Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 11

ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ

25 сентября 2054 года суббота.

I

Бич продрал глаза лишь с пятого раза, когда напарник, не удовлетворившись очередным "Ты иди там, я сейчас..." бесцеремонно вжикнул молнией его спальника.

— Можно хоть раз в жизни по-человечески выспаться, а? Взял, блин, манеру — ходит, будит...

Физиономия у него была помятая, опухшая. Неудивительно, подумал Егор, после такой-то порции грибовухи... Сам он ограничился четвертью стакана перед сном — ночь выдалась студёной, а поддерживать огонь он не стал, дав углям тихо умереть естественной смертью.

— Когда это я тебя будил? Каждый раз первым вскакиваешь!

— А вчера, на дрезине?

— Враньё! Сам меня растолкал!

— А ты предпочёл бы проснуться в желудке Зверя?

Бич, продолжая недовольно бурчать, вылез из спального мешка, сел и замер, прислушиваясь к организму. Физиономия его озарилась счастливой улыбкой.

— Что ни говори, а Лес — благословенное место! В полтинник с хвостиком уговорить литр самогонки на троих — а наутро ни в одном глазу, и голова не болит! Да ради этого одного стоит сюда переселиться хоть с Гавайев, хоть с Лазурного берега, это я вам как доктор говорю...

При этих словах Егор удивлённо посмотрел на Бича. Тот не заметил его реакции — поскрёб ногтями трёхдневную щетинку (на щеке глубоко отпечаталась пряжка "Ермака", заменявшего подушку) и нашарил в кармашке зеркальце.

— Ох, и рожа у тебя Шарапов... Студент, ты чай уже заварил? Мне бы кипятка полкружечки.... Оу-у-уй!

— Что, охотник, утро добрым не бывает?

Егор задрал голову. На над их головами, удобно устроившись на толстой ветке, сидела Яська. Белка беззаботно качала ножкой в остроносом тапке, пышный рыжий хвост свешивался на добрых полметра — обидным напоминанием о проигранном в очередной раз пари.

— Она уже пять минут там сидит. — сообщил Нгуен. — Спустилась по стволу и ждала, пока ты проснёшься. Хорошо, спустилась, тихо, всего два раза ветками хрустнула.

Белка фыркнула и недовольно покосилась на вьетнамца.

— Ага! — обрадовался егерь — Вот ты и спалилась!

— Я не с ним пари заключала. — огрызнулась девчонка. — Так что ты, дорогой, снова в пролёте.

— Ничего, ещё не вечер... — буркнул егерь, потирая макушку, куда угодил метко брошенный орех. — Будет и на нашей улице праздник.

Белка состроила язвительную гримаску.

-Прости, что помешала вашему утреннему туалету. Все вы, мужики, одинаковы — с утра только о вчерашней пьянке.

— Можно подумать, ваши аватарки не пьют!

— Ни капли. — посерьёзнела белка. — Вот ни капелюшечки! С этим строго, за пьянство у нас изгоняют. В первый раз на полгода, а если попадешься снова, то насовсем.

Она одним прыжком оказалась на земле и стащила со спины плоский, размером не больше офицерского планшета, рюкзачок. На верхнем клапане Егор заметил латунный знак — два перекрещенных почтовых рожка.

— Мой подарок. — шепнул егерь. — Кокарда царских почтальонов, нашёл в одном музее. Видел бы ты, как она радовалась! "Теперь, говорит, я настоящая почтовая белка, девчонки обзавидуются..."

Яська извлекла из рюкзачка конверт.

— Тебе, кажется?

Егор надорвал плотную коричневую бумагу, пробежал глазами несколько строк и полез за записной книжкой. Разложил листки перед собой и стал чиркать огрызком карандаша. Напарник внимательно следил за его манипуляциями.

— Это у тебя что, ключ к шифру? А если бы бандюки отобрали? Ты чем думал, когда брал записи с собой?

— Так ведь не отобрали. — отмахнулся Егор. — А ключом никто кроме меня воспользоваться не сможет, не поймёт, что это такое.

— Больно умный... ладно, что там Шапиро прислал?

— Не подгоняй, а? Вон, кипятка в котелке набери, побрейся... Это тебе не до ветру сходить, тут сосредоточиться надо.

С расшифровкой депеши Егор провозился четверть часа. Напарник успел побриться, заново вскипятить котелок и даже запустить туда заварку.

— Ну вот, теперь мы точно знаем, где искать. Лаборатория профессора Новогородцева в подвале второго корпуса. Но нам туда не надо — кабинет, где стоит сейф с документами, находится на втором этаже. Вот, запомни, мало ли что...

И протянул полоску бумаги с цифрами.

— Код к сейфовому замку? А сработает? Электроника давным-давно скисла....

— Видимо, замок механический.

— Хорошо, коли так. Ладно, Студент, позавтракаем — и вперёд. Я-то думал, полдня тут просидим...

— А вчера говорил — выйдем с утра, пораньше!

— Личный состав надо держать в тонусе. — наставительно изрёк егерь. — Я бы тебе ещё устроил парко-хозяйственный день. Стираться, подворотнички пришивать, оружие чистить...

— Кого-нибудь тут интересуют новости? — Яська говорила нарочито равнодушно. — Я, между прочим, битых два дня по всему Лесу скакала с твоими дурацкими поручениями.

— Ах да, прости... — егерь скатал бумажку и швырнул в огонь. — Я весь внимание.

— Сын Вахи позавчера утром должен был выйти с Кордона. Если ничего не случится по дороге — к вечеру будет в Филях.

— Отлично!

— Тридцать желудей.

— Запиши на мой счёт, вернёмся — расплачусь.

— Это кидалово! — возмутилась белка. — Знала бы — нипочём бы не согласилась!

Бич виновато развёл руками.

— Правда, Ясь, это всё, что есть. Нас тут на днях немножко ограбили — вон, Студента спроси, подтвердит...

— Тебя, пожалуй, ограбишь... Хорошо, подожду, но учти — проценты капают!

— Кровопийца... ещё что?

— Была у Кузнеца. Он просил передать: Золотые Леса объявили на тебя охоту. Обращались к сетуньцам, предлагали хорошую плату.

— Вот, значит, как? — лицо егеря сразу заострилось, сделалось жёстким. — Охотнички, мать их... из-за чего хоть, сказал?

— А как же! Обвиняют в убийстве четверых на Воробьёвых Горах. Бич, во что ты вляпался, а?

— Потом расскажу. А что сетуньцы?

— Тинг постановил: всякого, кто на это подпишется — гнать взашей. Седрик психанул и свалил к золотолесцам. С ним ещё несколько человек ушли. Так что в Стане буча, выбирают главу Тинга. Прочат Тура.

— Кто бы сомневался... И вот что: подожди до завтра где-нибудь поблизости. Ты мне понадобишься.

— Тогда ещё пятнадцать.

— А тебе не пора заглянуть в упырятник? Родня, поди, заждалась — кто их научит кровь сосать из порядочных людей?

— Это кто порядочный, уж не ты ли? — девчонка взъёрошила егерю волосы и увернулась от шлепка по заднице. — Ладно, что с вами поделать, подожду бесплатно.

II

Они вышли через час после визита белки. Прошли вдоль железнодорожной насыпи, миновали малинник, поглотивший кварталы возле метро "Щукинская" и едва не столкнулись нос к носу с огромным бурым медведем. Зверь лакомился крупными, ярко-красными ягодами; увидав людей, он вытянул косматую башку, шумно втянул воздух и издал глухой рёв. Послание было предельно ясным: "идёте своей дорогой — и идите, а я тут обедаю..." Нгуен на ходу коротко поклонился медведю, сложив ладони в молитвенном жесте.

Бич поддал напарника локтем:

— Вьетнамцы уверены, что медведь — главный зверь в Лесу, главнее даже тигров, они тут тоже водятся, ближе к водохранилищу. Говорят: "Медведь — хозяин России, а с хозяевами надо быть почтительным". Даже оставляют для них подарки — мёд в сотах, сахарные головы... Зуб даю, этому топтыгину все здешние вьетнамцы знакомы и лично симпатичны.

Миновав разрушенный павильон станции метро, Нгуен остановился и заговорил — негромко, монотонно, без выражения.

— Отсюда начинается Чересполосица. Идёте за мной, след в след. Останавливаюсь — замираете. Помните, разрывы нельзя увидеть.

— Разрывы? — Егору вспомнился рассказ Лины. — А что это такое, хотя бы в двух словах?

Нгуен вопросительно глянул на Бича. Тот развёл руками, извиняясь за неуместное любопытство спутника.

— Ладно, студент, но только в двух. Разрывы — это области искажённого пространства. Никто не знает, что это на самом деле — дыры в иное измерение, местные аномалии или вообще что-то такое, чему и названия-то нет. Представь, к примеру, две точки на местности...

Егерь обломил с куста веточку и стал чертить ею на мху.

— ...на глаз или по карте между ними шагов двадцать. Но если пойти — то окажутся все двести. Или две тысячи. Попасть в разрыв плёвое дело: как сказал Нгуен, снаружи его границы не видны. А вот выбраться оттуда мало кому удаётся. Но главная подлость в том, что эти разрывы не стоят на месте. То возникают, то исчезают, и постоянно перемещаются — никогда не знаешь, где окажется новый.

Вьетнамец кивнул, подтверждая сказанное, и достал из рюкзака с пара Г-образных загогулин из медной проволоки, закрученных на концах спиралями. Взял их в ладони, поднял перед собой и замер. На лбу у него выступили капельки пота. Загогулины чуть заметно дрогнули и одновременно повернулись. Вьетнамец медленно двинулся туда, куда указывали вибрирующие спиральки.

— За ним, Студент! — прошипел егерь. — Я замыкаю. Если что — садись на корточки и не лезь под выстрел.

Проводник остановился.

— Извините, забыл предупредить: будьте готовы к любой неожиданности. Из разрывов может вылезти что угодно.

— Ничего, дружище, мы не из пугливых... — егерь похлопал по прикладу штуцера. — Делай своё дело, а я уж присмотрю, чтобы тебе не мешали.

— Ты не понял. Опасность может возникнуть в двух шагах, из воздуха, но вы всё равно не должны сходить с места. Если отскочить в сторону — можно угодить в другой разрыв. Вот, смотрите....

Он поднял с земли обломанный сук и бросил в сторону от тропы. Сук пролетел несколько метров и вдруг пропал — беззвучно, словно в комбинированной съёмке.

— Граница разрыва. Представьте, что на месте этой палки — вы.

И пошёл дальше, медленно, нащупывая дорогу, словно ступал по тонкому люду.

— Всё понял? — егерь подмигнул напарнику. — Мы на войне, Студент! Как в песне поётся: "Дорогой длинною, по полю минному..."

— Пожалуйста, тише... — не оборачиваясь, попросил Нгуен. — Вы меня сбиваете. И помните: что бы ни случилось, ни шагу в сторону!

Грохот обрушился на них вместе с дождём падающих сучьев. Невообразимая тварь — бесформенный кожистый мешок на пучке тонких, суставчатых конечностей в три этажа высотой — протискивалась сквозь кроны деревьев, ломала мелкие деревца, пропахивала глубокие борозды в покрывалах мха. Ноги-ходули то появлялись из-за невидимой границы на всю длину, то пропадали, словно обрезанные ножом. Вместе с ними исчезали на той стороне вывороченные с корнями кусты малины и орешника.

