Внеклассная работа

Внеклассная работа

Повесть

Глава первая

В которой Сёмка открывает дверь.

— Так, дети, последнюю сцену — ещё раз! Сёма, Лёша, по местам! Когда девочки закончат диалог...

Сёмка тяжко вздохнул и поплёлся на своё место. Нет, ему нравилось в театре — но в который уже раз гонять один и тот же эпизод...

Английский театр 284-й школы города Москвы ставил "Чарли и шоколадную фабрику". Выбор этот Сёмка не одобрял — неужели мало английских пьес и книг, чтобы перепевать голливудскую лабуду? Вон, в прошлом году ставили "Робин Гуда"... И, к тому же, скажите на милость — кому в восьмом классе интересна эта конфетная история? Взрослые ведь люди — можно выбрать и что-нибудь посерьёзнее. Вот, к примеру, рассказ О Генри — про мошенника, который разводит продвинутого фермера, — сразу отбивает охоту смотреть фигню вроде "Магазина на диване"! Увы, не поняли. Вот и приходится теперь изображать шоколадного короля...

Сёмка как мог, отбивался от этого почёта. Напрасно — высокий, стройный, с неизменно насмешливым выражением на лице, он лучше других вписался в экранный образ хозяина фабрики. Цилиндр и фрак из театрального проката завершили трансформацию — оставалось лишь саркастически ухмыляться, приправляя реплики изрядной толикой яда. Людмила Ивановна понимающе хмурилась, но молчала — хватало возни с другими "исполнителями", не столь артистичными...

— Вознесенский! Проснись! Твоя реплика!

Сёмка вздрогнул.

— Да, Людмила Иванна, простите, сейчас...

Англичанка у них классная. Пожилая, сухонькая, в свои шесть с лишним десятков она сохранила порывистые движения подростка. "Шестидесятница" — говорит про неё дядя Витя. Это мамин хм... друг; отец Сёмки живёт в другом городе, а дядя Витя одинаково охотно и обсуждает и обновления к онлайн-играм, и новости политики — до них Сёмка недавно сделался большим охотником. Дядя Витя и в школу захаживает — это он помог соорудить декорации для спектакля. А в прошлом году даже притащил для "Робин Гуда" целую охапку луков, настоящих, железных кольчуг со шлемами и тяжёлых, упоительно оттягивающих руку мечей и кинжалов.

Школа у них замечательная. Старое, довоенной постройки четырёхэтажное кирпичное здание. Фасад украшен алебастровыми медальонами с профилями Менделеева, Ломоносова и других отцов Российской науки. Высоченные потолки, пол из старинного даже на вид, тёмного дубового паркета. Вычурный с кожжаными валиками и резной деревянной спинкой диван у учительской, созранивщийся бог знает с каких ещё времён. И неповторимый, сладковатый аромат — классная руководительница "Восьмого "В" как-о рассказывала своим подобпечным, что раньше полы в школе натирали самым настоящим воском, и запах этот никак не может выветриться, хотя с тех пор прошло уже почти 70 лет. Именно из-за этих пропитанных когда-то воском дубовых полов, учителя особо свирепствовали по поводу сменной обуви. Когда-то ещё в младших классах, это раздражало Сёмку несказанно — до их дома, что стоит на Верхней радищевской две минуты бега, а тут — переобувайся каждый раз... Потом привык — полы были предметом всеобщей гордости, а Сёмка, конечно, был патриотом родной школы.

— Так всё, перерыв. — Англичанка безнадёжно взмахнула рукой. — Лямова, Овчинникова — неужели трудно, наконец, выучить текст? Через неделю премьера!

Из-за двери актового зала раздалась бархатная мелодия — закончился четвёртый урок. Раньше в школе звонок был дребезжащим, металлическим, пронзительным... Теперь не так — каждую неделю мелодия, означающая конец и начало занятий выбирается новая. Сёмка назло поставил на телефон именно такой сигнал — звонкий, задорный, как на старых-старых телефонах с наборным диском. У них в коридоре висит ещё с незапамятных времён вот такой — в белом пластиковом корпусе. Маман наотрез отказывается менять его на современный аппарат. Впрочем, белый дисковый старичок играет роль скорее декоративную — Сёмка уже не помнил, когда последний раз пользовался этим анахронизмом. А вот звук ему нравился, позволяя, к тому же, выделиться на фоне мяукающих песенок и попсовых мелодий.

— Все свободны, до завтра! — Людмила Ивановна укоризненно, поверх очков взглянула на "актёров". Те, сгрудившись на краю сцены, преданно смотрели в ответ— англичанку в школе любили, загонять палкой в "английский" театр никого не приходилось. — И, прошу вас, выучите, наконец слова!

