Анютины глазки. Политех

И тут я хлопнул себя по лбу — вспомнил, что обещал же отвезти домой Борюсика с джинсами... ааа, подождет до завтра... а вот он и сам подошел. Представил его нашей компании, как молодого и подающего, приглядитесь мол, не исключено, что в скором времени на прием к нему будем записываться. Посмеялись конечно... Боря узнал Варнакова и таращил на него свои и так немаленькие глаза, спросить правда так ничего не решился. Объяснил Боре ситуацию, он сразу согласился подождать до завтра и дал мне свой телефон.

Ну а мы всей шумной толпой вышли на улицу и попытались втиснуться в машинку — представьте, это удалось, Миша, как самый здоровый занял переднее сиденье, а на заднем Верунчик села на колени к Вовчику, Аня же с Инной уместились рядом, так и доехали до гостиницы Россия, она не очень далеко от нашего политеха, все на той же Верхневолжской набережной стоит.

Возник извечный русский вопрос — как пройти в ресторан, если на его двери висит табличка 'Мест нет', а она на всех ресторанах времен СССР перманентно имела место. Но ненадолго — оранжевенькая купюра с портретом вождя революции решила этот вопрос с необыкновенной легкостью, места как по мановению волшебной палочки вдруг обнаружились, прямо возле панорамного окна с видом на заволжские дали... красота. Вручили девочкам в руки по меню, они начали сосредоточенно его изучать, я добавил, что вы можете, дескать, не стесняться в своих желаниях, в пределах разумного конечно.

Мишаня еще более удивленно смотрел на меня:

— Ну и студенты у нас пошли, червонцами разбрасываются направо и налево...

— Эх, Мишаня, — отвечал я ему, — что значит червонец по сравнению с роскошью человеческого общения. Кстати, когда там ваше Торпедо чемпионом-то станет, расскажи-ка нам?

— Да никогда, — хмуро ответил Миша, — ЦСКА все равно не обыграем. Плетью обуха не перешибешь.

— Вот это ты ошибаешься насчет обуха — в Канаде вон каждый сезон почти новый чемпион, но ладно, спорить не буду. Ну что, выбрали? — спросил я у девочек.

Девочки выбрали по салатику, мясо в горшочках и чего-нибудь попить. Спросил Мишу, будет он чего-нибудь попить, как там у вас в смысле режима? Он подумал и махнул рукой, немного можно, ну и отлично, бутылку коньяку нам и шампанское женщинам. Вот только домой я вас не смогу отвезти, добавил я, а и ладно, сказало большинство, доберемся как-нибудь и без твоей помощи. И началось веселье...

— А вот скажи, Мишаня, кто у вас там старший в вашей тройке-то знаменитой? Рулит кто?

Мишаня сказал, что ясен пень Скворцов, он и по возрасту самый старший, и по уму наверно тоже.

— А я вот слышал, ты в ЦСКА в прошлом сезоне играл?

— Ну играл, в армию туда забрали, и чо?

— Что же не остался-то? Приглашали поди, а деньги там совсем другие...

— Понимаешь, Сережа, — задумчиво ответил он, — не все деньгами измеряется.

— Правильно, — соглашался я, — деньгами не все, но большими деньгами наверно почти все... когда следующий раз в Канаду-то поедешь?

— Когда позовут, тогда и поеду. Кстати про ЦСКА, у нас с ними игра во вторник, приходите все вместе, я контрамарки закажу.

Все дружно сказали, что непременно и обязательно.

— Да что мы все про меня да про меня, — продолжил Миша, — давайте про вас, что-то я не встречал до сих пор первокурсников с собственными машинами, которые червонцами кидаются.

— Скоро увидишь, Мишаня, есть у меня такое предчувствие, что начинаются серьезные перемены, после которых первокурсники с машинами детским садом покажутся...

И пока таким образом весело препирались, мой взгляд вдруг зацепился за смутно знакомое лицо за столиком в углу, там сидел маленький лысоватый мужчина со спутницей моложе его раза в два и вяло клевал что-то из своей тарелки.

— Анюта, — толкнул я ее в бок, — тебе никого этот вон товарищ не напоминает?

