Романтические линии из Кл2

Пока я напяливал на себя куртку и пытался наощупь сомкнуть молнию, перед внутренним взором начало раскатываться полотно решения. Сначала задача распалась на две ветки, причем множители Лагранжа ограничений одной задачи оказались оптимальными значениями переменных в другой, затем я определил одно из множеств как "центральный путь" и начал конструировать алгоритм приближения к его точкам. Тут мне на плечи опустились ладони, и я был вынужден переключиться во внешний мир.

Странно, но первое, что я распознал, было созвездие веселых мушек-конопушек. Их было немного, по небольшой горсточке на крыльях носа, и я на автомате прикинул минимальное количество линий, которые необходимо прочертить для соединения. Справа вышло на две больше.

Ладошки пару раз прихлопнули по плечам, и мой метнувшийся было в сторону взгляд был ловко перехвачен и притянут к насмешливым карим глазам.

— Та-а-ак... — довольно протянула Кузя, — попался, наконец.

Я прислушался к тишине. Ну да, похоже, попался.

— Хочешь обсудить состояние дел в нашей комсомольской организации? — выдвинул я рабочую гипотезу.

Она на мгновенье задумалась, потом хитровато усмехнулась:

— А и угадал, — и правая ладошка по-хозяйски стряхнула соринки с моего лацкана. — Как насчет проявления товарищеской взаимовыручки? Ты мне что-нибудь по алгебре объяснишь, а я тебя тоже по одному внеклассному предмету подтяну?

— Эээ? — встревожился я.

— Да-да, — она покивала головой и наставительно продолжила, — ты все верно понял, по глазам вижу. Предмет этот, Андрюша, в жизни очень важен. Как комсомолка, — потупила на мгновенье свои бесстыжие зенки, — я просто не могу спокойно смотреть на то, как он у тебя западает. Хочу взять над тобой шефство. Можно начать уже сегодня... У меня как раз родители только после семи будут, на первый урок времени вполне хватит.

Я сглотнул. Вот же ж!

Первым аргумента "за" представило воображение, и он был убедителен. Белая хрустящая простыня, матовая бежево-золотистая кожа с мелким бесцветным пушком, разметанные темные волосы и вот эти карие глаза со сладкой мукой смотрят куда-то сквозь потолок.

Потом подключился рассудок. Да все будет выглядеть вполне прилично, веско заключил он. Ничего необычного по современным меркам. Кузя уже не робкая неопытная девочка. Она сама ко мне пришла. К тому же, что естественно, то небезобразно. Да и сколько можно себя мучать?!

— Понимаешь, — я с удовольствием приобнял ее за гибкую талию, — это все не просто...

Она громко, от души засмеялась в низкий сводчатый потолок подвала, а потом чуть ли не рыдая от смеха, ткнулась носом мне в плечо.

— Но и не так сложно, как ты боишься, — сказала, отсмеявшись.

— Да я и не боюсь... — протянул, лихорадочно обдумывая. И хочется, и колется...

Все еще похихикивая, прижалась ко мне посильнее и, неожиданно покраснев, многозначительно скосила глаза вниз. Ну да, организм вроде как все уже решил за меня...

— Не в том смысле непросто, как ты подумала... — я чуть поколебался, выбирая линию поведения. — Ты ж в курсе, что мальчики и девочки устроены по-разному?

Она с хмыкнула и все еще улыбаясь посмотрела мне прямо в глаза, чуть повиснув на мне.

— Вот... Не только физически, но и тут, — я чуть пристукнул согнутым пальцем по ее виску и, не удержавшись, провел вниз по шее. — Есть одна тонкость.

— Ну, не томи, давай сюда свои страхи, — сказала она, и в голос прорвалось недовольство.

— Ммм... В общем, считается практически доказанным, что в первый раз у мальчиков это должно случаться по любви. Иначе велика вероятность того, что из них вырастет циник, не способный испытать это чувство. И мне бы не хотелось стать моральным инвалидом. Извини, — и я убрал руки с талии.