С облегчением выдохнув: "Досвиданья, Людмилванна!" — "актёры" кинулись к своим рюкзачкам — от перемены осталось минут десять, не больше, англичанка сняла их на репетицию только на один урок. Репетиция сегодня была "костюмной" — девчонки, хихикая, удалились в тесную каптёрку за сценой, а мальчики принялись стаскивать нелепые цветные пиджаки и головные уборы прямо здесь, в зале.

— Эй, Сэмэн, у вас что сейчас?

Сэмэн — это он, Сёмка Вознесенский, ученик 8-го "В" класса общеобразовательного учреждения номер 284. Прозвище закрепилось за ним после того, как он притащил в школу на смартфоне ранние песенки любимого дядиВитиного Розенбаума — потом сильная половина класса неделю кряду мурлыкала:

"Четырнадцать мокрушников с собой взял Сэмэн,

Горячий был народ на паровозе!.."

Вопрос задал Ванька Балевский, из параллельного "А" класса. С Сёмкой они дружили — в-основном, на почве онлайн-шутеров.

— История. — вздохнул мальчик. — Сегодня доклад про этот... Порт-Артур, да! Старшеклассники делают — типа юбилей войны с японцами.

Ванька наморщил лоб.

— Порт-Артур? — это чё, про американских летчиков? Авианосцы там, крутые камикадзе?

Недавно они с Ванькой посмотрели у него дома "Пёрл-Харбор" и "Тонкую красную линию" — в-основном, ради кроваво-натуралистических боевых эпизодов, безжалостно проматывая на экране компа всё остальное. Балевский похоже усвоил материал фрагментарно — как, впрочем, и сам Сёмка. К сожалению, то же самое можно сказать и о внеклассном задании, завершением которого должен стать сегодняшний доклад — из рекомедованных для прочтения четырёх книг Сёмка лениво пролистал только одну — в электронном виде, разумеется. О том чтобы вдумыываться в содержимое речи, раумеется, идти не могло.

— Хрен его знает. — пожал плечами мальчик. — Но вряд ли — с чего это в нашей школе отмечать штатовские юбилеи? Их вон как кроют по телеку...

— Ну ладно, я побежал. — невпопад отозвался Ванька, закидывая на плечо рюкзак. У нас сёдня контра по математике, а я хочу ещё в буфет заскочить — проголодался.

Ванька обладал удивительной способностью поглощать пишу; прихваченные из дома глазированные сырки и бутерброды он приканчивал на первой же перемене, и к третьему уроку начинал с вожделением думать о буфете на первом этаже. За это Сёмка одно время пытался звать его Балоуном — в честь обжоры-денщика из бессмертного Швейка; но ни Ванька, ни одноклассники юмора не оценили, прозвище не прижилось.

Швейка Сёмке подогнал всё тот же дядя Витя — в виде большого, богато иллюстрированного альбома. Текстовая чаксть в нём была изрядно урезана в пользу картинок, но всё же книгу нельзя было назвать комиксом — к которым был так привержен Балевский. Тот, правда, предпочитал японскую мангу — с многоэтажными космическими крейсерами, катанами и сексапильными школьницами с глазами на пол-лица.

Оставалось убрать аккуратно сложенный фрак и цилиндр в каптёрку — не таскать же неудобный пакет с собой два урока? Для этого пришлось просидеть в актовом зале чуть ли не всю перемену — девчонки,как всегда, копались, с негодованием отвергнув предложение приоткрыть дверь, чтобы принять Сёмкин костюм. Но, наконец и они управились — пропорхнули мимо чирикающей, смешливой стайкой, оставив каптёрку Сёмке.

Комнатка была пуста. Справа до потолка облезлый шкаф с реквизитом. Вдоль стены кое-как, вкривь-вкось, разномастные стулья; на спинке одного белеет девичья футболка с мультяшной тварюшкой. Точно, Светки Лариной — она играет в пьесе одну из девчонок-экскурсанток, как раз в этом "сценическом костюме". Светка появилась в классе с пошлой четверти — её предки работали в системе "Газпрома" и приехали в Москву чуть ли не с Сахалина.

