Опричник I

...

В путь мы отправились двенадцатого июня, в воскресенье, ранним утром. Впереди шли ертаульные чайки, за ними расшивы с подчалками на буксире. Замыкали караван стрелецкие струги. Шли резво, хотя когда подул свежий боковой ветерок, и на чайках подняли паруса, остальные суда моментально начали отставать. Я ехидно посмотрел на Ласкирева и спросил:

— Зришь, аки борзо грядут?

— Гораздо! — ответил стрелецкий голова и, помолчав, добавил: — Егда рек еси, аз мыслил еда блазнил еси.

Что ж признать свою ошибку, лучше поздно, чем никогда, хотя, сколько же времени в пути мы потеряли раньше из-за нежелания Михайло Дмитриевича переделывать парусное вооружение. Да и сейчас струги идут на веслах, потому как от прямых парусов при таком ветре толку мало.

В Муром мы заходить не стали, нужды в том не было, остановились только у устья Тёши, где нас ждали казаки и прочий гулящий люд. Один из подчалков с провиантом им отдали, да высадили черемисов, которые должны были идти вместе с ними до устья Тоймы. На четвертый день и стрельцы, и казаки, отстали из-за встречного ветра, мы уже к обеду причалили в Нижнем, они же туда добрались только затемно. Так что я успел пройтись по торгу, глянуть товар, а под конец дня зашел к Строганову. Самого Григория Аникеевича на месте не было: уехал по делам дня три назад, но его приказчик насчет нашего железного товара указания получил загодя. Предыдущую партию он уже успел распродать, так что взял сразу рублей на пятнадцать, сокрушаясь, что более денег пока нет.

Тут я ему ничем помочь не мог, тем более что самое интересное продавать в одни руки намерений не имел. А товар был знатный — чугунные котлы разных размеров. Видано ли: котел в пуд весом всего двадцать пять алтын, самый завалящий медный втрое дороже, да и кованный не сильно дешевле, потому как в конечной цене от стоимости материала едва не шестая часть, а всё остальное работа. У меня же реальная себестоимость изделий из литого чугуна порядка двух-трех алтын за пуд веса. Натуральная золотая жила! Но времени, чтобы распродать тут в розницу хотя бы десятую часть, у нас точно нет. Потому пришлось пойти на хитрость: провести демонстрацию товара, с приготовлением пельменей разом в шестнадцати котлах. В итоге не только накормил своих людей, но и нашел нескольких купцов готовых, со скидкой пять алтын с пуда, взять в сумме рублей на двенадцать.

...

На следующий день вышли с рассветом. До Казани я планировал дойти чуть менее чем за четыре дня, небольшой запас времени был, так что решил проверить режим экономичного хода, удлинив при этом ходовой день в полтора раза. Хитрость в том, что воловий привод у нас разделен на четыре группы — две носовых и две кормовых, каждая на шесть стойл с беговыми дорожками. Любую секцию, работающую на свой вал, при необходимости можно отключать от гребного колеса, что дает возможность отдохнуть волам, в то время как другие работают. Первые пару дней мы шли по четыре часа утром и вечером, делая остановки в середине дня для отдыха.

После движения в течение дня в новом режиме стало ясно, что с половинной мощностью скорость расшивы с четырех с половиной узлов падает до трех и четырех пятых, естественно без учета скорости течения. Однако за счет удлинения ходового дня с восьми часов до двенадцати, пройденный путь напротив, вырастает с шестидесяти двух с половиной верст, почти до восьмидесяти. Таким образом, уже к концу третьего дня мы должны будем почти до самого устья Казанки. В сумме же весь путь до слияния Ахтубы с Волгой по моим расчетам займет на шесть дней меньше, так что при отсутствии форс-мажорных обстоятельств нам хватит времени, чтобы добраться от Камского устья до места впадения в нее Тоймы и потратить несколько дней на разведку медной руды.