И я осторожно кивнул в ту сторону.

— Иди ты, — выдохнула Анюта, — неужто сам Евстигнеев?

— Походу он, — согласился я, — давай проставимся что ли.

И я подозвал официанта и попросил его передать бутылку коньяку вооон тому товарищу в углу. — Какой коньяк желаете передать? — спросил официант. — А что, разные есть? — Конечно, есть грузинский за 15 и Белый аист за 18. — Тогда Белый аист.

Через минуту коньяк был на столе у него, он спросил что-то у официанта, тот кивнул в сторону нашего столика, тогда Евгений Александрович встал и подошел к нам.

— Кто это тут коньяками разбрасывается? — строго спросил он.

— Аз езм, — встал из-за стола я, — это моя идея, не судите строго, просто это был знак уважения к великому русскому артисту.

— Великому говоришь? — ухмыльнулся он, — ну до великого мне еще далеко, но все равно спасибо. Студент?

— Так точно, товарищ генерал... а кто ж вы еще, как не генерал в советском артистическом дивизионе, а может даже и маршал... студент-первокурсник я, зовут Сергеем, в политехническом учусь, празднуем тут с друзьями дебют нашего ансамбля на большой сцене, больше тысячи человек хлопало, на бис вызывали, прикиньте.

— Стало быть ты тоже артист в каком-то смысле? Ну молодец, а за коньяк спасибо.

— Евгений Александрыч (— Да можно просто Женя — Ну тогда хотя бы на вы хоть? — Валяй на вы) Женя, перебирайтесь за наш стол со своей спутницей, что вы там скучаете, а тут всем веселее станет, а?

— Ну а что, и переберемся, — и он повернулся к своему столу и позвал спутницу, — Ириша, забирай тарелку и давай сюда переедем.

Ириша встала, я-то ее сразу и не узнал, она там в тени колонны пряталась, а тут узнал и аж оторопел от неожиданности, это была та самая Ирка-медичка из колхоза.

— Вот позвольте представить вам мою племянницу Ирину, тоже студентка, только из медицинского.

— Да мы вообще-то знакомы, — вырвалось у меня, — привет, Ириша.

— Где это вы познакомились? — автоматом выскочило у Анюты.

— В колхозе, Аня, в колхозе, мы там картошку на одной грядке целый месяц убирали.

Анюта очень подозрительно посмотрела сначала на меня, потом на Ирку, но спросить более ничего не спросила. А тем временем Евстигнеев с Ириной обосновались за нашим столом, он сдвоенный был, так что и ввосьмером достаточно свободно все разместились.

— О чем спорите, молодые люди? — сразу же поинтересовался Евстигнеев.

— Да вот, возникла у нас тут небольшая дискуссия, станет ли когда-нибудь Торпедо чемпионом или не станет. Кстати познакомьтесь, это Миша Варнаков, звезда Торпедо.

Миша расплылся в улыбке и протянул руку Евстигнееву, тот ее пожал.

— Я, знаете ли, не хоккейный болельщик, футбол да, иногда посматриваю, но в хоккее не очень... да, и чем же ваш спор завершился?

— Ничем, Женя, мнения разделились ровно пополам — я считаю, что шансы есть, а Миша, что ЦСКА мы все равно никогда не обойдем, типа провинция против столицы всегда проигрывать будет. А вы как думаете?

— Знаешь что я тебе скажу, Сережа, столица конечно столицей, но... я вот сам из провинции, в Канавинском районе родился, но в люди как-то вышел...

— А расскажите пожалуйста, как вы в люди выходили, это наверно всем интересно будет, здесь сидят сплошь ребята и девчата с рабочей окраины, на Автозаводе мы все живем... и тоже в люди хотим, правильно? — спросил я у всех прочих. Они дружно согласились, ну еще бы не хотеть-то...

— Ну слушайте тогда... поселок Володарского знаете? Сейчас он по-другому как-то называется, рядом со стадионом Локомотив. Частный сектор. 2 улицы — по Зеленодольской машины ездят, по булыжнику стучат, по Обухова трамвай от вокзала на Красную Этну. Деревня деревней, все друг друга знают, козы, куры, завалинки. В моей семье еще пятеро детей кроме меня было...