Сёмка подумал, что надо бы вернуть вещь хозяйке; он даже взял футболку... и почувствовал запах то ли духов то ли дезодоранта — и ещё чего-то, незнакомого, но сладкого. Мальчика будто током ударило — он поспешно отбросил тряпочку на стул. Не хватало ещё, чтобы сейчас вот вошли — а он стоит и, как извращенец, нюхает девчачью майку! Света Сёмке нравилась: он даже решился проводить её неделю назад до дома, в полутора кварталах от школы, и поднёс при этом её рюкзак. Мальчик поскорее, чтобы не было соблазна, отвернулся от стула со скомканной футболкой. Надо поторапливаться — вот-вот гомон школьных коридоров прорежет музыкальная трель "звонка".

Возле ноги что-то звякнуло. Сёмка наклонился. Возле ножки стула валялся большой ключ.

Такие ему приходилось видеть разве что на винтажных развалах "Вернисажа" возле "Первомайской", куда они с дядей Витей ездили пару раз. Массивный, со сложной гребенчатой бородкой... бронзовый? Пожалуй, да — для латуни слишком глубокий красноватый оттенок, а благородная тяжесть в руке напрочь отметает версию с напылением поверх дешёвого цинкового сплава. Интересно, кто притащил в школу такой раритет? Может — для спектакля? Хотя нет, в сценарии такого не предусмотрено...

В любом случае, старый ключ — не чужая футболка. И нет ничего зазорного чтобы прибрать его от греха — хозяин наверняка сыщется в самом скором времени.

Ох, уже первый звонок! Что-то он завозился, историчка Татьяна Георгиевна наверняка посмотрит с упрёком. И тоже ничего не скажет; к Сёмке учительница благоволит, хотя и поругивает порой за слишком вольное отношение к программе. "Ты, Вознесенский, по любой теме можешь ответить благодаря хорошо подвешенному языку. Но на ЕГЭ — не надейся, тебе это не поможет!"

Ну, это мы ещё посмотрим — поможет или нет... да и кто сказал, что он собирается брать по ЕГЭ историю? Физика с химией — это да; наслушавшись рассказов дяди Вити, Сёмка видел своё будущее в технике. Даже скачал на планшет многолетние подборки журналов "Моделист-конструктор" и "Техника-молодёжи". Журналы оказались презабавные и лишь подогрели интерес мальчика к инженерному делу. Особенно интересными оказались статьи по истории техники — как раз сейчас Сёмка изучал серию, посвящённую советским тракорам. Необычно для современного подростка — ну так что поделать, если Сёмка, в отличие от большинства сверстников, обожал фыркающее, движущееся и плюющееся выхлопными газами железо?

Не так давно они с мамой побывали в железнодорожном музее возле Павелецкого вокзала — и Сёмка, обманув бдительность музейных тётенек, вдоволь полазил по "овечке"* дореволюционной постройки. К сожалению, рубка паровоза оказалась задраена фанерными щитами — а так хотелось покрутить штурвалы парового котла, подёргать рычаги, управляющие удивительной ретро-механикой. Это не стеклянная лепёшка айпада... в тот день Сёмка окончательно решил связать жизнь с железными дорогами, и даже скачал на планшет ещё одну журнальную подшивку — "Локомотив", издание МПС. Суровое решение продержалось почти три месяца, пока дядя Витя не отвёз его к своему приятелю, подмосковному фермеру с повадками калифорнийского сноба. И там Сёмка уселся за рычаги самого настоящего, антикварного ДТ-54**. Вот где настоящая мощь! С тех пор мальчик с презрением косился на лакированные внедорожники, при каждом удобном случае вворачивая фразы типа "Танки грязи не боятся"".

#* Паровоз О ("Основной") — первый паровоз, ставший основным в локомотивном парке российских железных дорог.

#** ДТ-54 -первый отечественный гусеничный дизельный трактор . Выпускался с 1949 года.

Интервал между звонками — минуты три; кабинет истории, 309-й, располагался сразу за большим рекреационным залом, уставленным стеклянными шкафами с вымпелами и грамотами; стены коридора увешаны доходчиво-яркими плакатами с портретами русских полководцев, видами из истории Москвы и батальными картинками. От угла рекреации до двери кабинета их было три — большая репродукция с Петром Первым, вышагивающим вдоль ряда строящихся галер, портрет маршала Рокоссовского и большой фотоплакат со старинной фотографией. На ней красовалась панорама морской бухты, уставленной военными кораблями. Надпись внизу, старославянской вязью, сообщала зрителю — "Порт-Артуръ".

Сёмка на бегу затормозил — да так, что чуть не споткнулся.

Фотографии с бухтой не было. На её месте, в стене возниклаа неизвестно откуда низкая дверь — чтобы пройти в неё Семке с его 177-ю сантиметрами пришлось бы согнуться. Пройти? Куда, скажите на милость? За стеной — кабинет истории; одноклассники из 7-го "В" уже рассаживаются за парты, и Татьяна Георгиевна привычно поглядывает на часы.