Впрочем, в первую очередь интересен левый берег Камы в частности Мензеля, приток реки Ик. Где именно по ее течению расположен будущий Ахметьевский рудник неизвестно, но поискать стоит. Из ста пудов его руды выходило тридцать пудов меди, для меня это просто подарок, пусть той руды до конца года добыть выйдет совсем немного. Сейчас даже три тысячи пудов вполне решат большинство моих проблем, как-никак это почти тысяча пудов меди. А завод там и позже можно построить, сырья хватит, благо вся Камская сторона на сплошной полосе медистых песчаников лежит.

...

Форс-мажор нарисовался на следующий день ближе к полудню, в виде дюжины челнов вынырнувших из устья Ветлуги и направившихся в нашу сторону с явно недружелюбными целями. Сидевшие на носу лодок более чем демонстративно держали в руках изготовленные к стрельбе луки. Расстояние до противника, подходившего к нам с левого борта, не превышало три сотни саженей, так что я велел заряжать пушки картечью, а носовую — ядром, а сам вызвал на верхнюю палубу своих парней и пару пленных черемисов в качестве переводчиков. Была у меня надежда обойтись малой кровью, но переключить передние галереи, на улитки вытяжных вентиляторов, я на всякий случай велел, и как оказалось — не зря.

Договорится, увы, не вышло, похоже, нападающие воспринимали нас как добычу и не более. Атаку они продолжили, налегая на весла со всей дури. Когда расстояние сократилось до двухсот сорока саженей, а мои ребята заняли свои места у стрелковых амбразур, я скомандовал зарядить носовую пушку ядром и открыть огонь. Столб воды поднялся в двух саженях от борта передового челна, но прыти у гребцов от этого не убавилось, видимо противник не оценил серьезность наших намерений. Требование остановиться, озвученное переводчиком только подхлестнуло нападающих, и тогда я отдал команду "Огонь всем бортом". Расшива отчетливо вздрогнула, а вентиляционные трубы, расположенные по центру корпуса, внезапно выбросили клубы порохового дыма, придав нашему кораблю вид заправского парохода.

Полюбоваться это впечатляющее зрелище кроме меня было некому, зато противник в полной мере "оценил" действие нашей картечи. Из пятисот семидесяти картечных пуль покинувших стволы шести орудий левого борта в цель попала едва лишь шестая часть, но и этого оказалось достаточно — пара передних челнов с перебитыми веслами и выбитыми гребцами отвернула в сторону, остальные сбавили ход. А через минуту ударили еще четыре пушки, которые обслуга успела перетащить и установить на свободные станки. Один из челнов практически разорвало на две части, видимо впопыхах расчет по ошибке зарядил орудие дальней картечью. Остальным тоже досталось изрядно.

Перезаряжать орудия я не счел нужным, противник и так оказался деморализован и обратился в бегство. Однако грохот стрельбы разбудил Ласкирева, отдыхавшего на второй расшиве, который спросонья не разобрался в чем дело и велел тамошним пушкарям стрелять. Залп дальней картечи перебил весла и разломал борта еще у трех лодок, а четвертую переломил пополам. После такой демонстрации силы самые сообразительные стали прыгать в воду, сообразив, что шанс быть разорванным в клочья там куда как меньше. Покинутые лодки понесло вниз по течению, а часть медленно затонула.

Дальше всё пошло наперекосяк: перед залпом Михайло Дмитриевич естественно позабыл отдать команду на включение вентиляции, а после, кашляющий от дыма механик, переключил только рычаг левого борта, оставив на правом колесе полную мощность. Естественно судно начало разворачиваться, почти не сбавляя при этом хода и пока там сообразили, в чем дело, вторая расшива вылетела с фарватера и пошла в направлении правого берега. Механик с перепуга остановил колеса совсем, хотя рулевой уже начал разворот на прежний курс. Естественно потеря хода самым плачевным образом сказалась на радиусе циркуляции и не успев довернуть совсем чуть-чуть эти охламоны сели на мель у самого берега. В это время ертаульная чайка, позорно прохлопавшая засаду черемисов, вернулась назад и стала преследовать противника, пытающегося добраться до берега.

