Придворный

— Это да. Я теперь такой красавчик, что на меня отворотясь не наглядишься.

Она не стала продолжать тему, а, не обращая внимание на моё смущение, помогла воспользоваться монументальной больничной уткой. Вторая сиделка, вынесла использованную посудину и вернула чистой. Потом покормили жидкой молочной кашей. После этого они вдвоём протёрли моё тельце жёсткой тряпицей, смоченной в душистом уксусе, и переодели в свежую ночную рубаху. Процесс омовения самых интимных мест вызвал приступ жуткого дискомфорта, но я был слишком слаб, чтобы отбиться от больничных мегер. Ловко перестелив постель и накрыв одеялом, меня оставили лежать на свежевзбитой перине, ждать перевязку. Оказывается, вот-вот придёт лечащий доктор, он же придворный лейб-медик, профессор, лучший хирург и самый сильный целитель страны.

Когда светило медицины взошло в палате, первым делом оно поинтересовалось:

— Ну-с, молодой человек, как мы себя чувствуем?

— Как вы не знаю, а я средне между паршиво и очень паршиво. Сильная головная боль, тошнота, головокружение. Зато промежутки между обмороками увеличиваются. Так что улучшения на лицо. Простите за остроту, просто я посмотрел на себя в зеркало.

— И как наши впечатления?

— Жду приглашения в труппу Королевского Драматического Театра на роль неупокоенного умертвия.

— Не унываем. Это хорошо.

— Чего унывать? Плакать уже поздно.

— Правильная позиция, молодой человек. — Тут его тон сменился на профессионально-сочувственный. — Скоро повреждение заживёт, и мы будем как новенькие. Заклинание Лечение сразу после ранения, купировало кровоизлияние в мозг, а потом у нас самопроизвольно включилась регенерация.

Дальше последовала весьма познавательная лекция. Оказалось, мне повезло, что тулья фуражки перенаправила гирьку, а околышек смягчил удар. Именно поэтому трещины в черепе нет, только сотрясение, но тоже хорошего мало. Затем началась собственно перевязка. Бинты от ран отрывать было не нужно, но снятие клея немногим лучше. Боль терпел с трудом, даже пару раз на миг терял сознание. Целитель сноровисто обработал раны, опять залил шрам клеем и предложил обезболивающую микстуру.

— Опийная настойка? — поинтересовался я. В ответ на утвердительный кивок отказался. — Нет, спасибо. Для полного счастья мне ещё не хватает стать наркоманом.

— За три-четыре приёма не станем. Однако если обходимся, действительно лучше не начинать.

— Скажите, скоро выйду из больницы? А то у меня начались экзамены, их пропускать нельзя. Могу с аттестатом пролететь.

— Точно сказать сложно. Денька через два-три, если мы будем и дальше так поправляться. Про экзамены не переживаем, справочку получим для гимназии и дело устроится наилучшим образом.

После такого оптимистичного предсказания целитель ушёл, разрешив мне принимать посетителей.

Минут через пять в палату вошёл почтенный господин в партикулярном костюме и с большой корзиной алых, как капли крови, махровых роз. Представился Николом Огинским. Розы. Целая корзина. Сколько ж они стоят? За ним другой посетитель внёс небольшой столик, сел за него и поставил чернильницу. Только тут до меня дошло, что лежу в отдельной палате. Обычно палаты в местных больницах рассчитаны человек на двадцать, а то и на сорок. Тут не как у нас, здесь хочешь с комфортом, лечись дома. Никол сел на стул и спросил:

— Ну что, герой! Как себя чувствуешь?

— Спасибо, плохо.

Он показывает серебряный жетон с короной и номером. Понял, не дурак, был бы дурак, не понял. Служба Охрана Короны, местная страшилка. Боятся её не меньше, а скорее даже больше, чем в своё время НКВД. Причём, судя по слухам, эта репутация конторой заслужена честно.