Странно, кстати — коридор будто вымер, никого, будто уроки уже идут полным ходом. Может, звонок был вторым, а он просто зазевался, разглядывая в каптёрке Светкину футболку? Да нет, быть не может...

— Сём, ты чего в класс не идёшь?

Мальчик вздрогнул. Светка. Вот ведь... ноги внезапно сделались ватными, подкосились — и, чтобы не упасть, Сёмка машинально опёрся от непонятную дверь.

И — чуть не заорал. Руку, до самого плеча будто пробило электрическим разрядом — стоило прикоснуться к деревянной поверхности. А в ладонь отдалось жёсткой, затухающей пульсацией. Ключ? Да. Оказывается, он всё это время сжимаете его в правой руке... да нет же, убирал ведь в рюкзак? Разумеется, в верхний кармашек, украшенный логотипом "Сплава" на липучке...

Сём, что с тобой? — голос Светки стал тревожным. — Ты, вон, весь побледнел, давай, помогу...

— Не, Свет, всё в порядке, не надо... — Сёмка с изрядным усилием выпрямился и попятился — встревоженная девочка шагнула за ним, протягивая руку. Забавно — тень девичьей кисти упала на плоскость двери, пересечённую прямыми, ровными желобками. Она что, из досок набрана? Не бывает таких дверей!

— Гхм... Свет... — выговорить имя удалось со второго раза, в горле стоял колючий комок, будто свёрнутая клубком сухая мочалка. — Слуш... ты дверь эту видишь? Откуда она, а?

Девочка недоумённо посмотрела.

— Какую дверь, Сём... ты о чём? — и тут Светка хитро улыбнулась:

-А-а-а, решил на историю не ходить, хочешь, чтобы я тебя отмазала? Так не надейся, не буду ради тебя перед всем классом дурочку валять! Разве что очень попросишь...

Как это — какую? Да вот эту самую, из досок, покрытых глубокими морщинами, будто обветренное лицо старого моряка.. и цвет подходящий — красновато-бурый. Ручки нет, зато имеется замочная скважина — массивная, окантованная позеленевшей медью... стоп! Если есть ключ — значит найдётся и замок? Вот он и нашёлся...

— И не слушая щебета одноклассницы, Сёмка принялся нащупывать бородкой ключа отверстие. Руки плохо слушались — в ушах отдавался скрежет бронзы по металлу. Вот... туго как!

Дверь распахнулась. В глаза ударил дневной свет, пахнуло холодным ветром. Что-то непонятное, чужое, холодное — оно накрыло ребят, будто покрывало, наброшенное на голову пристроившегося на хозяйской постели щенка. Накрыло — и тут же отпустило, забрав с собой всё привычно-знакомое. Пропал школьный коридор, пропал линолеум под ногами; Светка и Сёмка стояли, ошалело вертя головами, щурясь от яркого утреннего солнца, бившего навстречу, сквозь густое переплетение мачт.

Напитанный ароматами порта — рыбой, угольной гарью, гниющими водорослями, — воздух, пронизал отдалённый гул. Бам-м! Бам-м! Бам-м! Угрожающий звук накатывался со стороны смутной горной гряды; вдогон ему вырастал из голубого купола над головой заунывный, протяжный вой. Светка крупно вздрогнула, взвизгнула, и больно вцепилась в Сёмкину руку повыше локтя.

— Зря вы тута гуляете, барышня! — раздался из-за спины добродушный голос. — Эвон как макаки шпарят! Аккурат сюды, по Западному бассейну — Тогов-адмирал с моря подошёл со всею своею силой. Оченно не терпится ему кораблики наши утопить. А сейчас вона, Электрический утёс ответит...

И точно — вдали, там, откуда раздался грохот — со стороны высящейся над морем пологой сопке ухнуло, и почти сразу, в ответ, на глади воды, далеко от пирса, выросли два грязно-пенных столба.

— Это он стрелит, япошка-то — прокомментировал невидимый собеседник. — Двенадцатью дюймами жарит с броненосцев. Ну да ничо, батарейцы с Утёса его приголубят. Вы бы шли до дому, а то не дай бог, снаряд залетит — маменька ваша непременно убиваться станут!

Глава вторая

В которой Сёмка знакомится с Иваном Задрыгой и начинает кое-что понимать.

