Романтические линии из Кл2

Высокий потолок был свежевыбелен, вдоль стены — одинарная панцирная кровать, прикрытая узорчатым покрывалом, на полу — тонкий матерчатый половик. В общем, было чисто и опрятно, даже несмотря на кривовато поклеенные обои. Да и сама Софья в легком домашнем халатике и теплых тапках на три размера больше выглядела неожиданно уютно.

— Девять, — она тоже заозиралась, словно впервые сюда попав, — это еще ничего, за стенкой четыре с половиной.

Я подошел к столу. Обои над ним пестрели надерганными из журналов картинками, преимущественно с Мироновым и Тихоновым.

— Крас-с-савчики... — протянул, разглядывая.

Вышло неожиданно желчно.

— Ого, ревнуешь? — мурлыкнула она, расслышав интонацию. Губы ее изогнуло ехидцей.

— К бумажкам? — смерил Софи высокомерным взглядом, потом фыркнул, — глупости какие... — и неожиданно почувствовал, как заливает жаром щеки.

Да что за черт! Проклятый возраст...

— Мальчишка... — протянула она насмешливо, любуясь моими пылающими ушами.

— Ну да, не девчонка, — подтвердил я торопливо, — нормальная реакция. Согласись, было бы гораздо хуже, если бы я краснел, исподтишка любуясь товарищем по парте.

Софья опустила глаза и чему-то тихо улыбнулась. На обращенной ко мне щеке проявилась ямочка.

Заглянула в чайник:

— Есть водичка — не надо идти. Ладно, давай чай с тортиком пить, а супчик мой пусть настаивается на завтра. Или, даже, послезавтра, — и она попыталась разрезать столовым ножом бечеву на коробке.

— А нормальный нож в доме есть? — отодвинул я ее вбок. — Этим только головы мухам отпиливать...

Она побренчала чем-то в ящике стола, а потом извлекла на свет божий проржавевшую по краю железяку, наполовину обмотанную потертой темно-синей изолентой.

Я закатил глаза и с безнадежностью в голосе уточнил:

— Бруска точильного нет? — а потом вернул должок за "мальчишку", снисходительно протянув, — у, ж-ж-женщина...

Справились в итоге. Я накромсал, иначе это не назовешь, торт, она заварила в литровой банке крепкого чаю, и мы бодро стартовали.

Первый кусок закончили ноздря в ноздрю, но уже на втором Софья решительно вырвалась вперед: я уже неторопливо ковырял чайной ложкой в жирном шоколадном креме, а она продолжала перемалывать безе с настойчивостью оголодавшей саранчи. Дальше я и вовсе паснул, осоловело откинувшись на спинку. Она же приступила к третьему куску, но тут завод кончился и у нее — смотреть на торт с вожделением во взоре еще могла, но есть — уже нет.

Я, расслабившись от сытости, беззастенчиво разглядывал девушку и делал то, чего обычно старался избегать: думал о себе.

Кто, в сущности, я есть? Что за странное создание из меня получилось: и не подросток с опытом взрослого, и не взрослый в теле подростка? Откуда это сочетание несочетаемого?

Неукротимость желаний, что заставляет делать глупость за глупостью и получать от этого болезненно-сладкую радость — да вот хоть прямо сейчас. И, рядом с этим, вроде бы взрослое стремление взять на себя ответственность за кого-то еще, прикрыть, приписать за собой — не за красивые глаза и не в надежде на тварное тепло, а просто так, для себя, для души...

Химера, как есть, настоящая темпоральная химера...

"Его превосходительство зовет ее своей, и даже покровительство оказывает ей" -выстучал я пальцами мелодию из водевиля.

Софья тем временем доклевывала крошки безе со дна коробки:

— Как семечки, — призналась, смущенно улыбнувшись, — не могу остановиться.

Наконец, она отложила ложку. Оперлась локтями на стол, сложив кисти перед ртом, и чуть подалась вперед. Взгляд стал игриво-снисходительным:

— Ну, расскажи, что принес в дневнике за четверть? Что по поведению? Девочек в классе не обижаешь?