— Хочу записать, как случилось нападение, — начал разговор посетитель. — Давай проверим, всё ли правильно помнишь. После гимназии ты пошёл погулять. В переулке увидел, что какая-то незнакомая девушка отбивается от напавших парней и вступился за неё. Пока дрался, она вырвалась, а тебя самый мелкий ударил кистенем, и ты потерял сознание. — Вдруг он небрежным тоном предложил: А может не упоминать девицу? Зачем ей быть замешанной в скандальной истории? Опять же в интересах Короны промолчать... Ты как считаешь?

Девица. Простолюдинок так не величают. На местном сленге, оно значит "девушка благородного происхождения". Действительно, зачем нужны лишние разговоры? Сплетни пойдут, а ей ещё замуж выходить. Да и я не идиот с охранкой ссориться. Ясно же, что они Лауру прикрывают.

— Как прикажете!

— Ну, а твоё то мнение какое?

Включаю режим солдат-дурак, в нашем мире такой стиль общения здорово помогал в разговорах с начальством:

— Интересы Короны важнее моего мнения. Достаточно приказа.

— Вот так ты значит? Ладно. Тогда и разговаривать с тобой буду совсем по-другому, как с серьёзным и ответственным дворянином. Награду тебе в любом случае дадут. Уж больно вовремя ты оказался, где нужно и поступил как должно. Но ещё больше будет благодарность, если никаких упоминаний про девиц не будет. Тебе придётся выглядеть немного жалким, слабым и несчастным. Как по-твоему, чего от тебя могли хотеть напавшие?

— Извольте видеть, они, судя по форме, из реального училища. С нами, гимназистами не в ладах. Иногда, случаются нападения и драки.

— Угу, угу... Так и было. Значит случилось вооружённое нападение на дворянина, из-за неприязненного отношения реалистов к гимназистам. Естественно, с целью грабежа. — Сидящий за столиком заскрипел пером. — Ты шёл домой, как вдруг из подворотни выскочили четверо. Выкрикивая оскорбительные слова, они набросились на тебя, оглушили кистенем и стали избивать. У бессознательного вытащили кошелёк с приблизительно шестью дукатами разными монетами и ценные вещи. Кстати, какие? Золотые часы с цепочкой и кольцо?

— Так точно, — соглашаюсь я.

Шесть дукатов! Столько отец не каждый месяц зарабатывает. Часы, даже медные, знаете сколько стоят? Про кольцо ничего не скажу, а вот перстень у меня есть. Серебряная печатка с гербом рода. Вместе с моим кошелём под подушку кто-то положил.

— Виноват, Ваше Высокоблагородие, — вмешивается писарь. — Перо самописное, могли взять. Раз жертва гимназист, мог носить.

Ого! Ваше Высокоблагородие, целый штаб-офицер.

— Стах, что же ты сразу не пожаловался? — укоризненно попенял дознаватель. — Про такое надо говорить, не след отмалчиваться. Значит, самописная ручка слоновой кости с золотым пером. Кольцо тоже золотое с рубином. Да? — Не слушая меня, стал рассуждать о деле. — Получается разбой с отягощающими обстоятельствами. Группой, с членовредительством и хищением ценностей в крупном масштабе. Есть ещё что?

— Может вещи какие были с собой? Чуток не натягивается до особо крупного, Ваше Высокоблагородие, — пояснил починенный.

— Ах да! Ты же на окончание гимназии подарки родителям покупал. Шёл из ювелирного магазина "Шарт и сын", где купил матери серьги, а отцу заколку на галстук. Золотые с каменьями. — Он взглянул на писаря.

Тот кивнул головой:

— Аккурат хватит на особокрупное, Ваше Высокоблагородие. А как это у них не первое дело, могли заранее следить за лавкой. Особокрупное, группой, с членовредительством и заранее подготовленное. Больше не намотаем.

— Больше и не надо. Продолжим. Когда ты немного пришёл в себя, увидел убегающих разбойников и двоих в солдатских мундирах, их догоняющих. Сейчас твои показания перебелят, и ты их подпишешь. Договорились?

— Сделаю, как прикажете!

Гопникам накручивают на полную катушку, мало никому не покажется. Но мне то что! Я не идиот ссориться с госбезопасностью. Вслух ничего не говорю, но дознаватель понимает мой настрой.