Сёмка обернулся. За спиной у них стоял матрос. Никем другим этот человек просто не мог быть — обветренное, будто выдубленное лицо, изрезанное смешливыми морщинами; чёрная короткая куртка грубого сукна, с жёлтыми, блестящими пуговицами с выдавленными на них якорями. "Бушлат, кажется? — отстранённо подумал мальчик. — Да, точно, бушлат и есть..."

Голову неожиданного собеседника украшала бескозырка — чёрная, с атласной ленточкой, с надписью золотыми буквами "Петропавловск". Между прочим, надпись сделана на старинный манер, с твёрдым знаком в конце. Название корабля? Ещё бы понять откуда этот корабль... и матрос... и, заодно — всё, что находится вокруг них?

— Скажите, дяденька, — неожиданно подала голос Светка. — А что это за... — девочка запнулась, нарочито откашлялась, — ...пароход? Вы ведь с него, так?

И девочка кивком указала на трёхтрубный корабль, стоящий недалеко от пристани. Силуэт его, хотя и полускрытый рядом нелепых дощатых лодчонок с высоко задранными носом и кормой, был Сёмке смутно знаком — он готов был спорить, что видел его, причём совсем недавно...

"А ведь Светка хотела спросить что-то другое — мелькнуло в голове. — Насчёт корабля — это она в последний момент поправилась. Наверное — "что это за порт?2 Или город? Молодчина, вовремя сообразила, вопросик-то того... опасный. Так и к санитарам угодить недолго.

— Не пароход это, барышня! — Улыбка у матроса оказалась щербатой — нижний ряд зубов челюсть беспардонно зиял прорехой. — А вовсе даже крейсер первого ранга "Паллада"*. Ремонтируют его чичас, опосля того, как в феврале япошка миной подорвал. Уж скоро совсем починят.... А я с "Петропавловска" ** — первого башенного плутонга старший комендор, брцманмат Иван Задрыга!

Светка прыснула — не смогла удержаться, несмотря на дикость ситуации. Матрос — то есть боцманмат, слово-то какое непонятное! — поняв причину смеха, нахмурился, но тут же сморщился улыбчивым лицом — видимо, привык к насмешкам над своей нелепой фамилией.

Сёмка вежливо улыбнулся.

#* Паллада — российский бронепалубный крейсер I ранга, один из трёх однотипных крейсеров. Подорван японцами в ночь вероломного нападения на русский флот в Порт-Артуре. Потоплен японской осадной артиллерией во внутренней гавани Порт-Артура, после падения крепости — поднят японцами и после ремонта введён в состав Императорского японского флота под названием "Цугару".

#** Эска́дренный бронено́сец "Петропа́вловск" — броненосец типа "Полтава", флагманом 1-й Тихоокеанской эскадры. 31 марта 1904 года подорвался на японской мине вблизи Порт-Артура и затонул, унеся с собой вице-адмирала С. О. Макарова.

— "Паллада", говорите? А это... гхм... русский корабль?

И тут же прикусил язык — надо было выбрать НАСТОЛЬКО нелепый вопрос!

Поздно. Иван Задрыга недоумённо воззрился на собеседника:

— А чей жа ишо? Не японский же, раз под нашенским флагом ходит? Самый что ни на есть исконный расейский крейсер, строенный в городе Санкт-Петербурге! "Палашка" и есть, даже не сумлевайтесь...

— "Палашка"? А-а-а, это вроде как ник.. то есть прозвище, да? — уточнил Сёмка и снова испугался собственного вопроса — а вдруг моряк с непонятным, но солидно звучащим званием "боцманмат" сочтёт его интерес подозрительным и задержит, как шпиона?

— Прозывается так промежду матросов. — охотно объяснил матрос. Похоже, старая истина "болтун-находка для шпиона" ему незнакома. — И сестрица ейная, "Дашка", "Диана"* то есть — во-во-он она, под самым Тигровым! — и Задрыга ткнул пальцем в сторону нестройной группы отчаянно дымящих кораблей, разворачивающихся на противоположной стороне гавани. — Вона, вместе с "Петропавловском" нашим прячется от япошкиных гостинцев! А я вот стою тут, жду, потому как на катер не поспел! Будет теперь от старшого офицера... броненосец-то наш того гляди в бой пойдёт, а Иван Задрыга — здрасьте-пожалуйста, на берегу околачивается, быдто крупа худая!

И, как нарочно, со стороны гор снова докатился далёкий гул залпа — и между зрителями и кораблями встали три белых столба. Задрыга разразился длиннейшей матерной тирадой, от которой у Светки, девочки домашней, глаза сделались похожи на автомобильные фары.