— Стой, ни шагу! — завопил Нгуен, но Егор его не слышал. Он пятился на негнущихся ногах, пока не нащупал лопатками бугристый ствол. "Таурус" плясал в ладони, палец никак не попадал в спусковую скобу.

Т-дах!

От грохота заложило уши. Отдача "нитроэкспресса" мотнула Бича назад так, что он едва устоял на отставленной ноге. Мешок дёрнулся от удара шестидесятипятиграммовой бронзовой пули, способной опрокинуть бегущего носорога. Раздался долгий всхлип, существо завалилось вбок, взмахнув ходулями. Нгуен едва успел пригнуться — узловатая конечность пронеслась над самой его головой. Егерь выматерился, вскинул штуцер и с дистанции в десяток шагов всадил в середину мешка пулю из второго ствола.

Повисла гнетущая тишина. Егор обливался ледяным потом. В уши назойливо лезла прерывистая костяная дробь. Секундой позже он осознал, что это стучат его собственные зубы.

Егерь клацнул запорным рычагом.

— Экая погань... — он гулко дунул в стволы. — И много тут таких?

Нгуен покачал головой.

— Я вижу в первый раз. Брат встречал — дальше, возле площади Жданова, только тот был раза в два меньше. Но ты зря стрелял, ходульник нам не угрожал, прошёл бы мимо...

— А мне почём знать? — Егерь извлёк из нагрудного кармана огромный жёлтый патрон и засунул в правый ствол. — Чёрт, всего один остался, остальные к винтовочному... Сам же предупреждал — что угодно может повылазить!

Вьетнамец подумал и кивнул

— Да, прошу прощения, я бы неправ. А вот твоему другу очень повезло.

Он подобрал обломанную ветку и, широко размахнувшись, бросил, целя левее Егора. Ветка исчезла, не пролетев и трёх шагов — бесследно, как и давешний сук.

— Чуть-чуть бы в сторону...

— Н-да... — егерь защёлкнул стволы и повесил штуцер на шею. — Можно хоть, посмотреть, что за зверя я завалил?

— Только близко не подходи. — разрешил проводник. — Разрыв совсем свежий, а у них границы, случается, пульсируют.

— Нет уж, я лучше пешком постою. Кстати, знаете, как истинный джентльмен охотится на слона? Встает напротив, достает штуцер, стреляет. Оба падают. Кто первый встает, тот и считается победившим...

Он с кряхтеньем потёр ушибленное отдачей плечо.

— А с тебя, Студент, как вернёмся — литр коньяка. Считай — заново родился!

III

Пространство по обе стороны обширной парковки было забито машинами. Проржавевшие насквозь легковушки громоздились в беспорядке, налезая одна на другую капотами, уткнувшись бамперами, настежь распахнув дверцы. Казалось, владельцы в спешке отгоняли своих железных коней и бросали на произвол судьбы. Кто-то даже заехал на наклонную каменную плиту в основании монумента — огромной головы из чёрного камня, с широким лбом, нависающими бровями и бородой, подпирающей куб постамента.

Ни остовы машин, ни памятник, ни фасад проходной почти не поросли зеленью — лишь висели кое-где прядки вездесущего проволочного вьюна да пробивались сквозь асфальт тощие деревца. Это напоминало площадку перед входом в Главное здание МГУ: Зелёный Прилив остановился в паре десятков метров от ограды, слегка лизнув растрескавшийся асфальт парковок и подножие памятника тому, чьё имя носила и площадь, и сам Центр.

Поперёк парковки лежал большой транспортный вертолёт. Видимо, пилоты пытались посадить его на площадку, но, то ли зацепили винтом за мачту сотовой связи, то ли случилось ещё что то, и огромная машина завалилась на бок, изуродовав несущий винт и сломав хвостовую балку.

Второй вертолёт, транспортно-ударный, с пилонами боевой подвески на коротких крылышках, примостился напротив многоэтажек, выстроившихся на другой стороне площади. Он стоял, как полагается, на вросших в асфальт стойках шасси. Съеденные коррозией лопасти подломились под тяжестью ползучих лиан, створка бокового люка сдвинута, из темноты бессильно пялился на Лес ржавый пулемётный ствол.

— Пытались наладить эвакуацию по воздуху... — объяснил егерь. — Помню, по радио в первый же день предупреждали, чтобы никто к площади Курчатова не подходил, стреляют на поражение...

И кивнул на укутанные мхом коробки восьмиколёсных бронетранспортёров по углам парковки. Стволы башенных КПВТ смотрели в перспективы прилегающих улиц.

— Но если эвакуация — почему нельзя подходить? Ведь и в соседних домах были люди, и там, дальше?

— Здесь был главный ядерный центр страны: вывозили ведущих сотрудников, секретную документацию, и только потом остальных. Беженцы пытались прорваться к вертолётам, солдаты открыли огонь по толпе, была куча трупов... Один парень, который был здесь, рассказывал: офицер, командовавший заслоном, дождался отправки последней вертушки и тут же, на глазах у всех застрелился. Тогда вокруг Москвы творился сплошной бардак: требовалось принять, накормить, разместить больше десяти миллионов человек — и при том не допустить, чтобы треть из них передохла тут же, в двух шагах от МКАД. Потому, кстати, и не было попыток вторжения в Лес: на него смотрели, как на чёрную дыру, бороться с которой себе дороже, да и незачем — город-то уже не спасти...

— А потом? — жадно спросил Егор. — Потом, когда всех людей вывезли? Неужели власти просто оставили Лес в покое?

— А потом забот прибавилось. По всему миру начался чудовищный кризис. Мировая финансовая система накрылась медным тазом вместе с Нью-Йоркской, Шанхайской и Токийской биржами. Сеть несколько лет висела на волоске. Фундаментальную науку вообще перестали финансировать, космос тоже — едва-едва хватало средств поддерживать в порядке хотя бы часть спутниковой группировки. Экономику пришлось вытаскивать из такой задницы, что лучше и не вспоминать... До Леса ни у кого руки не доходили — думали, наверное, что вот-вот всё устаканится, и уж тогда...

— Но ведь устаканилось же?

— Да, но сколько времени прошло! Пока за МКАД решали мировые проблемы, в Лесу потихоньку наладилась своя жизнь, да и Университет заработал, почитай, с первого года — пусть по чуть-чуть, понемногу, но стал давать ценнейшую информацию. И кто-то не самый глупый на самом верху, увидав, что за свинство вышло из пяти других Лесов, решил не рубить сплеча, а выждать и посмотреть: как пойдёт дело и что в итоге можно выжать из этого ресурса? А ведь выжали, и немало: только медицина и фармакология чего стоят! Недаром в этой области Россия обошла весь остальной мир уж не знаю, на сколько лет...

Егор не нашёлся, что ответить. До сих пор он говорил на подобные темы только с заведующим лабораторией, да и то, один-единственный раз.

Были, правда, и другие собеседники — не здесь, не в Лесу. И о том, что они обсуждали, егерю знать пока незачем...

— Вы уже закончили? — Нгуен терпеливо дожидался, когда Бич завершит свою импровизированную лекцию. — Вам нужно туда.

И ткнул пальцем в трёхэтажное здание с аркой проходной.

— Только дойти трудно, вся площадь — один разрыв. А обойти нельзя, вдоль ограды сплошь мелкие блуждающие разрывы. Очень опасно, лучше идти напрямик.

Вьетнамец отложил загогулины, извлёк нож и принялся срезать с ближайшего куста длинные прутья.

— В разрыв можно попасть с любой стороны. — пояснил он. — А вот выбраться наружу только через один-два небольших, шириной в десяток шагов, прохода. Они не видны, как и границу разрыва, но можно заранее определить направление. Я вам его укажу, а дальше — идите и ни в коем случае не сворачивайте. Если сделаете всё правильно — выберетесь из разрыва на той стороне площади.

— А прутья зачем?

— Будете втыкать так, чтобы видеть позади хотя бы два. Если они совмещаются — значит, хорошо идёте, прямо. Разделятся — сбились с курса.

— Знакомое дело. — кивнул Бич. — Створовые знаки, проходили мы это...

— Вот, порвите на ленточки и привяжите к концам прутьев. — Нгуен протянул егерю выцветшую красную тряпку. — Неизвестно, что будет с той стороны — может, сплошные заросли, может, песчаные дюны или болото. Главное — не сворачивать с прямой. Тогда вернётесь.

Бич недобро сощурился.

— А ты что же, с нами не пойдёшь?

— Нет, дальше вы сами. Моё дело — провести в обход разрывов, а если не получится, то указать верное направление сквозь них. А в Центре мне делать нечего.

— Боишься?

— Да, боюсь. Плохое это место, проклятое, хуже упырятника.

— Ну, Лес тебе судья. Обратно нам как, снова через площадь?

— Нет, здесь вы не пройдёте. Попробуйте с противоположной стороны, там разрывы пореже, можно найти дорогу в обход. Помните, как я кидал сучья?

Егерь кивнул.

— Наберите какой-нибудь увесистой мелочи — гайки, болты, можно камни. Прежде чем сделать хотя бы шаг, кидаете гайку. Если полетит прямо...

— Это можешь пропустить. — разрешил Бич. — Лучше скажи, далеко эти разрывы тянутся?

— Как доберётесь до улицы Берзарина — считайте, вышли из Чересполосицы. Ты всё же послушай, это важно...

— Да знаю я за гайки, не сомневайся. — егерь похлопал вьетнамца по плечу. — Случилось как-то прочитать одну книжицу, так там всё в деталях расписано. Давай, показывай, где тут у вас вход...

IV

— Вот где должен быть упырятник. — Егор озирался по сторонам. — В самый раз для вампира, нормальный человек тут и получаса не протянет, спятит.

Мир по ту сторону разрыва был расцвечен всеми оттенками крови, от алой, артериальной, до высохшей, превратившейся в бурую корку. Растительность, пурпурная, ярко-красная, коричневая и фиолетовая с обильными вкраплениями чёрного, вызывала сугубо физиологические ассоциации. Мерно пульсирующие мешки и пузыри, бледно-лиловые то ли стебли, то ли сосуды, спазматически сокращающиеся в попытках протолкнуть тёмные комки, мутно просвечивающие сквозь полупрозрачные стенки. Большие лилово-розовые цветы с мясистыми, подозрительно шевелящимися лепестками, широченные листья, оказывающиеся при ближайшем рассмотрении шляпками гигантских грибов, и грибы, кидающиеся врассыпную на бесчисленных тонких ножках при попытке приблизиться.

Небо над головой было под стать окружающему безумию — чередующиеся фиолетовые, жёлтые и бурые полосы, изгибающиеся, текущие, скручивающиеся в подобие вихревых воронок. Но свет лился не оттуда — казалось, он разлит в окружающем пространстве, болезненный, мучительно-неестественный, от чего мир вокруг был совершенно лишён теней...

— Разговорчики! — бодро откликнулся егерь. — Видишь лощинку? Она, вроде, ведёт примерно туда, куда нам нужно. Давай, ставь вешку и пошагали.

С этим пришлось повозиться — прутья никак не хотели втыкаться в чрезвычайно плотный грунт. Пришлось доставать нож, обстругивать кончик, и лишь тогда удалось кое-как установить спасительные знаки.