— Сегодня к тебе могут прийти от обидчиков. Станут просить принять компенсацию за похищенное. Уговаривать будут настойчиво. Не сразу, не на первый раз, а на второй, но пусть уговорят. Если что будет нужно, обращайся к сиделке, она из наших. Выздоравливай. Мы ещё встретимся.

За сим охранители вежливо распрощались и ушли, оставив корзинку дивно пахнущих роз.

Устав от общения, я опять было задремал, но заглянувшая вскоре сиделка, почистила душистый апельсин и стала скармливать его мне в рот по одной дольке. От дольки себе категорически отказалась. Затем напоила вкуснейшим морсом из баклажки и спросила, приму ли частного поверенного, у которого какое-то личное дело. Получив согласие, ввела щуплого человечка и тот сразу, без предисловий, принялся меня улещать:

— Ваше Благородие...

— Не льстите. Я не имею чина, а так титуловать гимназиста не положено.

— Э... Виноват. Молодой господин, вы сильно пострадали и будет справедливо, если получите достойную компенсацию за сколь тяжёлую, столь и случайную травму. Мало того, малолетние драчуны просто обязаны будут понести достойное наказание за то, что они сделали. Случилась драка, и за это, но только за это, они готовы ответить. То, что взяли ваши вещи, было глупой детской шалостью, а удар по голове стал просто трагической неожиданностью...

— Короче можно? Я не в том состоянии, чтобы слушать длинные речи.

— Тысяча дукатов. Пятьсот сейчас и сразу, а пятьсот после суда, если откажитесь от обвинения в разбое и подпишете прощение напавшим.

Ого! Ничего себе! На курс Университета хватит, да ещё на жизнь прилично останется. Однако охранитель велел не соглашаться сразу, а торговаться я и в прошлой жизни умел.

— Как-то недорого у вас ценятся дворяне. Вы знаете, что я пропущу выпускные экзамены? Что потерял здоровье и красоту? Про украденные вещи и кошелёк даже не вспоминаю. — Перевожу взгляд на сиделку. — Нельзя ли сделать как-нибудь так, чтобы этого господина здесь больше не было?

Прикрываю глаза и слушаю, как санитары выгоняют ходатая.

Опять подремал с полчаса, а затем ко мне пришли родители и тётя Изольда. Дядя Вилдрек, у которого работаю в аптеке, не появился. Он давно с семьёй разругался, только меня терпит. И то не очень. С другой родней лет десять не виделся и не разговаривал. Как из армии комиссовали, совсем мизантропом стал. Зато весь остальной славный род Тихих был в сборе. Мама сразу схватила за руку, разревелась, села на кровать и осторожно обняла. Тётя опустилась на стул. Рядом с ней встал отец, одетый в мундир с накинутым на плечи лекарским халатом. Тётка тоже в мундирном платье, видать, отпросилась со службы. Не считая меня, она единственный приличный волшебник в нашем роду. Пользует третий круг заклинаний и служит где-то при градоначальнике. Разговор я сразу начал с главного:

— Папа, ты знаешь! Мне Марги, по дороге в школу, проболталась, что Амка целовалась с Деном, Ромом и Сержем! Кажется, с Роби тоже, но точно не уверен.

— Совсем ребёнок ещё! — умилилась тётя. — Только о девчонках думает!

— Ничего не о девчонках! — начал было я, но был безжалостно зацелован.

Затем меня принялась обцеловывать мама. Папе я достался в сильно помятом виде, но и он не преминул зажать мою бедную тушку в объятьях и чмокнуть в непострадавшую щеку. Убедившись, что я в относительном порядке, он ласково сказал:

— Выглядишь ты не очень. Но что до шрамов — плюнь и разотри. Ты же не девица на выданьи. У тебя с лица не воду пить.

— Ага! И с корявым можно жить. Что, совсем дело плохо?

— Да, нет! Что ты! Пройдёт со временем! — врать отец никогда особо не умел. — Главное — сам жив, а остальное наладится.

Мама уже взяла себя в руки и тоже начала успокаивать меня. Обещала найти денег и отвести к целителю, который сделает шрам почти незаметным.