Евстигнеев минут пять говорил, потом прервался:

— Да наверно это мало кому интересно, давайте выпьем что ли...

— Ну что вы, что вы, Евгений Александрыч, очень интересно, — загалдел народ, а я вставил: — А как же вы в люди-то вышли из таких низов, это ж самое интересное?

— А хер его знает, — ответил Евстигнеев, опрокидывая рюмку, — просто повезло наверно. Вот и вы ловите свой случай, он в жизни редко чаще одного раза случается.

Вышли покурить... ну то есть курили Евстигнеев с Вовчиком, а мы с Мишаней рядом постояли.

— Медаль-то покажешь? — неожиданно спросил Миша, — мне Инна про нее все уши прожужжала.

— Какую медаль? — сразу среагировал Евстигнеев.

Я хлопнул себя по карману куртки, надо же, лежит ведь до сих пор. Вытащил.

— Вот эту, — и отдал им в руки.

— Здорово, — сказал Евстигнеев, — ты еще и людей спасаешь, как хоть это произошло-то?

— Долго рассказывать, Женя, случайно все как-то получилось, увидел-вытащил-откачал, а давайте лучше про вас. Вот у вас самого какая своя любимая роль в кино?

— А у тебя какая? — вопросом на вопрос ответил он.

— Ну не знаю... наверно Дынин из 'Добро пожаловать', это просто космос какой-то... 'Когда я был маленьким, у меня тоже была бабушка' и еще это... 'Ты был мне кровным врагом, а стал кровным братом, но в лагерь я тебя все равно не верну' — это можно золотыми буквами выбить и молиться на них ежедневно...

Видно было, что Евстигнееву это польстило.

— Спасибо, — скромно ответил он, — а у меня все роли любимые... это ж как дети, как из них выбрать лучшего, сложно... ты говорят, еще и песни поешь? — неожиданно сменил тему он.

— Петь не пою, голосом господь обделил, но сочиняю и играю это да, могу на баяне, могу на клавишах.

— Ну так пойдем, сыграешь что-нибудь для старика...

— Ой-ой, нашли старика, да у вас, Женя, все главные роли еще впереди... я слышал, с Высоцким будет в одной картине играть...

— Быстро слухи расползаются... да, буду, но это в следующем году.

— Не расскажете про Высоцкого что-нибудь?

— Извини, Сережа, но нет — очень тяжелый человек, не буду ничего говорить. Ну так играть-то будешь или как?

— Для великого артиста, Женя, все что угодно...

Вернулись в зал, я накоротке поговорил с музыкантами местного ансамбля, Евстигнеева они все видели конечно, сказал, что это его просьба, пустили они меня к инструменту без лишних вопросов, чо... Анюту попросил, чтоб повторила выступление, она с пониманием отнеслась.

— А сейчас по просьбе гостя из солнечной Москвы, — сказал я в микрофон, — прозвучит эта задорная песня про маленькую Любочку. Исполняет Анюта Сотникова.

Спели мы короче говоря все 5 песен с сегодняшнего концерта, Инна там по ходу дела подключилась, зал с энтузиазмом принял, а под 'Все будет хорошо' так и плясал как подорванный. Музыканты из местного ансамбля меня все спрашивали, чье это, я говорил народное, значит можно исполнять? Да ради бога.

А потом я подошел к Евстигнееву и на ухо сказал ему, что у меня есть вот прямо совсем новая песня, прямо с пылу с жару, только сочинилась, вся такая джазовая вдоль и поперек, вы ж петь умеете, не отпирайтесь, песня как раз для вашего голоса, давайте зададим жару горьковчанам, а? Евстигнеев уже довольно основательно принял на грудь, так что развелся по полной программе, я ему дал слова, начириканные только что на ресторанной салфетке, он внимательно просмотрел их, наморщив лоб, а потом сказал 'А пошли, Сергуня, зададим жару горьковчанам'.