— Вот чёрт, подсуропил Нгуен... — выругался егерь, когда они отошли на два десятка шагов и обернулись, ища взглядом клочки красной ткани. — Всё сплошь красное и бурое, ни шиша не видать! Слышь, Студент, может, пожертвуешь майку на ленточки, а? Она у тебя какая, белая?

Идти оказалось довольно легко. В гротескных зарослях не было ни подлеска, ни корней, так и норовящих подставить подножки. По дну лощины змеилась тропа, и егерь то и дело наклонялся, ища следы. Впустую: грунт был утоптан так, что рубчатые подошвы берцев не оставляли на нём отпечатков.

— Не знаю уж, где мы находимся, — рассуждал он на ходу, — но точно не в Лесу. Нет у нас такого безобразия, и вообще нигде на всей Земле нет. Говорили же мне умные люди, что разрывы эти ведут то ли в другое измерение, то ли вообще хрен знает куда, в далёкую-далёкую галактику...

— Любопытно взглянуть, что за звёзды будут на небе ночью. -поддакнул Егор. — Если будут, конечно. Очень уж эти полосы похожи на те, что видны на снимках Венеры или, скажем, Юпитера.

— Типун тебе на язык! — сплюнул егерь. — Да я тут, не то что до ночи, лишней минуты не останусь! Любопытно ему... вот выберемся, и гадай, сколько влезет!

— Стоп! — Бич вскинул к плечу кулак. — Не нравится мне это место. Пока не осмотримся, дальше ни ногой.

Лощину, превратившуюся в глубокий овраг с крутыми стенками, перегораживало большое угольно-чёрное дерево. Оно нависало над лощиной, пустив корни в склон. Длинные, изломанные ветви, с которых свешивались клочья бурого мха, упирались в грунт возле самой тропы, словно костыли уродливого великана. Егор пригляделся — под деревом, между желтели кости. Странной формы грудная клетка, четырёхпалые руки и череп. Чуть больше человеческого, с гребнями-выступами на макушке и висках, расколотый страшным ударом сверху.

— Опять чуйка?

Егерь помотал головой.

— С тех пор, как мы вступили в Чересполосицу, она вырубилась — совсем, будто отрезало... Скорее предчувствие. Скверное.

— И что будем делать, полезем в обход?

— Пока будем выбираться из оврага — потеряем направление, даже вешки не помогут. Да и неизвестно, можно ли там вообще пройти.

— Так что, стоять и ждать? Вроде, давно идём, пора уже и дойти...

— Вроде у бабки в огороде, а нам надо в самый аккурат! — огрызнулся егерь. — Сказано — стоять, значит, стой, пока не будет команды.

За спиной зашуршало. Егор обернулся, нашаривая рукоять "Тауруса".

По тропе текло удивительное существо. Именно текло — ног, псевдоподий или иных заменителей конечностей не было, длинное, составленное из сегментов плоское тело извивалось, обтекая неровности грунта. Панцырь существа переливался всеми цветами радуги, и от этого мелькания рябило в глазах, и кружилась голова.

Он вскинул револьвер, ловя на мушку передний сегмент, украшенный парой стебельков с шариками на концах.

— Полегче, Студент! Кажись, ему до нас нет дела.

Егерь шагнул в сторону, освобождая тропу.

Шагов за десять от подозрительного дерева существо замерло, приподняв над грунтом передние сегменты. Стебельки замельтешили, будто рассматривая препятствие. Егор наблюдал во все глаза, не снимая пальца со спускового крючка.

— Вот сейчас и выясним, что тут делает эта хренотень... — прошептал Бич. — Приготовься, как скомандую — бегом вперёд и держись подальше от веток!

Существо, наконец, решилось. Радужной молнией оно метнулось вперёд, проскользнуло мимо горки костей, перетекло через толстый корень — и тут чёрное дерево сделало свой ход. Ветки-опоры взметнулись, словно клешни ракопаука и обрушились на жертву. Острые концы с хрустом проломили сегменты длинного тела. Существо конвульсивно изогнулось, раздался треск, стебельки оделись короной лиловых разрядов. Запахло озоном и палёной плотью, дерево изогнулось всем стволом, и развело ветви в стороны, силясь разодрать добычу надвое.

— Пошёл! — заорал Бич. Егор кинулся вперёд, поднырнул под повисшее на остриях электрическое создание и в три прыжка оказался вне досягаемости страшного дерева.

Егерю не хватило какого-нибудь мгновения. Он перепрыгнул через корень, увернулся от разящего острия, когда второе широким взмахом подсекла ему ноги. Бич покатился по земле, а бивни уже взлетали вверх — неотвратимо, неумолимо...

От первого он увернулся, перекатившись на спину. Второй глубоко вонзился в землю у самой его головы, и, пока дерево силилось высвободить своё оружие из каменно-твёрдого грунта, Бич извернулся, вытащил из-под себя штуцер, упёр приклад в землю и нажал на спуск.

Пуля ударила в основание ветки, расколов её вдребезги, словно та была отлита из чёрного непрозрачного стекла. Во все стороны полетели мелкие осколки, ошмётки, клочья. Егор подскочил к напарнику, вцепился в раму "Ермака" и поволок прочь.

— Ни хрена это не дерево... — Бич рассматривал длинную чёрную щепку, застрявшую в рюкзаке. — Хитин, или что-то в этом роде. Выходит, эта дрянь — нечто типа укоренённого насекомого.

Дерево-убийца вяло шевелило сучьями, копаясь в потрохах радужного создания. Из большой дыры на месте отстреленной ветки на землю падали белые тягучие, как смола, капли.

— Совсем как раздавленный жук. — Егора передёрнуло от отвращения. — Однако, тебя этот "жучок" хорошо так приложил. Хорошо хоть, артерию не задел, а то истёк бы кровью...

Удар, сбивший егеря с ног, глубоко распорол ему бедро. Пришлось разрезать штаны, присыпать рану бурым порошком из очередного пузырька и стягивать края разреза хирургической нитью.

— Обратил внимание, как оно устроилось? Прямо на тропе, не пройти мимо него, не проехать. — егерь засунул щепку в кармашек "Ермака" — Отдам Яше, пускай порадуется... Между прочим, мы не первые пытались мимо него пройти. Я, когда катался по земле, успел заметить: рядом с тем черепом валяется ржавая железяка — то ли тесак, то ли насадка от рогатины.

Егор поперхнулся и закашлялся.

— Что-о? Здесь есть разумная жизнь? Я имею в виду — по эту сторону разрыва?

Бич покачал головой.

— Нет, Студент, мне другое на ум приходит. Представь, что это был егерь, такой же, как мы. И тоже хотел пройти разрыв насквозь.

— Хочешь сказать, тот, с гребенчатой башкой, намеревался залезть в Курчатник? Бред...

— При чём тут Курчатник? Помнишь, я говорил, что, что разрывы появляются и исчезают?

— Ну, было...

— А ты уверен, что появляются они только в нашем Лесу? Что, если таких Лесов великое множество, и в других тоже есть больные на голову, вроде нас с тобой? Такие, кого хлебом не корми, а дай забраться в самую глубокую задницу?

— Ну, знаешь... — Егор развёл руками. — Я-то думал, что это Шапиро спятил со своей теорией о Лесе и фантастических книжках. Но ты его конкретно переплюнул!

— Остри-остри... — егерь попытался подняться на ноги, поморщился и сел. — Болит, спасу нет... Поищи какой-нибудь сучок, костыль соорудить, и пошли уже. Выход наверняка где-то рядом.

V

После разрыва Лес казался Егору уютным, домашним, словно засаженный помидорами и укропом дачный участок. Вынырнув из кровяного пурпурно-фиолетового марева, он испытал несказанное облегчение: бледное сентябрьское небо над головой, растрескавшийся асфальт парковки, стена буйной зелени в тридцати шагах — и на её фоне маленькая фигурка в плоской вьетнамской шляпе.

— Гляди-ка, дотерпел! — Бич посмотрел на часы. — Сорок три минуты. А я-то думал, сразу свалит...

Проводник тоже их заметил. Он помахал на прощание карабином, повернулся и растворился в зарослях.

— Любопытно, а сколько он ждал? — Егор проводил вьетнамца задумчивым взглядом.

— В смысле? Я же сказал — сорок три минуты...

— Уверен? В разрыве мы прошли километра два, причём по прямой. А здесь пятьдесят метров — и, что характерно, по той же самой прямой.

— И что с того? Он же предупреждал, что нельзя сворачивать.

— А что, если и время там, внутри, искажается в той же пропорции?

— Пятьдесят и две тысячи... хочешь сказать, Нгуен ждал нас только минуту?

-Ну да. Перед тем, как войти в разрыв, я заметил — солнце стояло вон над той многоэтажкой.

— Так оно и сейчас там!

— А я о чём?

Бич изумлённо уставился на напарника.

— И этот человек попрекал меня безумными теориями?

— Не такая уж он и безумная — во всяком случае, после того, что мы видели в разрыве.

— Ну, как скажешь, Студент. Вернёшься в Универ — родишь диссертацию, а сейчас давай поищем, где тут вход. С такой ногой я через ограду хрен перелезу.

Дверь нашлась в глубине высокой, в два этажа арки, в десятке шагов от того места, где они вынырнули из разрыва. Тяжёлая, дубовая, как и подобает солидному госучреждению, она не была заперта. Внутри повсюду виднелись следы поспешной эвакуации — разбросанные ящики, выпотрошенные коробки, рассыпанные бумаги, покрывающие мраморные плиты пола сплошным, шелестящим под ногами ковром. Посредине вестибюля пялился на входящих набалдашником дульного тормоза тяжёлый пулемёт на колёсном станке. На фоне окружающего запустения он выглядел чужеродно: ни пятнышка ржавчины на оружейной стали, ни следа патины на латуни крупнокалиберных патронов.

— Серьёзные тут служили парни... — Бич наклонился, рассматривая свисающую из приёмника ленту. — В Курчатнике охрану несло ФСБ — секретный объект государственного значения, как-никак...

— Да оставь ты эту железяку... — недовольно отозвался Егор. Он стоял у большого информационного стенда на стене. — Глянь, что я нашёл! План территории Центра. Вот и второй лабораторный корпус: налево, наискось, через парк. Только бы не слишком сильно заросло, а то тащи тебя на закорках...

— Потащишь, как миленький. Кстати, пошарь, тут, где-нибудь наверняка есть пожарный щит.

— Это ещё зачем?

— Топор возьмём. Вдруг двери ломать придётся?

— Что-то тут не так... — Егор стоял посреди кабинета доктора физических наук Новогородцева, как сообщала никелированная табличка на двери. — В коридорах слой пыли в палец толщиной, а тут — ни пылинки. Если бы не окна, можно подумать, что люди вышли отсюда минут пять назад.

На территории Курчатовского центра не было ни сплошных завес проволочного вьюна, ни стены деревьев, ни непролазного кустарника. Больше всего это напоминало Егору Мёртвый Лес — высохшие, мёртвые растения, трава, давным-давно превратившаяся в бурый прах. И нигде ни листика, ни травинки. Не лучше было и в здании: окна, заросшие грязью настолько, что почти перестали пропускать солнечный свет, пыль, стены и потолки в неопрятных потёках плесени.