— А ишшо третья сестрица имеется, "Аврора"** — Задрыга слегка успокоился и как ни в чём ни бывало, продолжил выдавать военные тайны. — Только она на Балтике сейчас, а енти две туточки, в Артуре...

#* Однотипный с "Палладой" бронепалубный крейсер 1-шл ранга. 28 июля 1904 года после боя , ушёл в Сайгон, где был интернирован. Впоследствие участвовал в Первой мировой войне.

#** Третий крейсер той же серии. Во время русско-японской войны участвовал в Цусимском сражением. Холостой выстрел с "Авроры" явился сигналом кштурму Зимнего дворца, крейсер стал одним из символов Октябрьской революции.

Ну конечно! Вот откуда знаком Сёмке силуэт этой самой "Паллады"-"Палашки!" Он почти в точности повторяет линии крейсера "Аврора" — его пришлось увидеть на зимние каникулы, во время поездки с классом в Санкт-Петербург. Только тот крейсер был светло-серым, а этот почему-то белый, только трубы какие-то попугайские — жёлтые с чёрным. Вот уж глупость — белый корабль наверное, издали виден с самолёта. Или — тогда не было ещё самолётов? А "тогда" — это когда? Хороший вопрос... вроде бы, на экскурсии говорили? Да, точно! "Аврора", прежде чем ревратить творение архитектора Растрелли в тир, вроде бы участвовала в морском сражении на Дальнем Востоке — где утонул почти весь русский флот.

Значит — здесь он ещё не утонул, а "Аврора просто не успела приплыть из Петербурга? Ну да, логично — раз два точно таких же крейсера тут, то и третий, наверное, тоже должен?..

Сёмка еде сдержался, чтобы не выругаться. Вот осёл! О чём должн был быть доклад десятиклассников? О Порт-Артуре, верно? О войне с японцами? А боцманмат только что обмолвился — "Артур"... и что японцы стреляют?! Так это, значит, он и есть? Ещё бы знать, где находится этот город! чёрт, вот что ему стоило в кои-то веки выполнить эту внеклассную работу и прочитать те четыре рекомедованные историчкой книги? Вот сейчас бы и пригодилось. А ещё лучше — не лезть в незнакомые двери. Собирался ведь на урок истории — вот и шёл бы себе дальше...

— А во Владивосток пароходы сейчас ходят, дяденька моряк? — жалобным голоском спросила Светка. — а то у нас там родители...

Мальчик от неожиданности закашлялся. Ну, Светка, ну хитрюга! Чуть слезу не пускает — а ведь сообразила — родители у нас во Владивостоке! Стоп, а ведь она, похоже, понимает, где мы? Ну да, конечно — она же приехала с Дальнего Востока, с Сахалина?

Сёмка хорошо запомнил, как вскоре после своего появления в классе Светка на уроке подробно рассказывала о природе далёкого острова. Географичка, узнав, что новенькая приехала из таких далёких краёв, специально вызвала девочку к доске — и та довольно увлекательно поведала новым одноклассникам о далёком дальневосточном острове. Теперь Сёмке припомнилось, как она рассказывала о поездках во Владивосток — на пароме. Ну да, конечно, Светка ведь должна хорошо помнить свои родные места! Правильно, молодец девчонка, вовремя сообразила...

— Да какое там, барышня! — ответил Задрыга. — Разве что в Дальний китайские джонки бегают, да вот ещё миноносцы али угольщики когда прорвутся. Дюже япошка стережёт, да и мин на внешнем рейде понакидано — не море-окиян, а чисто суп с клёцками! Уж их тралят-тралят — а япошка всё новые подсыпает по ночам, и неймётся ему, окоянному — и матрос сплюнул под ноги. — А так — вон, по чугунке можно уехать, со всем нашим удовольствием. Как же вы так, от родителев своих отбились? Нехорошо, время сейчас лихое....

— Чугунка? — не понял Сёмка. — А это...

И ойкнув, замолк — Светка чувствительно припечатала его кроссовку каблучком.

-Да-да, Дядя моряк, мы как раз по железной дороге и приехали. — затараторила девочка. У нас дядя... родственник служит здесь, вот мама к нему и отправила. А как война началась — мы здесь, в Порт-Артуре и застряли...

-Так что ж ваш дядька-то не отправит вас обратно во Владик? — недоумённо спросил боцманмат. — Там-то, небось, спокойнее, а то — видите какие у нас страсти творятся?

И моряк кивнул в сторону недалёкой горной гряды, за которой снова начало погромыхивать.

— А дядя заболел! — нашлась Светка. — Грипп у него... то есть, лихорадка! Вторую неделю в больнице, вот мы и одни здесь!