Кузя ошеломленно замерла, переваривая сказанное. На лице по очереди мелькнуло непонимание, потом неверие, что это произошло с ней, затем в глазах блеснула злая слеза. Она оттолкнула меня и рванула к портфелю. Взяла, постояла ко мне спиной, потом повернула голову и бросила через плечо звенящим от напряжения голосом:

— Если ты думаешь, что я буду ждать, пока тебе твоя Афанасьева даст, то ты дурак. Интересных ребят — только свистни.

Я промолчал.

— Ну и дурак, — припечатала она и почти бегом выскочила и гардероба.

Я расстроенно сел на скамейку.

"Да, дурак", — подытожил рассудок, — "и еще какой"!

Разгоряченное воображение продолжало издеваться, подкидывая картинки упущенного. Мда... Математика, похоже, сегодня в пролете. Придется поднажать на физкультуру. В утроенном размере, чтоб упасть на кровать и сразу заснуть.

Среда, 15 марта 1978, день

Ленинград, наб. Фонтанки.

"Год в СССР", — я возвращался по Садовой, счастливо улыбаясь небу, — "Володя, за мной должок. Точнее, Долг. Сдохну, но отработаю".

Небо отвечало мелкой сыростью в лицо, но и это было в радость. Я шел, уворачиваясь от льющихся с крыш струй, слушал полязгивание трамвайных сцепок, скользил влюбленным взором по подкопченным фасадам напротив. Мне уютно здесь. Уже год. Однозначно — лучший год моей жизни.

Как отпраздновать? Купить тортик и воткнуть свечку? Пошло. Да и нехорошо жрать торт в одиночку, вредно для кармы. Отбить поздравительную телеграмму Юрию Владимировичу? Да, будет весело, но не долго и не мне...

"Нет", — подумал я, сворачивая на Майорова и переходя на легкий бег, ибо с неба начало уже лить, — "все не то. Этот день достоин большего".

В ответ хлынул сильнее. Сначала я дернулся было к ближайшему подъезду, но, взглянув вверх, понял, что это, возможно, надолго. Да и до моего уже видимого краем дома оставалось метров двести — и я ускорился. Перескочил на красный через пустую набережную, взлетел на мост, привычно охватив взглядом перспективу, и со всех ног ломанулся к подворотне и, далее, в подъезд. Уже взбегая на третий этаж, притормозил.

Что? Что я там увидел? Или показалось?

Тряхнул головой, сосредотачиваясь, и прикрыл глаза, вытаскивая из памяти картинку.

Хм... Показалось, наверное. Привиделось.

За годами немытым окном косо летящие струи сгустились, обозначив переход дождя в ливень. Я зябко передернулся, стер с лица влагу и поднялся еще на пролет вверх.

Или не показалось? Было или нет? Перед мысленным взором то появлялась, то пропадала вроде бы знакомая фигурка.

Чертыхнулся, недовольно стукнув кулаком по перилам, и развернулся. Сильно мокрее уже не стану, зато успокоюсь, а то ведь места себе не найду. И я порысил на набережную перепровериться.

Подбежав к спуску, невольно охнул. Ниже, на самом краю гранитной ступени действительно стояла, обхватив себя руками, Мелкая и безучастно смотрела под ноги на проплывающие льдины. Волосы ее превратились в мокрые сосульки, а драповое пальто промокло так, что с него текло, но ее это, похоже, не заботило.

Я поежился от забегающих за шиворот струек, зло сплюнул и двинулся на нее. Она настолько ушла в себя, что заметила меня лишь когда я схватил ее за плечо. Испугано дернулась, поворачиваясь. С белого, как мел, лица сквозь меня каким-то уже не здешний взглядом посмотрели шальные черные глаза. Посиневшие губы и подбородок сотрясала мелкая дрожь.

В груди у меня захолонуло, как бывает, когда ждешь дурную весть: уже знаешь, что она будет, но еще тоскливо не понимаешь — какая.

— Тома, — я старался говорить негромко, мягко и неторопливо, — Том... В чем дело?

Она отвернула голову к реке и всхлипнула, а потом попыталась выдернуть руку.