И вот — кабинет, прибранный, чистый, словно в нём только что произвели полноценную влажную приборку. И не какой-нибудь растяпа-лаборант, а пожилая, прежней закалки, уборщица, из тех, что не пропустит ни пылинки, ни бумажки, ни пятнышка.

— Глянь, Студент!

Егерь стоял в углу, возле низкого журнального столика с пододвинутыми к нему креслами. Наверное, подумал Егор, хозяин кабинета любил устраиваться в одном из них, чтобы побеседовать с такими же как он, светилами науки. Отправлял секретаршу варить кофе — и не в пошлой кофемашине, а в медной джезве, на припрятанной в подсобке жаровне с песком и электроподогревом, а сам пододвигал гостю тяжёлую, толстого хрусталя, пепельницу.

"...кофе? Табак? Откуда здесь эти запахи?..."

На столешнице — две крошечные чашечки с тёмной, почти чёрной жидкостью. Рядом пепельница, правда, не хрустальная, а малахитовая, с бронзовыми вставками. На краешке — докуренная до половины сигаретой. Над кончиком вьётся лёгкий голубоватый дымок.

Бич осторожно взял чашку.

— Не поверишь, тёплая! И курили только что. Студент, что тут происходит, а?

— Может, здесь до сих пор люди? — предположил Егор и тут же понял, что сморозил глупость.

— Дверь разбухла, приросла к косяку, сам же топором поддевал! Разве что, где-нибудь здесь запасной выход или, скажем, техническая лестница...

Егор понюхал чашку — пахло свежесваренным кофе. Насколько он мог определить, настоящим мокко.

— Знаешь, мне почему-то кажется, что если зайти сюда через пару лет — сигарета будет точно так же дымиться и кофе не остынет.

— Может, пошли отсюда, а? — неуверенно предложил егерь. — Что-то мне не по себе...

— Нельзя. Вот теперь я точно уверен — то, что нам нужно, находится именно здесь. Что до людей, то давай хорошенько поищем. Может, и правда, потайная дверь?..

Двери не было. Они потратили больше часа, простукивая стены, отдирая плинтусы и расковыривая ножами штукатурку там, где слышался гулкий звук. Единственной находкой стал небольшой сейф, вмонтированный в стену за профессорским столом. Сейф маскировало декоративное панно в стиле шестидесятых: атлетически сложенный молодой человек и девушка, поддерживающие символ мирного атома в виде грозди шаров, окружённых чем-то вроде спутников на эллиптических орбитах.

Егор осмотрел дверку сейфа, сверяясь со своими записями.

— Он самый! Вот, видишь?

В правом верхнем углу дверцы был выгравированы латинские буквы Bi.

— Химический символ висмута. Начинка сейфа состоит из него.

— Как у твоего контейнера?

— Точно. Вот, кстати...

Егор порылся в рюкзаке и достал коробку. Снял с шеи плоский, сложной формы ключ на цепочке и щёлкнул замком. Внутри было пусто, только стенки и дно выложены каким-то ворсистым материалом.

— Сейчас я попробую открыть сейф. Держи контейнер наготове, когда положу — сразу захлопываешь и два оборота. Ясно?

— Погоди, Студент, не так быстро. — Бич отобрал у напарника контейнер и сделал шаг назад, опираясь на костыль. — Не хочешь сказать сначала, что ты собрался сюда класть? Только не крути мне бейцы насчёт ветхих бумаг — я же не слепой и вижу, что в эту коробку не влезет даже пара тетрадей!

— Может, потом? Вот выберемся, и тогда, в спокойной обстановке...

— Нет уж! Пока не объяснишь, что к чему, я и пальцем не шевельну!

— Ну, хорошо... — молодой человек махнул рукой в знак того, что сдаётся. — Если совсем вкратце, то в сейфе флешки и жёсткие диски с материалами по теме профессора Новогородцев. Детали мне неизвестны, но кое-кто считает, что это его эксперименты вызвали Зелёный Прилив. Или поспособствовали... до некоторой степени. Это гипотеза, ты же понимаешь...

— Шапиро намекал на что-то в этом роде... постой! — егерь смотрел на напарника с изумлением. — Ты сказал — флешки, диски? Так они ж давным-давно протухли! В Лесу полупроводники и часа не живут, а тут — тридцать лет!

— А вот и нет. Видел значок на дверце сейфа? Эта технология создана за два года до Зелёного прилива и до сих пор до конца не разработана. Но есть надежда, что она реально защищает от негативного воздействия Леса. В повседневном использовании проку от неё немного — не будешь же носить скафандр с прослойкой из висмута? — но для наших целей годится.

Егерь провёл пальцами по буквам "Bi" на крышке.

— Значит, профессор знал, к чему приведут его эксперименты, раз заранее обзавёлся таким сейфом?

— Ничего это не значит. Сейф Новогородцеву презентовали коллеги из НГУ, это их разработка. Вот он и взял в привычку держать в нём самые важные материалы по своей программе. Когда мы об этом узнали, то изготовили спецконтейнер с такой же экранировкой. И если переложить в него флешки достаточно быстро, их содержимое не успеет пострадать. Конечно, за столько лет что-то могло испортиться естественным, так сказать, путём, но тут уж ничего не поделаешь, приходится полагаться на удачу.

— Крутишь, Студент... — Бич говорил решительно, без капли неуверенности. — Выходит, в Университет ты поступать не собирался, а явился в Лес специально ради этого?

— Скажем так: подавая документы на Биофак, я не до конца раскрыл свои намерения. И давай всё же отложим этот разговор? Правда, не время — вот выберемся, и, даю слово, отвечу на все вопросы...

Бич смотрел на напарника с нескрываемым подозрением.

— Не время, говоришь? Ладно, Студент, только имей в виду — если рассчитываешь как-нибудь выкрутиться, то лучше сразу брось эту мысль. Я с тебя ни с живого, ни с мёртвого не слезу, не надейся...

— Договорились, не слезай. А сейчас — подойди поближе и держи контейнер наготове. Когда открою сейф, у нас будет секунды полторы, не больше.

VI

Очередная гайка — большая, рыжая от ржавчины, с куском грязного бинта, продетым в дыру, канула в разрыве шагов за десять до куска бетона, обозначавшего край тротуара. Следующая угодила в кустарник и повисла, зацепившись за колючую ветку.

— Ну вот, вроде выбрались. — подвёл итог егерь, когда улица генерала Берзарина, обозначавшая границу Большой Чересполосицы, осталась позади. — Ногу бы перевязать — чувствую, сильно кровит. Пока дотопаем, вся штанина намокнет...

— А куда мы топаем, не секрет? — осведомился Егор, разрывая индивидуальный пакет. Полтора десятка упаковок из хрустящей коричневой бумаги они нашли на первом этаже лабораторного корпуса, в комнатёнке с дверью, отмеченной красным крестом.

— Да какие секреты... Хорошее место, уютное, тебе понравится. Отдохнём, пообедаем, рану мою обработаем по-человечески. Я-то рассчитывал к вечеру быть на Поляне, да, видать, не судьба. Ничего, с утречка высвистим Колю-Эчемина, а там видно будет.

Повязку действительно пора было менять — марля набухла, пропиталась кровью, из-под неё по ноге стекали и застывали неровными дорожками многочисленные струйки.

— Повезло... — Егор протянул напарнику пузырёк с бурым порошком. — Чуть бы глубже — и задело бы бедренную артерию, истёк бы кровью. А так, похромаешь пару недель и всё. Если, кончено, заражения не будет.

— Заражения в Лесу редкость. — Бич затянул кончики бинта узелком — Ну вот, пару часов продержится.

— Кстати... — Егор спрятал оставшиеся индивидуальные пакеты в рюкзак. — А на территории Курчатника эЛ-А действует? Может, там как на ВДНХ или в Университете? Все признаки налицо: аномальной растительности нет, даже завалящего проволочного вьюна — и того я там не заметил. А как было бы хорошо: железная дорога рядом, река, Серебряный Бор... Отличное место для исследовательской базы!

— Ага, рядом. А заодно Большая Чересполосица с упырятником.

— Зато какие открываются возможности! Разрывы, кабинет этот, словно застрявший в прошлом... Да за одну возможность заняться изучением реальных, а не теоретически смоделированных пространственно-временных искажений, любой физик душу позакладывает!

— То-то что душу... — егерь встал, опираясь на костыль. — Вроде ничего, терпимо... Учёные, Студент, они разные бывают. Вон, в упырятнике тоже, говорят, ученые... Это надо ещё сто раз подумать — допускать их до этих твоих "искажений", или наоборот, гнать поганой метлой? А то ведь такого наискажают — Чернолес за счастье станет.

Он потянулся за штуцером — и замер в неудобной позе.

— Тихо, Студент. По ходу, мы не одни.

— Что? Где? — Егор вскочил и заозирался по сторонам.

— Метрах в пятидесяти к югу. Четверо... нет, пятеро, все вооружены. Идут медленно, сторо?жко.

— Может, попробуем оторваться? Видеть они нас не видят, можно как-нибудь по-тихому...

— По-тихому — с этой клюкой? — Бич с отвращением тряхнул костылём. — К тому же они, похоже, знают, что где-то рядом. Ждали, и теперь радуются, сволочи — аура аж искрит... Нет, Студент, поздняк метаться — выследят, догонят и прижмут в пять стволов. Мы с ними в другую игру сыграем. Давай-ка, тихонечко, отползай в те кустики и затаись.

— А ты?

— А я буду на противоположной стороне, за поваленным деревом. Как появятся — держи их на мушке, но первый не стреляй. Сначала выясним, кого это принесло по наши души?

VII

Чужаки появились из кустов цепочкой, держа интервал в три-четыре шага. Первым шёл высокий парень с арбалетом, в кожаной куртке-безрукавке, высоких, до колен, сапогах и шнурованных наручах из толстой кожи. Бицепс охватывала уже знакомая Егору татуировка Сетуньского Стана. За ним шла девушка — высокая, стройная, до бровей укутанная платком и с помповым дробовиком наизготовку. Походка преследовательницы показалась Егору знакомой, но вспоминать было некогда — из кустов вынырнул третий преследователь.

Это тоже был сетунец, кряжистый, неопределённого возраста мужчина с узким кожаным ремешком на снежно-седых волосах. Как и первый, он был вооружён арбалетом, а из-за плеча высовывалась рукоять меча. Следом за ним на поляне появился ещё один в камуфляже, с карабином "Сайга"; замыкал боевой порядок третий арбалетчик.

— И кто такой шибко умный решил поиграться в казаки-разбойники?

При первых словах егеря сетуньцы разом опустились на одно колено, направив арбалеты в разные стороны. Камуфляжные — и парень и девица — остались стоять, нашаривая стволами источник голоса.

— Это ты, Бич? — подал голос седой. — Только не вздумай стрелять, у нас рядом ещё две группы.

— Не бери на понт, мусор... — непонятно ответил Егерь. — Нет, правда, Седрик, кого ты пытаешься обмануть? Пятеро вас тут, и больше ни единой души. Давайте-ка, стволы вниз, и поговорим спокойно. Очень мне интересно, какого рожна вы до нас докопались?

— Против тебя выдвинуто обвинение в убийстве. — ответил, помедлив, седой. Арбалета он не опустил. — Сдашься без сопротивления — от имени Сетуньского Стана гарантирую непредвзятое разбирательство.