— Заболел, значить? — сочувственно покачал головой Задрыга. — Ну что ж, господь даст, поправится. Вон, у нас на "Петропавловске" минный офицер тоже ентой... малярией мается. Как лихоманка его прижмёт — так лежат их благородие в каюте, хину ложками глотают. Вестовой их, Захар, только успевает простыни менять — так его, болезного, на пот прошибает! Страшное дело...

— Задрыга! Бегом ко мне! — раздался вдруг высокий, недовольный голос.

Ребята обернулись. Шагах в десяти от них стоял офицер — в чёрном то ли пальто, то ли длинном кителе, в фуражке с козырьком, почти вертикально спускающимся на лоб. На груди офицера сияли две шеренги пуговиц; нога в лакированном, изящном ботинке недовольно притоптывала по доскам пирса.

Боцманмат мячиком поскакал к начальству. Добежал, вытянулся в струнку, лихо вскинул ладонь к бескозырке:

Здравжелаю вашбродию! Носового антиллерийского плутонга старшой комендор Иван Задрыга....

— Молодец, молодец... — офицер оборвал бравый доклад ленивым движением ладони. Что, Задрыга, к катеру опоздал? Вот и я, как видишь... теперь ждать будем, пока эта опереттка не закончится.

На ребят офицер внимания не обращал. Впрочем, Сёмка перехватил взгляд, которым он одарил Светку. На лице моряка промелькнуло удивления и кривоватая какая-то улыбка — офицер мельком скользнул взглядом по ногам Светы и поспешно отвёл глаза.

— Так что, вашбродие, я вовремя явился, службу знаю! — старался меж тем боцманмат. — Только катера у пирса не было — ни нашего, ни с "Дашки", ни каких других. Баянцы, правда, стояли — так они у пирса с самого утра, когда "Баян" с "Новиком"* в море выходили. Только-только катере баянский ушёл — вона, назад ковыляют!

И Задрыга мотнул головой в сторону моря. Сёмка невольно проследил за на ним взглядом — поперёк взбаламученной падением снарядов гавани спешил отчаянно чадящий длинной трубой катерок. Он направлялся к длинному снежно-белому кораблю с четырьмя высоченными трубами.

#* "Баян" — броненосный крейсер российского императорского флота. Вступил в строй в 1903 году. 26 ноября 1904 года потоплен в гавани Порт-Артура. Поднят японцами, включён в списки японского флота под названием "Асо"

"Нови́к" — русский "малый" бронепалубный крейсер, II-го ранга, ближний эскадренный разведчик. Отличился в Русско-японской войне . После боя ы Жёлтом море попытался прорваться во Владивосток и был затоплен после боя с японскими крейсерами "Цусима" и "Читосе".

Да, катерок баянский! — вздохнул офицер. — Они сегодня с самого утра с адмиралом в море бегали, мининосцы выручать, что к острову Эллиот ночью ходили. Говорят — япошки "Стерегущего" * потопили, не слыхал, Задрыга?

А как жа, вашбродь! — кивнул унтер. — Баянские всё как есть обсказали — и как "Решительный" в гавань прибежал, и как их высокопревосходительство господин адмирал флаг подняли на "Новике" и вместе с "Баяном"? в море и вышли — "Стерегущего" выручать". Да только поздно — он уже утоп. Япошки, говорят, его чуть не захватили, во как!

— А "Решительный", значит, целым вернулся? — недобро протянул офицер. — Выходит, Федор Эмильевич бросил Сергеева? Вот уж не думал...

#* "Стерегу́щий" -миноносец типа "Сокол". Погиб 26 февраля 1904 года, ведя вместе с однотипным "Решительным" неравный бой с чеырьмя японскими мононосцами.

— Да он сам избитый весь, живого места нет! -заторопился боцманмат. — Баянские вон, говорили — как доложился, что потерял "Стерегущего", так с ног и повалился — сил в ём больше не было. И не слышит ничего, потому как шимозой контуженный. А у "Решительного" дырок в бортах, как у кастрюли худой! Паропровод перебило, как только починиться смогли...

— Ну ладно-ладно, хвалю за усердие! — недовольно перебил Задрыгу офицер. Похоже, он сам не рад был, что затеял этот разговор. — Ты, брат, вот что — сбегай-ка тут, посмотри — может ещё с каких кораблей катерки у пирса найдутся? Негоже нам с тобой тут прохлаждаться...

Задрыга, выпалив: "слушш, вашбродь!" снова козырнул и со всех ног кинулся вдоль пирса. Пробегая мимо ребят, он весело подмигнул Сёмке — не унывай мол, перемелется — мука будет.

