, и я, как девушка серьезная, выбрала.

— Если только стакан минеральной воды, — уступила под напором, поглядывая на часы. — У меня скоро завершится эксперимент и мне нужно будет записать результаты...

— Боже, — закатил глазенки Прохоров, плюхаясь на соседний стол. — Какие результаты? Зачем такой красавице наука?

— Иван Альбертович, — с намеком изогнула я тонкую бровь, начиная откровенно злиться. В последнее время я совершенно не отличалась терпением. Особенно после того, как Глеб решил проверить чувства за два месяца перед свадьбой и перебрался к родителям. И не отвечал на звонки и эсэмэски. — Вы забываете, что, несмотря на мою внешность, я все уже ученый и будущий кандидат наук!

— Вот именно, — интимно наклонилась ко мне лысая жаба в очках. — Будущий! И только от меня зависит, как посмотрит ученый совет на вашу кандидатскую, — он откинулся на стуле и откровенно сказал: — Ваш отдел разработок путешествий во времени, чаровница, уже давно не выдает никаких весомых результатов и сейчас, — он скорчил гримасу, — стоит вопрос о расформировании вашей разлюбезной лаборатории и увольнении сотрудников. — Тут он снова придвинулся ко мне и зашептал, брызгая слюной: — Но если вы будет со мной более приветливы, то у меня всегда найдется теплое местечко, — мужчина положил руку на мою коленку и повел ей вверх.

И тут случилась ядерная реакция. Я почувствовала, как нарастает и рвется наружу энергия и быстро вскочила на ноги, пока эта энергия не расплющила чью-то мерзкую физиономию о поверхность старенького институтского столика. Он бы этого не пережил. Столик, конечно. Иван Альбертович переживет всю солнечную систему вместе взятую. В общем, я вскочила, столик пошатнулся, стакан с водой накренился и пострадали брюки Прохорова.

— Жалко, что это было не кофе! — прошипела я, быстро удаляясь из столовой. Иначе бы меня оттуда увезли в наручниках и предъявили уголовную статью 'убийство с особым цинизмом при отягчающих обстоятельствах'.

— Я к вам к концу рабочего дня зайду, — пообещал ей Иван Альбертович, чтобы не потерять лицо. Которого у него не было, но он никак не мог это уразуметь. Конечно, у него же был всего один недостаток — полное отсутствие достоинств!

— Черте что! — бормотала я себе под нос, спеша в пустую лабораторию. — Привязался как индуктор! Горелку Бунзена ему в печенку!

— Дианочка, — остановила ее по дороге Татьяна Ивановна, бессменная уборщица и вечный утешитель после неудачных экспериментов. — Что с тобой? Несешься сама не своя!

— А я теперь не знаю — своя ли? — зло поджала я губы. Пожаловалась: — Все у меня наперекосяк, баба Таня. И еще этот Прохоров проходу не дает!

— Это лысая жаба в очках с водянистыми голубыми глазами? — уточнила женщина. — Из лаборатории стазиса?

— Он-он, — подтвердила, горя негодованием. — И вот вроде бы человек он умный, интересный. Поговорит с ним есть о чем. И изобретатель гениальный. — Призналась: — У него в лаборатории, в отличие от всех остальных, все на мази... и не в последнюю очередь благодаря Прохорову. И проект у него близится к завершению, впереди остались генеральные испытания, — тяжело вздохнула: — А меня с души воротит, как только он рядом оказывается.

— Это потому что он, Дианочка, с душком, — со знанием дела сказала баба Таня. — Темный он человек, опасный. И ни разу за все время я не видела, чтобы он хоть как-то ухаживал за девушками. Все больше наскоком да нахрапом взять старается.

— Это я уже прочувствовала, — передернулась я, нехотя вспоминая первый и, надеюсь, последний поцелуй в темном углу зала. — Он меня в первый раз чуть ли не изнасиловал при всех. Мерзость!

— И не говори, — поправила очки собеседница. — Но вот что я тебе скажу, девонька, это фрукт хоть и перезревший, но зело вонючий. Смотри, как бы тебе все боком не вышло!

— Буду держаться на расстоянии и с подветренной стороны, — вымученно улыбнувшись, пообещала я, в который раз проверяя телефон. Я все еще ждала хоть какого-то сообщения от Глеба.

Образ Прохорова с горящими глазами и вздыбленным ореолом пушковых волос вокруг лысины вызывал у меня содрогание. Я стала избегать его всеми способами. Удирала от него, как могла — ходила на обед не в обычное время, чтобы не пересекаться в столовке. Убегала с работы по звонку или засиживалась допоздна...

А этот маньяк очкастый не отставал. Всю свою нерастраченную злость и обиду на женщин он вымещал на мне. Уже далеко не новостью стали для меня мокрая одежда, когда проезжающая мимо машина ни с того ни с сего обдавала водой из лужи. Или когда сверху на голову падали окурки.