Глядя на этот цирк, я только смог произнести: "Вот же Титаник, твою мать!" Больно уж похоже с курсом получилось, разве что вместо айсберга подвернулась отмель, что тоже особо не обрадовало: судя по скрежету сели серьезно, просто так не снять. Подозреваю, что как минимум весь остаток дня уйдет на разгрузку, а значит, в Казань придем на день позже. Впрочем, сейчас важнее не это — пора остановить раздухарившийся экипаж чайки: эдак они всех перетопят, а мне пленные нужны. Не полон, конечно — этого добра и так хватает, едва нашел способ как от прежних пленников избавиться. А вот поговорить с этими "флибустьерами речных просторов" стоит и очень внятно, так чтобы и сами запомнили, и другим передали, что на мои караваны нападать шибко больно и обидно.

Велел спустить на воду две лодки, специально предназначенные для таких случаев. Не шлюпки конечно, просто долбленка с наращенным в одну доску бортом, но на дюжину человек каждая, не считая сорока пудов груза. Меньше чем с четвертью сотней стрелков я на берег не полезу, чай не дурной. Черемисы тут на своей земле, откуда прилетит — поди угадай. Значит безопасность по максимуму, как и огневая мощь. Сам тоже прихватил оружие: шашку и пояс с парой револьверов калибром в две седьмых вершка и шестью запасными барабанами.

Дальность у них поменьше, чем у ружей, всё-таки ствол не в аршин длиной, а всего шесть вершков, но с пятидесяти шагов, да со станка, восемь из десяти пуль в пятивершковый круг укладывают. Жаль, что пока такие на поток поставить нереально — стволы отбирал самые лучшие, да еще и хонинговал с особой тщательностью. Каждая пуля оклеена вощеной бумагой, чтобы освинцовку ствола к минимуму свести, порох тоже отборный, с высокой плотностью прессовки, притом полированный, да еще и отсортирован по размеру зерна. В общем, товар штучный цены немалой, но для себя не жалко, другим — если только в подарок, да и то, если человек шибко нужный будет. Кстати, два экземпляра как раз для Шереметева и припасены, правда, там ствол хуже, можно сказать рядовой, но кто ж сравнивать-то будет? А вот один, самый лучший, я оставил для подарка другому Иван Васильевичу, тому самому, который еще пока не Грозный.

...

Стрелять однако, не пришлось, сопротивление никто толком не смог оказать, тех кто избежал смерти от картечи или от удара веслом по голове, выловили и связав, побросали на дно чайки. Кое-кто успел добраться до отмели на противоположном берегу, куда их снесло течением, но там их по большей части изловили касимовские татары, что шли берегом. Унесли ноги только те, кто первыми повернули свои челны после первого залпа, ну да бог с ними, теперь время тратить на погоню нет смысла — среди пленных оказались шудовуй[49] и пара его сыновей, так что разговаривать было с кем. Остальные напуганы, а эти держаться гордо, хотя их тоже колотит от адреналина. Оно и понятно — время суровое, слово гуманизм, поди, и в Европе не везде слышали, зато по части пыток, казней и прочих развлечений победителей — полное раздолье.

Впрочем, мне их пытать ни к чему, всё что нужно и так узнать можно. Отправил дюжину своих ребят в темпе пробежаться по берегу, найти место, где эти ухари швартовались, перед тем как вступить на сколькую стезю изменчивой пиратской удачи. Сам же остался на месте, велев казакам с ертаульной чайки, принести веревки и соорудить из ближайших деревьев несколько глаголей, а остальным нести караул. Черемисы, глядя на это дело, сильно приуныли, хотя до попыток взывать к милости победителей не дошло.