— Об оценках, значит, хочешь поговорить... — сладко улыбнулся я в ответ. Она тревожно заёрзала на стуле, что-то учуяв в моем тоне. Я выдержал паузу и продолжил, — давай, расскажи тогда, почему не даешь указания больным аспирин молоком запивать.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать... И закрыла. Потупилась и потянулась долить чаю в наполовину полный еще стакан.

Я тихо порадовался. Умение вовремя промолчать дается лучшей половине человечества настолько плохо, что редкие исключения из этого правила заслуживают к себе особо бережного отношения — наподобие существ, внесенных в "Красную книгу".

— И мне добавь, — закрыл я тему и еще раз покрутил головой, вглядываясь уже в детали.

Со шкафа, что отгораживал кровать от двери, на нас свысока поглядывал видавший виды рыжий чемодан с округлыми латунными уголками-накладками. Из-за него высовывались рукояти бамбуковых лыжных палок с потертыми лямками. На открытой сушилке, что на подоконнике — посуда вразнобой. Среди нескольких алюминиевых ложек и вилок откровенно столовского вида выделялся своим добротным блеском штопор. Стопка разномастных книг рядком.

Я пригляделся к названиям на корешках и поперхнулся.

— Ой вэй'з мир... — схватился за голову, — какой же я идиот!

— Есть такое, — согласилась Софья степенно, — а как догадался-то?

Я обескураженно потер лоб кулаком. Сколько сил брошено не на то, сколько времени протекло зазря между пальцами... А ведь мог бы и сам сообразить, без подсказки!

— Ты стенографию изучаешь? — спросил у девушки.

— Что? — она явно не ожидала этого вопроса. — Ну, да, ходила на курсы...

— Сложно? — спросил я просто что бы что-то сказать. Какая, на самом деле, мне разница, сложно или нет? Для меня — нет.

Эх, а ведь мог бы на каникулах не строчить тетради стопками, а стенографию изучить — и те же самые обзоры просто полетели бы, и еще время осталось...

Я разочарованно вздохнул и прислушался к объяснениям.

— ...сокращение написания букв, большую часть гласных выкидываем, на окончание слов по одному из специальных символов — и сразу раз в пять запись идет быстрей. Смотри, — она с энтузиазмом выхватила из стопки тетрадь и потрясла ею перед моим носом, — вот, мой конспект последней лекции в Малом Эрмитаже по прерафаэлитам — два часа всего на двух листах уместилось... Что?

Я молча смотрел на нее.

— Ну, чего? — она еще раз дунула вверх, сгоняя непокорную прядь.

— Прерафаэлиты, значит? — уточнил я, с трудом удерживая голос спокойным.

Она поняла. Прищурилась:

— Думаешь, если тетя здесь вот так живет, то она совсем идиотка?

— Нет... Но... — я смешался, — ты и прерафаэлиты...

Ее глаза словно подернуло хмарью от близкого уже шквала, и я выпалил с жаром, не задумываясь:

— Слушай, извини дурака. А? Виноват, правда. Осознал, каюсь.

Выражение острой обиды в глазах напротив заколебалось, словно решая, разразиться взрывом или нет, а потом перетекло в усмешку:

— Эх, пользуешься ты моей девичьей слабостью... Ладно, за "Фигурный" торт я еще и не то могу простить.

— За этот или за следующий? — выдохнул я с облегчением. Вот ведь, зараза, давно так по ушам не огребал... И, что обиднее всего — заслуженно.

Ее взгляд посерьезнел:

— Кстати, на обедах экономил или у родителей стянул?

Я вольготно откинулся на спинку стула, сцепил пальцы за затылком и обрадовано сообщил:

— О, с тебя тоже вира.

— Вот как... — она задумчиво потеребила мочку, — для овощебаз, донорства или укладки рельсов по ночам ты еще молод. Ну, давай, быстро придумывай.

— Двойная вира, — с удовольствием огласил я, — или, даже, тройная, раз согласна была стыренное есть.

— Луковым супчиком возьмешь? — невинно вопросила она, и я поперхнулся.