— Ну-ну-ну... — успокаивающе забормотал я, с досадой понимая, как только что сглупил, — тихо, Тома, тихо... Я здесь... — и начал оттеснять Мелкую от края, плавно вклиниваясь между ней и Фонтанкой.

Она сделала инстинктивный шаг назад. Теперь я смог встать перед ней и взяться второй рукой за талию. Сквозь пальто передалась мелкая дрожь. Ей, наконец, удалось узнать меня. Из неплотно сжатых губ донесся какой-то то ли писк, то ли стон, и ее повело вбок.

— Ох! — я подхватил ее и поволок от края. Прислонил к стене. Мелкую начало колотить. Я плотно обнял ее, прижав голову к себе, и начал покачивать из стороны в сторону, успокаивая. Она всхлипывала и дрожала, а я держал, нашептывал какую-то дребедень и мысленно страстно молил: "только не несчастная любовь!" Перед глазами все время маячила гранитная плита, и хотелось удариться разок об нее головой.

Постепенно движения Томки стали осознанными: вот повернула голову, озираясь, потом стала протирать тылом ладони глаза, полезла в карман за платком. Я понял, что можно идти.

— Пошли, — я мягко потянул ее по ступеням наверх.

Она чуть упиралась.

— Куда? — спросила глухо и безнадежно.

— Ко мне. Я тут рядом. Пошли, согреешься.

— Зачем? — она опять начала вырываться, в глазах ее стояла глухая, безнадежная тоска.

— Не дури, — и, уже понимая, в какую ловушку попадаю, кинул ей спасательный круг, — ты мне нужна. Пошли уж, Мелкая, пошли...

И она пошла со мной, прижимаясь, как бездомный щенок, и пытаясь время от времени заглянуть в глаза. Мне было от этого муторно.

Дома я первым делом засунул ее под горячий душ и велел сидеть там, пока не выпущу. А сам заметался по квартире: выжимал пальто и белье, развешивал все на батарее, грел рыбный суп, мастерил бутерброды...

Потом она сидела на кухне, напротив меня и, опустив глаза, послушно потребляла пищу, а у меня от этого встал поперек горла ком и ничего не лезло. Поэтому я просто разглядывал Мелкую, отмечая, что да, девушки в мужских рубашках не по размеру выглядят интересно, и так, да еще с распущенными волосами, она ощущается взрослее. Тишина пустой квартиры давила, и я включил радио побормотать.

Она доела, аккуратно вернула ложку на место, и замерла, взявшись побелевшими пальцами за столешницу.

— Добавки?

Молча, все так же не поднимая глаз, помотала головой.

Я вздохнул, готовясь к нелегкому разговору:

— Ну, пошли тогда в комнату.

Включил торшер, усадил ее в кресло, сам сел на тахту напротив. Доверительно наклонился к Мелкой и негромко приказал:

— Рассказывай.

Она помолчала, дернулась было что-то говорить, но из-за рта вырвался только длинный всхлип.

Я осторожно взял ее за пальцы и веско, размерено заговорил:

— Мне ты можешь рассказать все. Обещаю, что мое отношение к тебе от этого не изменится.

Она еще раз всхлипнула, потерла припухшие веки и начала рассказывать. Я слушал тихий монотонный голос, смотрел на лихорадочный танец жилки на шее и, зверея, заводился. Мир чуть качнулся и поплыл, теряя резкость, выворачиваясь наизнанку кровавой пеленой. Память угодливо выдала силуэт Томиного отчима, и челюсти свело от острого желания вцепиться ему в горло.

Я мотанул головой, с трудом сбрасывая сладостное предощущение хруста кадыка под зубами. Так, соберись. Главное сейчас — не напугать ребенка. Попытался натянуть на лицо улыбку и не преуспел. Губы судорожно подергивались, перекашивая лицо гримасами. Хорошо, что Мелкая смотрит в пол, занавесив глаза челкой.

— Вот... Я и решила... В детский дом не хочу... — узкие плечи опять начали подрагивать. — Так — тоже...

Я решительно пересел к ней в кресло и приобнял. Она тут же уткнулась мне куда-то в грудь, и футболка стала быстро намокать. Я чесал ей за ушком, бормотал что-то успокаивающее в затылок и стремительно прокручивал в голове варианты.