Вскоре подошла и вторая чайка, так что на берегу стало весьма людно. Прикинув, что полсотни человек всё-таки будет маловато в случае внезапного нападения, отправил часть вновь прибывших забрать с расшивы полдюжины пушек на полевых лафетах с обслугой, да человек сорок стрельцов. Через полчаса вернулась моя разведка, обнаружившая не только место стоянки, но и тропинку, ведущую к деревеньке. Чуть раньше прибыли стрельцы и пушки и теперь можно было говорить предметно. Михайло Дмитриевич, как я убедился, на расправу скор, посему желательно решить вопрос мирно, покуда он занят.

Шудовуй оказался человеком сообразительным и поэтому колебался недолго. Стоило мне намекнуть, что если мы не договоримся, пока воевода закончит со стрельцами снимать судно с мели, то нянчиться с ним никто не будет. Всех бунтовщиков ждет петля, а деревню государево воинство непременно спалит, чтоб впредь никто в этих местах грабежом да разбоем не промышлял. А вот ежели покаяться, да присягнуть Москве, то напротив, можно надеяться на милость и щедрые подарки. Коли повоевать охота, так и за этим не станет, но против тех на кого государь пошлет.

Однако всё оказалось не так просто. Стрелецкий голова, едва прибыв, хмуро посмотрев на потенциальных висельников, заявил, что им надобно непременно ехать в Москву, прихватив приличные дары и аманатов, дабы там уже присягнуть на верность непосредственно пред лицом государя. Я предложил подкинуть их до Казани и свалить это дело на тамошних воевод. Но Михайло Дмитриевич хотел непременно сам сопровождать новых подданных в Москву, и отговорить его от этого удалось лишь с большим трудом. Пришлось даже пообещать написать государю письмо, чтобы не дай бог, казанские воеводы не присвоили сей подвиг себе.

...

В Казани мы с Ласкиревым задержались в ожидании Шереметева, который не усидел на месте и отправился с отрядом усмирять очередных бунтовщиков. Строительство шло полным ходом: одних только псковских каменщиков во главе с Ивашкой Ширяем было две сотни, а стенщиков и ломцев вообще без счету. От старой Казани, по правде говоря, после штурма осталось немного: ханская мечеть, ханский дворец да еще три каменных здания. Заправлял строительством Постник Яковлев, тот самый, что через год должен начать строить в Москве Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву.

Пока было время, написал очередное письмо государю, расписав в лучшем виде деяния стрелецкого головы. Заодно намекнул, что для быстрейшего усмирения мятежа луговых черемисов неплохо бы давать всем прекратившим бунтовать и присягнувшим на верность, освобождение от налогов лет на пять, потому, как взять с них особо нечего, а гонять по лесам выйдет в разы дороже. Вместе с письмом отправил еще и отдельную челобитную на постройку медеплавильного завода в Казани.

По ранее данной грамоте искать руды я мог и по Каме, и вниз по Волге от Камского Устья. Но ставить завод на месте будущей Елабуги, или где еще, будет накладно из-за большого количества охраны, потребной для бережения от ворогов и татей. Охранять придется не только рудник, но и сам завод, и лесорубов с угольщиками. Выгоднее поначалу выгрести богатую руду с Ахметьевского рудника, а медь выплавить под защитой казанских стен. Заодно там и работных людей проще найти, либо с Нижнего Новгорода завербовать. Добычу же на месте проще организовать силами казаков, да и местных к этому делу привлечь стоит. Им дополнительный заработок хорошим подспорьем будет, особенно через три года, когда за Волгой весь хлеб погибнет от дождей.

Обельный срок я испрашивал по максимуму, упирая на то, что возить руду придется с разных мест, потому как где сыщем и сколько, пока неведом. А буде завод без сырья год простоит али два подряд, а ну как опосля сызнова такая беда случиться, да не раз и не два, то и проку не выйдет с сего дела, токмо сплошной убыток. А вот ежели обельные лета до двадцати продлить, то и новые руды искать мочно и дело надолго не встанет. Инде сказывали черемисы, что в полон взяты: закопушек и дудок брошенных, в том краю несметно, да шибко малы. Посему мыслю: есть там медные руды, но сыскивать их потребно неустанно.