— Да ну тебя... Неужели тут ничего интереснее нет? — и окинул ее собственническим взглядом.

— Так откуда у Буратино сольдо? — не дала она увести разговор вбок.

Я опять посмотрел на нее с невольным уважением — опять удивила.

— По правде сказать, — преувеличенно тяжело вздохнул, признаваясь, — Буратино горбатит, как папа Карло. Все сам, все своим трудом.

Скепсиса в ее взгляде хватило бы на десятерых прокурорских. Я встал.

— Как тебе эти джинсы?

— Ну... — она недоуменно передернула плечами, — ничего, вроде. Повернись... А зачем лейбл оторвал?

Я повернулся еще раз и поднял со значением палец:

— Не оторвал, а не пришил. Вроде, не велика разница в словах, а как по-разному звучит, да?

— ...Врешь? — неуверенно спросила она после короткого молчания.

Я сел и усмехнулся:

— Так что не волнуйся: не голодал, и кровавый след за этим подарком не тянется. Это — несколько часов моей работы.

Она посмотрела на коробку "Фигурного":

— Пять с полтиной за несколько часов? — что-то прикинула про себя и кивнула, — неплохо. А для такого молочного возраста — так очень даже впечатляюще. Мне начинать завидовать?

— Уй... Точно — идиот, — простонал я и встал, — клинический. Ну, ладно... Только, Софи, без глупостей, пожалуйста.

Она встревоженно посмотрела на меня, а пальцы ее принялись нервно теребить полу халата.

Я прошел к сумке, что лежала у двери, и стал неловко извлекать оттуда коробку. Спину мне жег настороженный взгляд.

— Вот... — повернулся я и снял крышку, — с новым, ну, и, заодно, старым новым годом. Померь, а то я на глазок взял.

Софья неверующе заглянула в коробку.

— Ты с ума сошел... — ошеломленно выдохнула и отпрянула. Глаза ее лихорадочно заблестели.

— Софи... — с укоризной протянул я.

— Нет, — она вцепилась ладонями в сидение и решительно затрясла головой. — Нет! Мне надо будет с твоей мамой поговорить. Или, лучше, с папой...

Я тихо улыбнулся, представив сцену.

— Ты — точно сумасшедший, — сформулировала она диагноз и с силой потерла правый висок, словно пытаясь прийти в себя.

— Неа, — я поставил коробку с сапожками на стол и сел, закинув ногу на ногу, — папа недавно приводил своего товарища психиатра.

— И? — она недоверчиво наклонила голову.

— Справку тот не выписал, но уверил всех в моем полном психическом благополучии. Сказал, что это моя особенность — раннее психологическое взросление.

Лицо Софьи приняло то крайне редкое выражение, что возникает у людей, когда желание постучаться головой о стенку становится невыносимым.

— И? — она обхватила себя руками, словно ее зазнобило, — что я, по твоей мысли, должна взамен?

— Да ничего ты не должна, — пожал я плечами. — Слушай, давай поговорим, наконец, как два взрослых разумных человека.

Она хмыкнула с отчетливым скепсисом.

Я доверительно наклонился к ней и сложил пальцы "домиком":

— Смотри, Софи: мы с тобой пересекались за прошлый год четыре раза, — я показал ей четыре пальца и, кривовато усмехнувшись, добавил, — всего четыре. Может так совпало, но каждый раз было и легко, и весело, — я задумчиво почесал кончик носа. — И запоминающе... Как ты меня в сугроб отправила, помнишь?

На ее губах тенью промелькнула легкая улыбка, промелькнула и исчезла, сменившись выражением непреклонной решительности в глазах.

— Поверь, — продолжил я, разводя руками, — это всего лишь несколько часов моей работы. Не так уж и много для подарка одной забавной девушке в белом халате. Пожалуйста, Софи, не лишай меня права совершать поступки.

Брови ее вздернулись, и она посмотрела на меня, как на диковинное животное.

— Сегодня я тебе помог, — продолжил я уговоры, — завтра — ты мне. Ну, или, хотя бы развеселишь при встрече.