-То-то тебя оттуда попёрли, что ты гарантируешь... — насмешливо ответил егерь. — Пусть золотолесцы скажут — это ведь они с тобой, да? Так чего молчат, как рыба об лёд?

— Не о чем говорить... — негромко сказала девица. — Выйдете без оружия — останетесь в живых.

Егор вздрогнул — голос тоже был знаком. Не может быть, это же...

Додумать он не успел. Над головой раздался негромкий щелчок, что-то свистнуло, и девица повалилась в траву, как подкошенная. Сетуньцы одновременно разрядили арбалеты, звонко, раскатисто ударила "Сайга".

Ствол дерева содрогнулся, раз, другой, от удара пуль, в ответ хлопнул одиночный выстрел — по звуку Егор узнал "винтовочный" ствол штуцера. Лёжа, он опустошал в сторону преследователей барабан револьвера. На пятом выстреле перекатом сменил позицию — как учил прапор-контрактник, без устали вдалбливавший в головы срочникам свою нехитрую науку: "Если противник залёг за дерево — даёшь пару выстрелов по стволу, чтобы он занервничал и сменил позицию. Почти наверняка он перекатится вправо, в сторону своего оружия — там и подлавливаешь его следующей пулей. Так что всегда уходите влево, салаги..."

Он вжался спиной в корневища и зашарил по карманам в поисках патронов.

Арбалетная стрела с треском расщепила ветку немного в стороне -противник потерял его из вида. Егор осторожно приподнял голову и осмотрел поле боя. Двое, сетунец и парень в камуфляже, лежат без движения. Егерь стоит, привалившись спиной к дереву, держа штуцер за ствол, перед ним, шагах в пяти сетунец. Разряженный арбалет валяется на траве, в руках — длинный, слегка изогнутый клинок.

Бац!

Лицо обсыпало кусками коры — стрела Седрика угодила в ствол в паре сантиметров от лица. Егор инстинктивно выпустил в сторону арбалетчика последнюю пулю и откатился за соседнее дерево. Откинул барабан и принялся торопливо втискивать в каморы толстенькие жёлтые бочонки магнумовских патронов.

— Ий-й-йя-хха!

Рыже-зелёная молния мелькнула в нависших над поляной ветвях. Преодолев в прыжке полтора десятка метров, Яська на лету взмахнула трумбашем, целя сетуньцу в голову. Тот оказался не промах — крутанулся, уходя с линии атаки, и рубанул мечом наискось, навстречу несущейся на него фигурке. Белка по-кошачьи извернулась в воздухе — Егору на миг показалось, что дуга бритвенно-острой стали прошла сквозь неё, не встретив сопротивления — и приземлилась на ноги за спиной противника.

Сетунец качнулся, выронил меч, простоял несколько секунд — и упал на траву, лицом вниз. Из затылка у него торчал разлапистый, с крючковатыми лезвиями, беличий нож.

Егор вскинул револьвер и, уже не прячась, открыл огонь по последнему остававшемуся на ногах противнику. Седрик — это был он — пытался взвести арбалет, когда тринадцатиграммовая пуля расщепила деревянное ложе и пробила плечо чуть выше локтя. От сильного удара сетунец крутанулся на месте, отшвырнул бесполезное оружие и кинулся в кусты, на ходу высвобождая руки из лямок рюкзака.

— Ну и откуда ты такая здесь взялась?

Егерь изо всех сил старался принять суровый вид. Получалось не очень — ну как, скажите на милость, всерьёз злиться на отчаянную девчонку, спасшую его от верной смерти? Яська это понимала и вела себя соответственно.

— Захотела — и взялась! Ты мне не начальник, чтоб командовать!

— Мы же договорились, что будешь нас ждать!

— А я что делала? Пока ждала, решила от скуки местность осмотреть — и засекла вот этих. Ну, думаю, точно по твою душу припёрлись. Решила за ними проследить — и вот...

Результаты скоротечной стычки лежали рядом на траве. Сетуньца, шедшего первым, застрелил егерь. Владелец "Сайги" получил две пули в грудь из "Тауруса" и долго кашлял кровью, умоляя о спасении. Увы, усилия Егора и Бича ни к чему не привели — бедняга отдал концы несколько минут назад. Третьему, лежащему ничком там, где он упал, Егор накрыл голову его же курткой: разрубленный затылок являл собой не слишком аппетитное зрелище. Белка старалась не смотреть в сторону убитого и даже отказывалась брать в руки свой трумбаш — егерю пришлось самому оттирать его от крови и вдевать в портупею.

— Ладно, отличилась... Он тебя не задел?

— Нет, только вот ... — белка протянула ему хвост, отрубленный у самого основания.

— Ещё чуть-чуть, и отхватил бы ломоть от твоей очаровательной попки... — ухмыльнулся Бич, рассматривая трофей. — Какой тогда от тебя прок? Даже но заднице не шлёпнешь...

— Дурак такой! — Яська выдернула повреждённый аксессуар из рук насмешника. — Вот возьму и уйду прямо сейчас...

— Ну-ну, не сердись, я тебя и с половинкой люблю... ой! Полегче, сумасшедшая, я ж пораненный!

Вконец рассвирепевшая белка подскочила к обидчику и замолотила по его груди маленькими острыми кулачками. Егерь, не ожидавший такого яростного нападения, выронил костыль и с хохотом повалился на траву.

— Повеселились? — Егор оттеснил жаждущую отмщения Яську и помог напарнику подняться. — Лучше думай, что с этой делать будем?

Четвёртый член разгромленного отряда — та самая, шедшая второй девица — пребывала в беспамятстве. Глаза закрыты, веки чуть заметно подрагивают, на лбу вздулась громадная сине-красная шишка. Егор сдвинул платок, прикрывавший её лицо, и остолбенел, узнав свою недавнюю знакомую.

— Тяжёлый сотряс — поставил диагноз егерь. Он вложил в губы Лины два маленьких, с половинку ногтя, бурых комочка и застучал горлышком фляги о стиснутые зубы. — Повезло дуре, что такая твердолобая: рогатка у Яськи мощная, могло и череп пробить. Ничего, часа через три-четыре очнётся, тогда и побеседуем. Заодно, и посговорчивее будет — пилюли у меня не простые, а с секретом..

Он повернулся к белке.

— Ясь, метнись до Шмуля, а? Если у него кто-нибудь сидит — пусть вышлет до нас. А то у меня что-то нога разболелась, Егор один с двумя калеками не справится. Да и трупы надо бы зарыть — не бросать же их на поживу всякому зверью...

Белка уже отошла от приступа гнева. Она сверкнула на обидчика зелёными глазищами, отвернулась и стала подтягивать ремешки своей амуниции.

— Ты, эта... — егерь старался говорить ласково, даже заискивающе. — Ты в округе больше никого не заметила? Седрик-то сбежал. Он, хоть и подстреленный, но если найдёт своих — может опять заявиться.

— Нет тут никого. — буркнула белка. — Одна лодка, пять человек. Были бы ещё — я бы заметила.

И, подхватив отрубленный хвост, нырнула в завесу ветвей.

— Она бы заметила, точно... — подтвердил егерь, провожая её взглядом. — У белок "чуйка" похлеще, чем у любого охотника, а их самих заметить невозможно. Тоже, между прочим, дар Леса: они по самым опасным местам шастают, и если бы не это — давным-давно сожрали бы всех до единой.

Егор припомнил утреннее Яськино появление.

— А вот Нгуен её заметил...

— Сравнил! Из-за чего, думаешь, он у себя во Вьетнаме поссорился с бандитами, да так, что пришлось прятаться в Токийском Болоте? Нгуен служил на границе с Лаосом — ловил в джунглях караваны с опиумом-сырцом. У него, Студент, такая чуйка выработалась — любая ищейка сдохнет от зависти.

Егор опустился на корточки возле тела золотолесца. Закатал рукав — так и есть, предплечье забинтовано.

— Дай-ка нож...

— Ты это там чего? — егерь вытянул шею, заглядывая через плечо напарника. — Вскрытие решил произвести?

— Так, показалось кое-что. Дай нож, говорю, мой-то ты подземнику отдал...

Он разрезал повязку и повернул руку вверх запястьем.

— Ошибочка вышла. Не тот.

— А кто должен быть?

Егор вытер лезвие о куртку убитого и протянул владельцу.

— Случилась одна история, за день до нашего выхода. Напал на меня в общаге какой-то тип, ну я его и пометил ножиком по внутренней стороне предплечья. Показалось, что это тот самый и есть, а теперь гляжу — нет, не он. Рана почти зажила — вон, даже швы сняли...

— А из-за чего напал?

— Да вздор, к делу не относится. Тем более, всё равно это другой.

— В Лесу раны заживают намного быстрее, чем за МКАД. Когда, говоришь, ты его подрезал?

— Восемнадцатого, кажется. В субботу.

— А сегодня двадцать пятое. Вполне могло и зарасти.

— Ну, не знаю... гляжу вот сейчас — вроде и не он. Ты лучше вот что скажи: что это за Шмуль, к которому ты Яську отправил?

— Ладно, твоя головная боль... — егерь засунул кукри в ножны. — Что до Шмуля — то это, Студент, занятная история. Тут, неподалёку, чуть не доходя до Живописной улицы, стоит шинок. Самый натуральный, без подделок — кошерная еда, водка-пейсаховка, всё, как полагается. Шинкаря зовут Шмуль. Почему он поставил своё заведение не возле железки, или на берегу, а в такой жопе мира — загадка. Однако, факт: шинок стоит именно там, и знает о нём далеко не всякий, а только люди опытные. Я как-то спросил, в чём тут цимес — и знаешь, что он мне выдал?

Егерь откинулся к стволу дерева и заговорил, копируя выговор неведомого шинкаря, явно позаимствованный из одесских анекдотов:

"Молодой человек, вы спрашиваете, что делает еврей в таком трефном месте? Так слушайте ушами, что я имею сказать. Знаете, почему евреи умные? Когда Создатель делал Свой Народ, он отбирал у них глупость. Так её же надо было куда-то потом поло?жить! Поэтому он отбирал глупость у девятисот девяноста девяти евреев и отдавал её всю, чохом, одному, тысячному. И это уже был такой глупый еврей, что Небо смеялось и плакало, глядя на него. Да что небо — Молдаванка и Брайтон-Бич отродясь не видели такого шлемазла, а это, скажу я вам, чего-нибудь, да стоит...

Так вот, молодой человек, я и есть тот самый, тысячный. Когда все евреи уезжали в Америку, благословенную страну — я остался. Когда все евреи уезжали в страну обетованную, в Израиль — я тоже остался. И когда пришёл Зелёный Прилив, и все, и евреи и гои, побежали прочь из города — я таки да, обратно остался! Зачем, спросите вы, такой молодой и умный? Ой-вэй, если бы Шмуль знал ответов на этот вопрос..."

Какое-то время Егор переваривал услышанное.

— Так я не понял — почему он поставил свой шинок именно там? Что из Москвы не уехал — это ясно, а про шинок-то что? Может, он жил неподалёку?

Егерь посмотрел на собеседника с плохо скрываемой жалостью.

— Вот доберёмся, и расспрашивай Шмуля, сколько влезет. А меня уволь, я столько не выпью.