— Мам, ты что! Зачем зря деньги палить? Мужчина должен быть лишь чуть-чуть красивей обезьяны. Руки-ноги целы, а остальное не важно. Вот, лучше по конфете возьмите. И апельсинчик тоже.

— Кто тебе их принёс? И розы?

— Как очнулся, уже лежали, — соврал я, а чтобы отвлечь родичей, поменял тему. — Дядя Вилдрек хоть в курсе того, что я здесь? Или опять вас видеть не захотел?

— О покойниках плохо не говорят, но он с нами точно бы не пришёл, — выступила мама с неожиданной вестью. — Ой! — тут же спохватилась она.

— О покойниках? — удивился я. — Он вроде помирать не собирался. Я когда в воскресенье из аптеки уходил, дядя был жив-здоров и, как всегда, под градусом.

Родичи переглянулись, и отец рассказал:

— Вчера утром служанка убираться пришла, а Вилдрек сидит мёртвый за столом в лаборатории. И много пузырьков перед ним. Видать, ревизию наводил. Она полицию вызвала. Те пришли, дом осмотрели, ничего подозрительного не нашли. Анатом говорит, апоплексический удар случился. Может лекарств нанюхался, может вина лишек выпил, а может очень грузный был.

Чего-то такого я ожидал. Жизнь за жизнь. Вместо меня тот, кто устроил перенос, для соблюдения баланса, другую жизнь взял.

— Похороны, когда?

— Одарённых сжигают до темноты, чтобы не поднялись умертвиями. Сами узнали, когда ты на экзамене был. Даже на церемонию не успели, его уже сожгли к нашему приходу. Мы пепел над морем развеяли, как он и хотел.

— У него же после войны от дара ничего не осталось.

— Таков порядок, а труп и так целую ночь пролежал.

— Жалко. Я проститься хотел.

— Тут вот ещё что... У него в столе конверт с завещанием нашли. Подписан и зарегистрирован по всем правилам. Имущество тебе оставил. И дом, и аптеку, и что на счету в банке. Адвокат тебе подробней расскажет, с нами он даже говорить не стал. Аптека пока закрыта, дом полиция опечатала, ждут твоего прихода.

Мы совсем немного поговорили про дядю и про меня. Родным сказали, что на меня напали грабители. Оказалось, папа не платил за целителя и отдельную палату организовал не он, всё предоставили за счёт казны. Вскоре разговор прекратился, я плохо себя почувствовал и посещение закончилось.

Отец

Сорокалетний мужчина в мундире статского генерала без орденов и знаков различия долго не мог оторвать взор от закрывшейся двери.

— А это дорогого стоит... — задумчиво произнёс он, ни к кому не обращаясь.

Из-за распахнувшейся боковой панели просочился чиновник. Три блистающих на груди ордена показывали, что он не последний человек в этом мире, но изящный поклон пояснил, что и не первый в этой комнате.

— Дорогого... — опять промолвил хозяин кабинета и спросил вошедшего. — Ты благодарность мальцу подготовил?

— Так точно, Ваша Милость. К утру документы на владение затвердили в реестре.

— Ладно. Давай сначала, как там в больнице случилось? А то Лаурка нас прервала.

Советник раскрыл кожаную папку и стал читать написанное высоким штилем:

— Сегодня леди Лауре по пробуждении доложили, что вьюнош ожил. Она потребовала тотчас навестить. Мальчик на сей раз очнулся в ясном сознании. Но увидев ея, решил, что умер и оказался в раю, а здесь ангел, коий встречает усопших. Она его разуверила в том, а он изящные комплементы говорил, однако же, категорически отказался ея вину в случившемся признать. Объяснил, что выбор был токмо его, а ей надобно забыть сей случай, аки дурной сон.

Перелистнув бумагу в папке, докладчик простыми словами вставил своё мнение:

— Очень правильного направления мыслей и большого благонравия молодой человек. Заявлял: "я не планировал жить вечно", "смерть в бою достойная смерть", а потом охранителю: "интересы Короны важнее моего мнения, мне достаточно приказа".