Я попытался улыбнуться, но вышло не очень.

"Еще чуть-чуть и губы начнут дрожать от обиды", — с тоской понял я.

Похоже, что пары последних фраз она не услышала, продолжая что-то выглядывать во мне.

— Пойми, — сказала тускло, — я не могу их взять...

Я обреченно помолчал, разглядывая свои носки, не по размеру крупные и мешковатые.

Идея пришла неожиданно:

— О! — дернулся я, — а, давай, ты у меня их купишь? С рассрочкой платежа? Отдашь частями, когда сможешь. И совсем не обязательно будет с этим торопиться.

Софья с облегчением выдохнула. На ее щеки вернулся легкий румянец, и она с отчетливым интересом посмотрела на лоснящуюся в коробке кожу голенища.

Я достал сапожок и завертел в руках, негромко воркуя себе под нос:

— Финские, как раз для нашего климата, — засунул руку внутрь, — у-у-у, какая толстая меховая подкладка! Сами из натуральной кожи, носиться будут долго. А фасон новый в городе почти ни у кого еще и нет...

— Нет, ты точно псих, — заулыбалась Софья, — ошибся тот товарищ.

— Псих, так псих, — покладисто согласился я, — зато не скучный, верно?

— Эх, Буратино... — протянула она с какой-то непонятной интонацией и взялась за каблучок.

Я не отпускал.

— Э, ты что! — подергала посильней, — лисе не веришь?!

— Лисе верить — себя не уважать!

— Да отдам я, — посмотрела серьезно.

— Да знаю я, — откликнулся в тон и отпустил голенище, — меряй, да пойду.

Никогда даже не предполагал, что женщина может влезть в сапоги за восемь секунд (и это с извлечением бумаги из носка), но Софи справилась.

— Так... — с отрешенным взглядом прошлась по комнате взад-вперед. — Так. Чуть тесноваты в пальцах...

Я встревожился:

— Менять надо?

— Нет! — она аж отшатнулась, — нет. Мех утопчется, нормально будет.

Поставила сапожки на стол, окинула их влюбленным взглядом и прищурилась на меня с подозрением:

— Сколько?

— Девяносто, — ответил я.

Наверное, сфальшивил, потому что Софья посмотрела с укоризной и поджала губу. Мы поиграли в гляделки, и я победил:

— Ладно, — она выглядела недовольной, и я поразился: "Как?! Ну, вот как им удается нас еще и виноватыми в таких ситуациях оставить?!"

— Ладно, — повторила она с наигранной угрозой в голосе, — тарелку супа?

— Понял, — кивнул я и поднялся, — не дурак, чай. Здесь добро причинил, пойду, посмотрю, где еще какому ребенку слезинку утереть можно.

Уже когда я занес ногу над порогом, на плечи мне легли две ладошки.

— Спасибо, — тихо-тихо шепнула Софи мне в затылок, и от выдохнутого тепла по спине побежали мурашки.

— Обращайся, — кивнул я, не оборачиваясь, и зашагал в полутьму.

Понедельник, 27 февраля 1978,

Красноармейская ул.

... Пашка крутанул мешок со сменкой, шлепнул Сёме по заднице и с довольным смехом рванул из гардероба. Обиженный в лучших чувствах Сёма ринулся в погоню, и через несколько секунд топот убегающих и догоняющих ног исчез где-то вдали. Наступила тишина.

Кузя, уже закончившая переобуваться, внимательно прислушалась к опустевшему гардеробу и довольно улыбнулась. Ну да, шумноваты парни были, согласен.

Ладно, школьный день завершен. Я начал мысленно выстраивать план на вторую половину. Пожалуй, к маме сегодня не поеду. Уже три, пока час покачаюсь, потом обед — будет почти пять...

Нет, лучше продолжу нелинейное программирование. Тьфу ты, господи, ну никак не привыкну к использованию в математике термина "программирование" в смысле "планирование".

Так-с, остановился я на барьерных функциях. Значит, включаем в целевую функцию штрафные слагаемые в виде логарифмов невязок ограничений неравенств... Необходимо их минимизировать...