VIII

Яська не подвела. Не прошло и полутора часов, как до них донеслись бодрые голоса, и на поляну вывалилась компания из семи человек.

Новоприбывшие мало напоминали тех, кого Егор встречал за время своего недолгого пребывания в Лесу. Скорее, они походили на участников виденных им в родном Новосибирске фестивалей исторической реконструкции периода Второй Мировой Войны. Причём таких, что собираясь на мероприятие, нацепили на себя первое, что подвернулось под руку. Ветхозаветное хб бу соседствовало с тельниками и "горками", пилотки, кирзачи и шинели — с цивильными кепками, берцами и кителями фельдграу. Оружие тоже являло собой сплошную эклектику: мосинки, помповые дробовики и кулацкие обрезы, за ремнями — рукояти ТТ и "кольтов". Предводитель, парень лет тридцати в кожаном реглане и фуражке с красной эмалевой звёздочкой на малиновом околыше, щеголял "маузером" в деревянной коробке.

— Вот вам здрастье! — Бич не сдержал удивлённого возгласа. — Ты, что ли, Чекист? Неужто партизаны заинтересовались Щукинской Чересполосицей?

— Сдалась она мне... — владелец "маузера" сплюнул под ноги — Собрались, понимаешь, с хабаром на Речвокзал, да пути зависли в Серебряном Бору. Ну, Сержант под филёвскую самогонку и раскроил рожу одному палеонтологу. Из-за девки поцапались — там их много, новенькие, из Замкадья.

— Так вас попёрли из Серебряного Бора? — восхитился егерь. — Ну, вы, блин, даёте...

— В натуре, попёрли. — уныло кивнул Чекист — Сказали: "чтобы три месяца духу вашего здесь не было!"

— Ты мне мозги не парь, а? Чтоб из-за банального мордобоя на такой срок выставили с Поляны? Колись, что вы на самом деле учинили?

— Ну... Сержант университетскому не просто так рожу раскроил — он её финкой раскроил. Так тот умник сам виноват: дал бойцу по башке бутылкой, ну, он, в натуре, не стерпел...

И в подтверждение своих слов указал на "бойца" с головой в окровавленных бинтах.

— Ну, если бутылкой, тогда конечно... — согласился Бич. — А к Шмулю-то вас как занесло? Вроде, раньше вы в шинке не появлялись?

— Так я ж говорю — выставили нас с Поляны, а душа ещё просит. Мы ж только сели квасить, когда этот кипиш поднялся... Вот и вспомнили про Шмуля. А что? Шинок недалеко, догонимся, а там и на Речвокзал можно...

— Всё с вами ясно... — хмыкнул егерь. — Догоняетесь, значит? Только учти, Чекист, и бойцам своим вложи в мозг: шинок не Поляна, набарагозите — пеняйте на себя.

— Да мы что, мы ничего! — засуетился "партизан". — Мы ж всё понимаем. Вон, Шмуль как сказал — "сгонять тут надо, Бичу подмогнуть" — так мы сразу ноги в руки. Мы тебя конкретно уважаем, кого хошь спроси!

— Ладно, ладно... — отмахнулся егерь, и Чекист с готовностью умолк. — У нас, как видишь, двое раненых. Сгоношите пару носилок, только поскорее: того гляди стемнеет, пока доберёмся до шинка...

— Лады! — обрадовался Чекист. — Не сомневайся, начальник всё делаем, в лучшем виде. А ну, бойцы, скидава?й шинели!

— Этот бродячий цирк... — негромко объяснял Бич, наблюдая за воцарившейся на полянке суетой — и есть знаменитые на весь Лес "партизаны". Они появились недавно, пару лет назад, но уже успели прославиться. Их старший, Чекист, прежде чем попасть в Лес, увлекался военной атрибутикой, даже ходил в чёрных копателях. Вот и здесь занялся привычным делом: мародёрят помаленьку, тащат, что плохо лежит — одно слово, барахольщики. А "партизанами" их прозвали после того, как он забрался на Мосфильм и вырядил свою ораву в тряпьё из тамошней костюмерной. Там, кстати, и стволами разжились, оружейка у киношников богатая... Так-то они ребята ничего, безвредные, только с головой не шибко дружат. В Лесу над ними посмеиваются, но беззлобно — уж очень часто попадают во всякие дурацкие истории.

— Готово, гражданин начальник! — Танкист бежал к ним рысцой, на ходу придерживая рукой коробку "маузера". Егору на миг показалось, что он вытянется по стойке смирно и вскинет ладонь к козырьку фуражки.

— Трупы мы прикопали, вон там, под сосной, и затёс сделали — чтобы найти, если что. Тут вот какое дело...

"Партизан" замялся.

— Ребята интересуются: вам ихнее оружие нужно?

Егерь понимающе ухмыльнулся.

— Раз интересуются — пусть забирают, дарю.

— Не, ну законный трофей, вы только скажите...

— Нам этот хлам ни к чему. И, кстати, не советую брать оружие сетуньцев. Увидят — огребёте неприятностей.

Чекист почесал затылок.

— И то верно... Бойцы, кто сетуньские железяки прибрал — побросали, бегом!

"Партизаны" откликнулись на команду недоумённым ропотом.

— Ты чё, командир!? — возмутился широкоплечий парень в тельнике под замызганным комбинезоном механика-водителя. — Мечи на Речвокзале толкнём, тамошние лохи экзотику гребут, только в путь! И арбалеты годние, фермеры в Филях, с руками оторвут.

Чекист одарил бунтаря тяжёлым взглядом.

— Они-то оторвут. А потом сетуньцы тебе причиндалы оторвут, и нам заодно. Думаешь, когда они филёвских спросят: "Откуда у вас наши арбалеты?" — те станут нас покрывать?

— Ну, так мы объясним...

— На Арене объяснять будешь, придурок, когда тебя туда загонят вместе с ракопауком! Брось, говорю, пока в рыло не схлопотал!

IX

Владелец заведения не слишком походил на классического местечкового еврея в лапсердаке и с пейсами, чей образ Егор уже успел нарисовать в своём воображении. Высокий, худой, нескладный, в джинсах и вязаной безрукавке, с крючковатым носом и крошечной кипой в курчавых волосах, Шмуль напоминал интеллигента, решившего между делом приобщиться к образу жизни предков. Гостей он встретил, как полагается истинному сыну избранного народа — горестными вздохами и жалобами на общую неустроенность бытия. О деле, впрочем, не забывал. Лину, всё ещё остающуюся в тяжком беспамятстве, унесли в сопровождении охающей и хватающейся за виски мадам Шмуль. Партизанам, ввалившимся в шинок вместе с носилками и сразу заполнившими своей шумной компанией всё помещение, было предложено вести себя скромнее. Спорить они не стали: составили винтовки в угол и устроились в закутке, за сдвинутыми столами, где их дожидалась премия за выполненное поручение, две литровые бутыли с мутной жидкостью. "Ой-вэй, — причитал Шмуль, выставляя на стол чугунную, размером с крышку канализационного люка, сковороду со шкворчащими на ней кругами домашней колбасы — таким босякам что хорошая кошерная закуска, что суп кандей из конских мандей — всё сожрут под самогонку..."

Бич, несмотря на уговоры шинкаря — "я вам лучшую комнату выделю, как самым дорогим гостям — отдохнёте, умоетесь, а там и ужинать подам..." — отказался покидать общий зал. Велел отнести в комнату их с Егором вещи, а сам, охая от боли в раненом бедре, подставил голову под струйку горячей воды, которую хозяйская дочка, семнадцатилетнее очаровательное создание с чёрными, как греческие маслины, глазами, лила из кувшина в подставленный таз.

Партизаны пытались отпускать по её адресу скабрёзности, но Шмуль неожиданно резко осадил шутников. Те не обиделись — было заметно, что они относятся к шинкарю с немалым пиететом. А когда Сержант взгромоздил ноги в грязных прохорях на лавку, Чекист так на него цыкнул, что нарушителя сдуло к двери, где он, бурча под нос что-то матерное, долго вытирал подошвы о верёвочный половик.

Кроме партизан, в шинке было всего двое посетителей. Один, по виду челнок, крепко спал возле камина, привалившись к громоздкому, плетёному из лыка коробу. Второй, седоватый, коренастый и круглолицый, устроился в дальнем углу — двустволка и короткая, с широким, слегка изогнутым лезвием, рогатина выдавали в нём коллегу Бича. Увидав егеря на носилках, он разогнал консилиум в лице Егора, хозяйской дочки и самого Шмуля, извлёк из ранца набор пузырьков, испускавших при откупоривании резкие травяные ароматы, и приготовил компресс, поочерёдно смачивая их содержимым сложенный в несколько раз кусок марли. Срезал набухшую кровью повязку, наклонился к ране и задумчиво поцокал языком.

— Что, дядь Вова, скверно? — встревожено спросил Бич. — Вроде, кость цела, крупные сосуды не задеты...

— Да вижу я, вижу... — кивнул егерь. — Кто это тебя так, а? Края раны мне что-то не нравятся, боюсь, как бы, не воспалилось.

— Что-то уж больно быстро... — Бич вытянул шею, пытаясь разглядеть рану. — Я и присыпал, чем полагается, с чего воспаляться-то?

— Может, яд?

— Кто его знает? Мы напоролись в разрыве на одну дрянь, вроде гигантского жука, только неподвижного, вроде дерева. Он и зацепил. Терпеть, вроде, можно, и жара нет — от площади Курчатова до Берзарина кое-как доковылял...

— Если в разрыве, тогда что угодно может быть. — дядя Вова прижал компресс к ране и ловкими движениями наложил повязку. — Если к утру станет хуже — придётся снимать швы и заново чистить рану.

— Если завтра, то ладно... — Бич приподнялся на локтях, охнул и занял сидячее положение. — Тут, понимаешь, паршивая история приключилась, хорошо бы посоветоваться.

И выразительно глянул на партизан.

Чекист сразу понял намёк:

— А ну, бойцы, меняем дислокацию — туда, поближе к окошку. Серьёзным людям перетереть надо, а мы мешаем.

К удивлению Егора, никто, даже смутьян-Сержант, не решился возразить. Подгоняемые зычными матюгами командира, они перетащили винтовки, остатки выпивки и закуски — и устроились, как ни в чём не бывало, время от времени бросая на "серьёзных людей" опасливые взгляды.

— Ты просто не в курсе, Студент... — Бич плеснул в стаканы на три пальца "пейсаховки" из стеклянного графина. — Шинок Шмуля, хоть и стоит на отшибе, но уже давно считается любимым заведением егерей. Нет, конечно, сюда и другие захаживают, но всем известно, чья тут территория. Недаром те пятеро шинок стороной обошли... Вместе-то мы собираемся редко, егеря народ бродячий. Отметить что-нибудь, дело какое обмозговать, просто отсидеться, если что — так это сюда. А когда случается что-то особенно важное — объявляем общий сбор. И сейчас, похоже, как раз такой случай. Ты, вот что, Студент — мне с дядей Вовой надо перекинуться парой слов. Отвлеки нашего хозяина, нечего ему уши греть. И без обид, идёт? Я-то тебе полностью доверяю, но тут не мои секреты — корпоративные, если можно так выразиться...