Песня такая была:

Поднят ворот

пуст карман

он не молод

и вечно пьян

Он на взводе

не подходи

он уходит

всегда один

Но зато мой друг

лучше всех играет блюз

Лучше всех вокруг

он один играет блюз

Голос у Евгений Александрыча конечно получше моего был, но тот еще, однако эту песню он как-то нормально вытянул, все в экстазе были.

А еще чуть потом меня развела Анюточка, по полной программе радио Маяк развела... сказала что вон мол Инну-то замуж зовут, а я что сижу, как дура рыжая? Я тоже хочу. На слабо, говорю, меня решила взять? Так точно, отвечает, товарищ майор, на него. Хорошо... я встал, постучал вилочкой по бутылке, попросил минуту внимания.

— Друзья, сейчас вот я, Сергей Сорокалет, в присутствии раз-два-три... шести свидетелей предлагаю руку и сердце Анюте Сотниковой и прошу ее стать моей женой.

Возникла немая пауза секунд на 10-15... потом я толкнул в бок Анюту:

— Ну давай, твой выход, дорогая.

Анюта встала, похлопала длинными ресницами и ответила:

— Ну я даже не знаю... а можно я подумаю немного?

Евстигнеев показал ей большой палец

— Думай конечно, — ответил я, — только быстрее, народ ждет.

Через 5 секунд:

— Ну что надумала?

— Черт с тобой, уговорил.

Бурные аплодисменты, Евстигнеев показал большой палец уже мне.

Далее вспоминается что у нас был такой диалог с ним:

— Евгений Александрыч, а помните такую сцену у Гоголя, где два мужика обсуждают качество колеса у телеги — доедет дескать оно до Парижа или не доедет?

— Ну помню, а к чему ты это?

— Да вот примерно такой же вопрос к вам имею — доедете вы в случае чего до Голливуда или как?

— В смысле?

— Ну если в Голливуд позовут сниматься, не подведете отечественную актерскую школу?

Евстигнеев глубоко затянулся сигаретой (курили все уже прямо за столом) и после продолжительной паузы ответил:

— А я уже играл в совместном кино, 'Итальянцы в России' называется, конечно это не Голливуд, но... английский у меня не очень, а так бы конечно не хуже Николсона сыграл.

— Значит это ваш любимый актер оттуда? А мне Дастин Хоффман больше нравится.

— Ну и в каких же фильмах ты его видел?

— Ну как в каких... Марафонец, Соломенные псы, Полуночный ковбой...

— Их же у нас в прокате не было.

— Ну и что, я на видео смотрел...

Евстигнеев с уважением посмотрел на меня.

— Ну и что ты скажешь например про Ковбоя?

— Про Ковбоя-то... а вот это кстати идеальная роль для вас была бы — этот придурок из Нью-Йорка, так и вижу вас на этом месте...

— Спасибо... так ты может меня и в Голливуд устроишь, если такой шустрый?

— Зря смеетесь, может и устрою когда-нибудь... телефончик только не забудьте дать.

Евстигнеев пожал плечами и написал на салфетке московский 7-значный номер.

После этого помню, как гуляли по набережной и к нам пристали какие-то южные товарищи, девчонки наши им понравились, а мы с Инной разгоняли их и довольно успешно.

Проснулся я в гостиничном судя по всему номере раздетый догола, при этом справа от меня лежало нечто с соломенно-желтыми волосами... потряс головой, зажмурился, когда открыл глаза, волосы превратились в пепельные, а под ними обнаружилась Анюта. Ну слава богу, грабли в одну воронку два раза оказывается тоже не падают...

Здесь была Анюта

— Привет, солнышко, — сказал я ей, — не подскажешь, как мы здесь оказались?

Анюта подняла голову, видок у нее был тот еще, хотя у меня наверно не лучше. Она немного похлопала своими длинными ресницами, потом ответила:

— А ты не помнишь что ли ничего?

— Ну не так, чтобы совсем уж ничего, но вот момент с заселением в номер у меня в памяти напрочь отсутствует.

— Ты сказал на стойке регистрации, что ты внук Косыгина, нас и заселили сюда со свистом...

Я застонал, обхватив голову руками.