Ах, как жаль! От досады я скрипнул зубами. Убивать этого урода нельзя, повезло ему... А тогда... Тогда только таким образом.

— Так, Мелкая, — с трудом расцепил ее руки и встал. — Адрес свой говори.

— Зачем? — она безуспешно пыталась стереть слезы со щек.

Я достал из шкафа носовой платок и протянул:

— На. Успокаивайся. Обещаю, все будет хорошо. Я поговорю с твоим отчимом.

Она вцепилась в мою руку, мотая головой:

— Нет! Не надо... Он не будет тебя слушать!

Я улыбнулся, вышло довольно пакостно:

— Будет. Я могу быть убедительным. Когда надо — очень убедительным. Верь мне. Просто верь.

Она слабо улыбнулась сквозь слезы:

— Я тебе верю... Давно...

— Ну... Вот и славно... — я вильнул глазами вбок. — Сиди спокойно, отогревайся. Родители до воскресенья в отъезде, никого не будет. Есть еще захочешь — в холодильнике в латке второе. Давай, адрес говори.

Запомнил адрес и покачался на пятках, обдумывая мелочи.

— Свидетельство о рождении где лежит? Памятные фотографии есть? Ключи давай.

Выслушал ответы, посмотрел в наполненные надеждой глаза и пошел на кухню. Повертел в руке стальную вилку и сунул в задний карман джинсов. Налил все еще подрагивающей рукой воды и медленно, стараясь не стучать зубами по стеклу, выпил.

Нет, все верно. Я не могу иначе.

чуть позже,

Ленинград, Лермонтовский пр.

На пятый этаж я взлетел налитой лютой злобой тенью. Два раза скрежетнул, проворачиваясь, ключ, и я потянул противно скрипящую дверь на себя. Пахнуло жаренной курицей.

— Пришла? — донеслось откуда-то справа, — где шлялась столько, бестолочь?!

Я длинно втянул воздух через нос и двинулся на звук. Навстречу мне из кухни вывалился рыхловатый мужичонка в растянутых трениках и застиранной до серого цвета майке.

— Ты кто? — оторопело спросил он, что-то быстро пережевывая.

Мой взгляд скользнул по небритой роже и, как примагниченный, прилип к лоснящимся губам и подбородку. Этот размазанный жир с прилипшими кое-где к щетине лоскутками куриного мяса подействовал на меня как красная тряпка на быка. Это — к Мелкой?! В затылок, словно из сорвавшегося брандспойта, шипя и пузырясь, хлынуло бешенство. Мир сузился до ненавистной хари напротив.

Даже не задумываясь, я сделал полушаг левой, чуть довернул тело и ребром стопы резко ударил по пузырю на трениках — туда, где должен быть нижний край надколенника. Раздался радующий ухо негромкий хруст, и его рот распахнулся, вбирая воздух. Не останавливаясь, я завершил движение вперед левым боковым по печени, с удовлетворением ощущая, как глубоко пробилось податливое на вдохе пузцо.

"Эх, хорошо!" — подумал, провожая взглядом безмолвно заваливающееся тело. — "Хорошо, что масса у меня еще не большая, а то сейчас бы уже начал волноваться, а не перевыполнил ли план..."

Я прыгнул на него сверху, придавив плечи коленями. Наклонился, вглядываясь в мутные глаза от боли и ожидая, когда в них появится мысль. Вот в мычании стало проявляться что-то членораздельное. Ругань какая-то, вроде... Не интересно.

Я завел правую руку назад и выдернул из кармана вилку, а затем, слегка царапнув зубчиками склеру, придавил нижнее веко.

— Ты, падла, какой глаз первым отдаешь, правый или левый?! — хрипом вырвалось из перехваченного ненавистью горла.

Он заизвивался, безуспешно пытаясь отодвинуть голову подальше. Я чуть отвел вилку, дав ему полюбоваться острыми зубьями, а затем медленно подвел к правому глазу.

— Ааа... — плаксиво просипело из-под меня, — ты чего?

— Я чего?!! — зашипел я, брызгая слюной.