X

— Вы, молодой человек, может, думаете, что Шмуль такой обер-поц и ничего не понимает? — шинкарь поворошил в камине кочергой. — Шмуль не слепой и видит, что эти важные господа имеют что-то обсудить. Ну, так пусть уже обсуждают — на что мне знать за их гембели?

Речь его, хоть и была пересыпана перлами одесского жаргона, безошибочно выдавала коренного москвича, и даже тот, чья жизнь которого прошла вдали от Арбата и Маросейки, понимал, что Шмуль прибегает к ним только ради сохранения образа.

Егор обернулся — оба егеря сидели, близко сдвинув головы, и, судя по оживлённой жестикуляции, что-то бурно обсуждали.

— Артель "Напрасный труд"... — Шмуль отложил кочергу и принялся стирать пыль с портрета Шолом Алейхема над камином. — Придут, разведут своих секретов, будто во всём Лесу нет ничего важнее...

Фотографий было не меньше дюжины. На многих фигурировал сам владелец заведения — вот он фоне Пизанской башни под ручку с миловидной барышней, в которой с трудом, но угадывалась молодая мадам Шмуль; вот на лыжах, посреди искрящегося снегом горного склона. Вот он на большом фото в компании полутора десятков мужчин на фоне большого стенда с надписью "РосКон-2023" — молодой, улыбающийся с нарядной грамотой в руках. Сосед Шмуля, невысокий, с крупными залысинами, в костюме и при галстуке, показался Егору знакомым.

— Простите, а кто это?

Шинкарь ностальгически вздохнул.

— Вы таки не поверите, но Шмуль не всегда содержал шинок. В прежние времена он, чтоб вы знали, писал книжки. Да-да, не делайте удивлённых глаз — Шмуль сочинял истории про сталкеров, зомби и этих, как их... попаданцев. Тогда издательства только такую лабуду и брали...

— А оттуда фотография?

— С литературного конвента. Эта мишпуха — сплошь писатели-фантасты и редакторы. Тот, прикоцанный, за которого вы спросили, служил реактором в крупном издательстве, и ваш покорный слуга делал ему головную боль своими опусами. Мартынов Даниил Павлович... или Петрович? Так он, значит, здесь, в Лесу?

— После Зелёного Прилива он прижился при одной из кафедр Университета, и с тех пор ни разу не покидал Главное здание. И, представьте, никому не называет ни имени своего, ни фамилии. Но вот что странно: эта фотография сделана больше тридцати лет назад, а он и сейчас выглядит ничуть не старше!

Бывший фантаст развёл руками.

— Такое в Лесу еврейское счастье — одних годы обходят стороной, а другие... Э-э, да что говорить, сами видите меня и мою Розочку. А ведь и мы с ней когда-то...

И кивнул на фото с Пизанской башней.

— Эй, Студент, хорош разговоры разговаривать, ходи сюда!

Егор обернулся. Бич энергично махал ему рукой.

— Идите, молодой человек, идите... — закивал Шмуль. — Я тоже хорош — заболтался, как последний адиёт, а вы с вашим товарищем до сих пор не имеете покушать горячего! Разговорами, знаете ли, сыт не будешь...

-...в общем, я всё ему рассказал. И про засаду в Лосинке и про бандюков, и про золотолесцев. Умолчал только о твоём спецконтейнере, но ты учти — дядя Вова не дурак, да и остальные егеря тоже. Поймут, что это ж-ж-ж неспроста...

— И куда он пошёл? — Егор посмотрел на дверь, захлопнувшуюся за седоволосым егерем.

— Дядя Вова-то? Объявлять общий сбор. Пошлёт белку двум нашим, те, в свою очередь — другим. Через пару часов все егеря будут в курсе и, самое позднее, завтра к вечеру подтянутся сюда.

— Собрался воевать с Золотыми Лесами?

— Ты ешь, остывает... — Бич подцепил на вилку истекающий жиром кусок. — А насчёт войны — не говори глупостей. Никогда егеря ни с кем не воевали и не враждовали. Обсудим то, что случилось и решим, как предъявлять Золотым Лесам за беспредел. Не захотят объяснить, в чём дело — пусть суд решает.

— Никогда не слышал, что в Лесу есть судебные власти.

— А их и нет. М-м-м... утка в черносливе — вкуснятина! Умеет мадам Шмуль готовить, не отнимешь... Суд будет третейским — либо друиды, либо комендант ГЗ, есть прецеденты. Сейчас главное — объявить, что егеря в курсе проблемы и намерены требовать разбирательства. Тогда золотолесцам хочешь — не хочешь, а придётся оставить нас с тобой в покое, иначе это будет выглядеть совсем уж скверно. У них и так рыльце в пушку.

У столика возник Шмуль. Вид у него был донельзя таинственный.

— Я дико извиняюсь, но Розочка велела передать, шо ваша дамочка пришла в себя. Если хочете сделать ей разговор, пока она имеет бледный вид — так сейчас самое время.

— Одно к одному. — егерь торопливо дожевал и вытер рукавом губы. При виде плебейских манер уважаемого клиента Шмуля передёрнуло.

— Ну-ка, Студент, помоги подняться. Есть мнение, что сейчас мы услышим массу интересного.

XI

Лина сидела на постели, привалившись к стене. Вид у неё был ужасный: лицо под замотанным бинтом лбом набрякло синюшным отёком, глаза превратились в щелочки. При виде Егора она сделала попытку усмехнуться.

— Пришёл посмотреть, любовничек?

Бич бросил на напарника недоумённый взгляд.

— Мы познакомились в общаге. — поспешил объяснить Егор. — Она работала в библиотеке, помогала мне освоиться. Посёлок показала, рынок. Ну и...

— Ясно. Ну что, коза, доигралась? Что вам вообще из-под нас надо? Только не вздумай снова ездить по ушам за тех жмуров на Воробьёвых...

Он выглядел ненамного лучше — землисто-бледное, всё в мелких капельках пота лицо, губы посинели, глубоко запавшие глаза горят лихорадочным огнём. "Как бы, и вправду, не рана не воспалилась..." — встревожено подумал Егор и пододвинул напарнику стул.

Лина откашлялась, скривилась и поднесла руку к голове.

— Я толком ничего не знаю... — она говорила невнятно, глотая звуки. — Две недели назад прошла инфа насчёт человека из-за МКАД, который якобы намеревается искать что-то в Курчатнике. Вот мне и поручили найти... вот его.

Егор скривился.

— Ты, значит, в постель ко мне по поручению прыгнула?

— Ещё скажи, что тебе не понравилось! И вообще, мы не собирались никого убивать. Расспросили бы, что вам там понадобилось, и всё. Ну, надавили бы, если бы вы упёрлись.

— Надавили? — егерь недобро усмехнулся. — На меня? Не много о себе думаешь, девочка?

— На этот случай у меня был Седрик. Он уверял, что его эликсиры развяжут вам язык.

Егерь покопался в кармане и извлёк кожаный футляр, открыл и продемонстрировал пленнице ряд пузырьков с разноцветными жидкостями. Егор присмотрелся — точно такой же несессер был у сетуньца в приснопамятном видении.

— Интересно, какой из них? Это из рюкзака Седрика. — пояснил он Егору. — Бросил, когда бежал пораненный, партизаны подобрали. Ещё и отдавать не хотели — на Речвокзале за любой из этих флакончиков отдаст целое состояние, хоть в желудях, хоть в долларах. А тебе, Студент, эта штучка, похоже, знакома?

Скрывать дальше не имело смысла. Егор в двух словах обрисовал ситуацию с погибшим Конкиным, Наиной и тем, что он увидел в глазах мертвеца.

Бич замысловато выматерился.

— И ты молчал?

— Гоша посоветовал... — пожал плечами Егор. — Откуда же мне было знать, что у вас тут такие расклады!

— Ладно... — егерь сплюнул. — Я тоже хорош, послушал Яшу: "мол, не надо грузить парня нашими проблемами с Золотыми лесами, придёт время — сам всё узнает..." Вот, значит, и узнал! И ведь намекнул, что ты крутишь шуры-муры с ихней девицей, тут бы мне и насторожиться... А Гоша — ну, пенёк трухлявый, дай только до тебя добраться!

Егор зло сощурился.

— Конкина ты навела на сетуньцев? Только не ври, я говорил с его одногруппниками...

— Я. Но он сам виноват, что пошёл искать в квартиру Новогородцева, я велела только разузнать...

— Это я уже догадался... — кивнул Егор. — А комнату его кто-то из ваших обыскивал?

— Макс, тот, которого вы убили.

— Выходит, я не ошибся...

Он обернулся к напарнику.

— Помнишь подстреленного, того, что с порезанной рукой?

— Думаю, он не доложил, что ты его застукал... — кивнул Бич. — Иначе не стала бы брать с собой. Не доложил ведь, а?

Лина потерянно молчала.

— Дисциплина, как я погляжу, у вас на высоте. — ухмыльнулся егерь. — Последний вопрос и можешь отдыхать. Кто работает на вас в лаборатории Шапиро?

— Никто. Это вот он всё рассказал. — девушка кивнула на Егора. — А Конкин так, случайно подвернулся...

Егерь покачал головой.

— Врать не умеешь. Ну, допустим, о рейде ты узнала от Студента — в постели чего только не скажешь... Но о том, что Шапиро собирает сведения о Новогородцеве, он тебе сказать никак не мог — потому что и сам узнал об этом в последний момент! И Конкин не мог — Яша только-только начал готовить его в рейдеры и ничего важного рассказать не успел. Так что колись до донышка, если не хочешь огрести неприятностей!

Лина отвернулась и уставилась в стену. Губы у неё дрожали.

— В молчанку решила поиграть? Слышь, Студент, я тут, неподалёку видел муравейник. Пристроим на него эту биксу, ручки-ножки растянем на колышках, чтоб не дрыгалась. Можно даже не раздевать — мураши и так до неё доберутся. Чекист и его партизаны слова не скажут — знают, что со мной лучше не связываться, а со Шмулем я как-нибудь договорюсь. За неделю косточки добела очистят...

Егора передёрнуло.

— Ты это... полегче, всё же, а?

— Полегче, говоришь? А если они снова что-нибудь выкинут?

А ну, колись, тварь! — вдруг взревел он. — Лес свидетель, я не шучу!

На Лину было жалко смотреть. Она переводила взгляд с одного мучителя на другого, пытаясь уловить на их лицах хоть тень сочувствия.

Егор отвернулся. Ему не хотелось видеть её глаза — затравленные, полные отчаяния и ненависти.

— Это всё ваш завхоз...

— Вислогуз?

— Да. Он и об этом рейде рассказал, правда, в общих чертах — сам почти ничего не знал. Ну, я и подумала, что если вы собрались в Курчатник — надо либо тут вас ждать, либо на МЦК, на Панфиловской.

— Там что, другая группа?

Кивок.

— Ясно. Выходит, не подвела чуйка, а, Студент? — Бич подмигнул Егору. — Двинули бы мы с Гагаринской в другую сторону — наверняка угодили бы в засаду, и неизвестно ещё, как бы оно там обернулось.

— Всё равно вам придётся за всё ответить! — Лина сумела взять себя в руки и смотрела теперь с вызовом. — И за Воробьёвы, и за тех, кого вы сегодня убили!