Хуже всего стало, когда, не объясняя причин, Иван попросился на работу к нам в лабораторию. Вот тут-то вообще мои мечты сбыть навязчивого ухажера накрылись резонансным циклическим ускорителем с неизменной в процессе ускорения длиной равновесной орбиты — попросту говоря, медным тазом.

Нет, с точки зрения продвижения науки перевод Прохорова был как нельзя кстати. Глядя на феноменальную реализацию идеи, мастистые профессора истекали слюной и закрывали глаза на все выходки гениального изобретателя. Чем он и пользовался.

А в результате за научный прогресс на вверенном участке отдувалась именно я. Потому что день перехода Прохорова стал для меня черным днем. Не было ни одной минуты, чтобы я не чувствовала в лаборатории его присутствия. Бесконечные толчки, щипки, подножки — все это стало унылой обыденностью. И я давно ушла бы из этой лаборатории, возможно даже из института, но высшее начальство за меня держалось двумя руками, не давая открепления.

Видимо, кто-то очень умный прекрасно понимал, что в день моего увольнения горение на работе Прохорова устремится к нулю... по крайней мере, в лаборатории времени. Конечно, кто же хочет терять обещанные дивиденды, обещающие быть бешеными из-за технического гения Прохорова?

Мне постоянно подсовывали премии, пропихивали вне очереди мои научные публикации и выдавали отгулы, подслащивая горькую пилюлю нахождения рядом с этим мизераблем .

И вот наступил решающий момент: капсула перехода в будущее ждала своего естествоиспытателя, а сияющий Прохоров в компании начальников НИИ и заведующих отделами и секторов тусили вокруг нее, словно голодные львы или тигры.

— Нет! — заорал в какой-то момент Прохоров. — Никто туда не полезет, кроме меня!

— Иван Альбертович, — попробовали урезонить его. — Если вы будете внутри, то кто будет руководить экспериментом снаружи? Вы же не можете разорваться?

— Не могу, — отдышался от крика ученый. — Но и не позволю какому-то постороннему человеку испробовать мое детище! — задумался: — Это должен быть кто-то, кто участвовал в работе и с кем я могу разделить лавры своего успеха!

— Как же, как же, — пробормотала я, тихо стоя в сторонке. — Разделит он. Скорее, потом поделит на части и тихо распихает в институтском подвале. Там такие неизведанные площади, что я не удивлюсь, если оттуда вылезет потерявшийся когда-то динозавр.

— Тогда это должна быть Шалаева! — ввинтился в уши пронзительный вопль Прохорова. У меня подогнулись ноги.

— Вообще-то, — пролепетала я, растерянно озираясь в поисках путей отхода из зала, — я недостойна. В этой грандиозно проделанной работе моего личного вклада так мало...

— Не скромничайте, Диана Игоревна, — нахмурился в мою сторону Петр Александрович, заведовавший нашим учреждением, и сделал красноречивый жест кустистыми бровями в сторону капсулы. — Здесь много и вашей заслуги. Так что не задерживайте нас, дорогая.

— Мне как-то неловко, — попыталась я еще раз. — Все же... И потом, у меня нет специальной подготовки испытателя.

— Это все пустяки! — расплылся в достаточно зловещей улыбке Иван Альбертович. — Так не нужна подготовка. Просто полежите себе немного на мягком матрасике и все.

— Не кокетничайте, Диана Игоревна, — включился в уговоры проверяющий. — Мы уговорим ваше руководство премировать вас за такой подвиг годовым окладом. Соглашайтесь уже.

— Или ваша научная работа, — весомо добавил Петр Александрович, — так и останется нерассмотренной и неодобренной.

— Это шантаж, — побледнела я, на подкашивающихся ногах, направляясь к машине. — Прошу записать в протоколе эксперимента, что я отказывалась.

— Ложитесь уже, — приказал Петр Александрович, — мы все запишем.

Смаргивая непрошенные слезы, я улеглась в кабину. Подбежавшие ассистенты начали было закреплять мое тело силовыми ремнями, но тут вмешался Прохоров:

— Я сам! — деловито заявил он. — Мне следует дать Диане Игоровне последние наставления и указания! А так же самолично проверить крепления.

Что-то мне уже заранее от всего этого нехорошо. По спине пробежал холодок.

— Вот так, коллега, — затянул Иван Альбертович последний ремень. Он наклонился и шепнул на ухо, зажимая мне рот одной рукой: — А теперь, сука, ты испытаешь на себе не только камеру времени, но и мое секретное изобретение — прибор министазиса. — Хихикнул с нездоровым блеском в глазах: — Ты никогда не вернешься оттуда. Останешься замороженной десятки лет. Камера будет подпитывать устройство. А когда, в конце концов, заряд прибора для стазиса сядет... Будешь все видеть, слышать, чувствовать, но будешь не в силах встать или очнуться до тех пор, пока не состаришься, или пока этот прибор не найдут и не извлекут — а я сделал его труднообнаружимым! — Негодяй загнал в палец под кожу на вид обыкновенную иглу.