Ну-ну, ты ещё изобрази тут героиню-подпольщицу... — насмешливо ответил Бич. — Проясни-ка мне лучше вот что. Вот ты говоришь, что вы получили информацию насчёт Яшиного интереса Курчатнику и вот его, — он кивнул на Егора, — прибытия. И начали свои пляски с бубнами. Так?

Лина мотнула головой в знак согласия.

— Но до меня-то вы докапывались ещё до того, как я влез в это дело! Кузнеца расспрашивали, Колю-Эчемина на Метромосту тормознули. Потом выходка эта идиотская на Воробьёвых... не сходится у тебя, подруга!

— Не знаю... — девушка пожала плечами. Уверенности у неё заметно поубавилось. — Мне же не всё говорили, что велели — то я и делала. Слышала только, что насчёт тебя у нашего руководства есть серьёзные опасения. Очень ты им почему-то мешаешь...

— Дурочку решила включить? — рявкнул Бич. — "Я не виноватая, мне приказали..." А ну колись, шпиёнка хренова, зачем вам понадобилось выяснять, что мы ищем в Курчатнике?

На этот раз запугать Лину не получилось. Она выпрямилась и зло сощурилась:

— Ты, правда, думаешь, что тайны Леса волнуют одних умников из Универа? А то, что они должны принадлежать в первую очередь нам, исконным жителям Леса — в голову не приходило?

— Да уж ты, конечно, самая, что ни на есть, исконная. — ухмыльнулся егерь. — В Лесу-то давно — два года, три?

— Не в сроках дело! Эти знания должны принадлежать тем, кто накрепко связан с Лесом, а не всяким там замкадышам, вроде этого...

И пренебрежительно кивнула на Егора.

Егерь поднялся, тяжело опираясь на спинку стула.

— Пошли отсюда. Мне эта дура больше неинтересна. Слышал я такие разговоры. И другие слышал, например — "Лес для лесовиков".

Лина вызывающе вскинула подбородок.

— А что тебе в этом не нравится?

— Боюсь, тебе не понять.

XII

— Нет, Студент, меня не проведёшь — эта доморощенная Мата Хари призналась, что знала о тебе заранее. В отличие от Шапиро, который держал тебя за обычного абитуриента, и о том, зачем мы на самом деле идём в Курчатник, имел смутное представление.

Стены комнаты, сложенные из толстых брёвен, плохо пропускали звук, но егерь всё равно говорил шёпотом.

— Вислогуз выудил у Яши только детали, а на самом деле, золотолесцев навёл их кто-то другой. Так что давай, колись — что тут у вас тут за расклады?

Егор усмехнулся

— Ты что, заодно и меня решил допросить?

Он выглянул в коридор, плотно затворил дверь и подсел к столу.

— Ну, не допросить... — егерь, чтобы скрыть неловкость, принялся подкручивать фитиль спиртовой лампы. Пальцы у него мелко дрожали. — Обещал ведь объяснить, ещё тогда, в лаборатории...

— Обещал — объясню. Только сначала ответь: ты, и правда, стал бы её пытать?

— Ты за кого меня держишь, Студент? Таблеточки, что я ей дал, кроме всего прочего, притупляют способность к критическому восприятию. Девчонке наверняка знакома моя репутация — в здравом уме и твердой памяти она ни за что не бы поверила моему заходу насчёт муравейника. А так — и поверила и раскисла, как миленькая. Мало того — стоило ей начать отвечать, и она уже не думала, что говорит, выкладывала всё, что знает.

— Вроде как сыворотка правды?

— Почти. Порошки эти делают друиды в Петровском замке. Они и в Лесу изрядная редкость, а уж за МКАД и вовсе...

— И ты, значит, не пожалел такой ценности?

— А как иначе? — егерь развёл руками. — Иначе мы бы от неё хрен чего добились, девица ушлая и себе на уме. А так — выяснили всё, что нужно, и быстро. Под конец разговора она, правда, слегка отошла и стала взбрыкивать, но тут уж ничего не поделаешь...

— И что же мы, интересно знать, выяснили?

— Хотя бы то, что Золотые Леса не имеют отношения к нападению наёмников. Я и раньше это подозревал, но теперь уверен. Тех парней нанял кто-то серьёзный, причём из-за МКАД — со связями, деньгами возможностями. А у золотолесцев-то, при всех их амбициях, ничего, кроме кой-какого авторитета в МГУ нет, даже на ВДНХ они держатся тише воды, ниже травы. Да и вообще, не похоже это на них. Золотые Леса, конечно, не сахар, но чтобы посторонних людей вот так, пачками класть...

— А кто тогда, если не они?

— Тут, по ходу, единственный вариант. Помнишь, что Пиндос рассказывал о Церкви Великого Леса?

Егор припомнил американца с укулеле.

— Ну, было что-то такое...

— Они работают не только у нас в Лесу, но и в манхэттенском. И замешаны в каких-то тёмных делах с криминальным душком.

Егор щёлкнул пальцами.

— Точно! Он ещё говорил, что одна из двух нью-йоркских группировок — латиносы...

— ...а наши похитители говорили по-испански. А ещё — им не были нужны порошки, которыми пичкали русских бандюков. Вникаешь?

— Они из Нью-Йорка!

— И доставила их сюда Церковь Всемирного Леса, больше некому.

— Точно! Это не так уж и трудно устроить, были бы деньги и желание...

Егор вскочил и забегал по комнате. Потом остановился и сокрушенно покачал головой.

— Нет, не получается. Если это они — почему нас не взяли ещё на ВДНХ? У ЦВЛ, вроде, база в Останкино, у Братства Башни?

— Видимо, боялись засветиться — таких фокусов им бы не простили. Лучше дать отойди подальше и обтяпать дельце втихую. А вину свалить на русских бандюков — к гадалке не ходи, их там же пристрелили бы и бросили, а улики...

Он оборвал фразу на полуслове, недоумённо посмотрел на напарника и расхохотался.

— Ну, Студент, ты и жучара! Кто кого допрашивает, а? Нет уж, выкладывай — что ты за важная персона, чтобы из-за тебя такой огород городить? И заодно: что за данные на тех флешках, раз золотолесцы так возбудились, что пошли на откровенный разбой?

— Они просто идиоты. Думают, что там готовое решение — программа там, или база данных. Как в американских фильмах: вставил в компьютер, нажал на иконку, и сразу ясно, что такое Лес и откуда он взялся.

— А на самом деле?..

— А на самом деле ничего, кроме цифр и отдельных буковок они там не разберут. Ты пойми: это же сырые, необработанные результаты эксперимента. Неудачного, прошу заметить... И неизвестно ещё, удастся ли выжать из них что-нибудь практически полезное?

— И ты собираешься передать их тем, кто сумеет... выжать? А Яша-то, простая душа, радуется, что заполучил перспективного лаборанта. А тот — коробочку в карман и только его и видели!

— Ничего подобного. — Егор говорил жёстко, уверенно. В нём не осталось ничего от восторженного, любопытствующего новичка. — Материалы мы, конечно, переправим в Новосибирск, но лишь для того, чтобы сделать с них бумажные копии. По-настоящему во всём этом можно разобраться только здесь, в Лесу — и именно этим я займусь в ближайшие несколько лет...

— Это каким же образом? — Бич не скрывал скепсиса. — Придёшь прямиком к ректору и заявишь: "мы тут раскопали кое-что, правда, вам сказать забыли. Ну да ничего, дело житейское, а сейчас выделяйте нам лабораторию, надо кое-что проверить..." Так?

— Чтобы да таки нет, как выразился бы уважаемый Шмуль. правильно заметил, что Шапиро не полностью в курсе, но ведь он такой не один. В Университете целая группа учёных, не желающих, чтобы наработки Новогородцева попали не в те руки. Ты сделал правильный вывод — за материалами охотились, скорее всего, не золотолесцы. Они — пешки, а играют в эту игру серьёзные дяди из Замкадья, кровно заинтересованные в том, чтобы взять Лес под плотный контроль. Корпорации, правительственные агентства, разведки... И университетское начальство, скорее всего, по уши в этих играх. Так что, Лина, как ни крути, права: надо ещё сто раз подумать, прежде чем отдавать секреты Леса чужакам.

— О, как! — Бич так удивился, что забыл о раненом бедре. — То есть ты её оправдываешь, что ли?

— Во всяком случае, пытаюсь понять. И учти, когда будешь говорить со своими коллегами — в назревающих событиях мы, скорее всего, будем с Золотыми Лесами на одной стороне.

— Мы? — егерь сощурился. — Скажи-ка, Студент, с каких это пор ты наш? Нет, парень ты хороший и товарищ надёжный, вопросов нет. Но всё же — оттуда, из-за МКАД. Почему я должен тебе верить?

Егор замолк и молчал на этот раз долго. Бич терпеливо ждал.

— Можешь, конечно, не верить.... — тихо произнёс молодой человек. — Но и здесь, в Лесу, и за его пределами, есть люди, которые считают, что всё это — второй шанс, данный нам мирозданием. Первый был, когда наши предки слезли с деревьев и научились делать каменные скребки и добывать огонь. К чему это привело, мы знаем: бесконечные войны, десятки миллионов тонн дряни в атмосфере и океанах, чудовищно переселённые города, безумие Всемирной Паутины, терроризм, наркота, голод, эпидемии... И вот — Лес. Он словно говорит: "берите, люди, пользуйтесь, пробуйте. Только, смотрите — с умом, не изгадьте, как в прошлый раз!"

— Так ведь уже изгадили ... — егерь мрачнел на глазах. — И ещё как изгадили: Карачи, Пекин, Нью-Йорк. Да и остальное, если честно...

— Верно. По сути, остался только Московский Лес. И было бы обидно просрать и его, пока мы будем выяснять, у кого больше прав — у замкадышей или у старожилов? Я и те, кто меня прислал, хотят использовать этот шанс, возможно, последний, выпавший нашей многострадальной планете. Для этого предстоит много и тяжело работать — головой, руками, по-всякому. И одно я понял совершенно точно: прав Шапиро, прав на все сто! Лес — живое и разумное существо, и он желает нам добра. Но — только того, которое мы сами сможем сотворить. Понимаешь? Все мы: ты, я, золотолесцы, подземники, аватарки, дикари из Сан-Паулу, жители Токийского Болота или обитатели какого-нибудь Мухосранска. А ты — "из-за МКАД, не из-за МКАД..." Да какая, нахрен, разница? Леса хватит на всех!

Егерь озадаченно нахмурился.

— Как ты сказал: "Леса хватит на всех"?

— Ну да. А что?

— А то, что это у егерей что-то вроде девиза. Когда мы нового в свои ряды принимаем — он даёт сто-то вроде клятвы, присяги. И эта фраза в ней — завершающая. Другие её тоже, случается, употребляют — но без понимания. Но ты-то где её подцепил?

— Да как-то само вырвалось. Случайно, наверное.

— Случайно, Студент, ничего не бывает. Особенно — в Лесу. Но это ладно, это потом. Последний, говоришь, шанс?

Спирт в лампе почти закончился, огонёк из голубого сделался тускло-жёлтым, едва освещая стол и сидящих за ним людей. Егора поразило, каким постаревшим сделалось вдруг лицо напарника.

— Мы не знаем. Но, что если так?

— Так, не так... Утро вечера мудренее, так, Студент? Завтра думать будем, а сейчас давай-ка спать. Сил нет никаких...