— Сём, это же "Стерегущий"! — Светка сильно сжала ладошку мальчика. Тот вздрогнул от удивления — не заметил, когда его успели ухватить его за руку. — У нас в начале учебного года юбилейный урок был, по случаю стодесятилетия той войны — так историк из краеведческого музея рассказывал, про подвиг этого корабля! Он, как "Варяг" — ну, знаешь, конечно? — один с несколькими японцами сражался! Те его совсем разбили, а потом хотели захватить — так матросы заперлись в трюме и пустили воду! Сами утонули — но корабль врагам не достался, вот! Это что ж, выходит, о том самом "Стерегущем" Задрыга сейчас говорил?

Сёмка кивнул. Он и сам начал кое-что вспоминать — памятник в Петербурге, который показали им в последний день экскурсии. Массивный, клёпаный из броневой стали крест, весь избитый вражескими снарядами — а у его подножия двое моряков по колено в волнах. Один тянет руку вверх, к рваной пробоине, через которую льется солнечный свет, а другой отворачивает кремальеру кигстона, впуская в отсек безжалостное море...

— О том самом. — твёрдо ответил мальчик. — О каком же ещё? Знаешь, по-моему, мы с тобой попали в прошлое — ну, как в сериале про войну, смотрела? Только не в сорок второй год, а в самое начало прошлого века, в этот самый Порт-Артур.

— В тысяча девятьсот четвёртый год. — отозвалась девочка. — Нам на экскурсии рассказывали, во Владивостоке. — Девочка помолчала, а потом обоими руками вцепилась в запястье спутника. Сквозь рукав Сёмка ясно чувствовал мелкую дрожь девичьих пальчиков — Сём, я боюсь... как же мы теперь здесь?

Глава третья

В которой Сёмка знакомится с городом Порт-Артуром — и ещё кое с кем.

— Слушай, холодно что... — Сёмка как-то вдруг, сразу, почувствовал, что погода стоит отнюдь не летняя. С воды тянет ощутимо холодным ветерком, и Светкина дрожь вызвана, пожалуй, не нервами, девочке просто холодно. — Давай я тебе толстовку дам, вон, ты совсем замёрзла...

— Спасибо, Сём! — девочка отлепилась от Сёмкиной руки и принялась натягивать толстовку. Нет, всё-таки она нервничала — вон, и в рукава попадает не сразу... Ожидая, пока спутница разберётся со своим туалетом, мальчик порылся в рюкзаке. Так, что там у нас? Учебники — информатика, ОБЖ, география... так, ещё история. Пенал, пластиковая коробочка с бутербродами и глазированными сырками — мама всегда давала Сёмке завтрак с собой, чтобы не приходилось толкаться в очереди в буфете. Планшет? Сёмка и сам забыл, когда засунул девайс в рюкзак — обычно он старался не таскать его в школу, вполне разделяя ироническое отношение дяди Вити к повальному увлечению одноклассников всякого роджа гаджетами. Сунул, между прочим, не просто так — собирался поснимать репетицию, и забыл. Ну ничего — теперь вот нашлась натура поинтереснее...

Сёмка шагнул поближе к краю пирса, к здоровенной металлической тумбе, похожей на гриб лисичку — только многократно увеличенный, и не рыжий, а чёрно-чугунный — лишь кое-где тронутый яркими пятнышками ржавчины. Включил видеосъемку — и поймал в рамку экрана силуэт крейсера. Как бишь называл его Задрыга — "Диана", кажется?

— Снимаешь, да? Думаешь, сможем дома показать? Сень, мы ведь вернёмся, да?

Светка надела толстовку и теперь зябко куталась в чересчур длинные рукава. Она была заметно ниже своего спутника — голова на тонкой шейке смешно торчала из воротника толстовки. Вид у девочки был жалкий и одновременно трогательный — как у нахохлившегося на осеннем ветру птенца.

Сёмка медленно обвёл объективом планшета гавань, снова задержался на "Диане", потом, схватил камерой дымящие у далёкого берега корабли. Потом перевёл объектив на берег, прошёлся вдоль линии сопок, набережной, пакгаузов. Что-то неловимо знакомое было в этом пейзаже, будто он уже видел нечто подобное. Вот только где? Потом вспомним...

И он запихнул планшет обратно в рюкзак.

Ладно, пошли, а то вон, офицер этот на нас как-то странно косится! Может, заметил, что я снимаю, а у них это не положено?

— Не! — помотала головой Светка. — Я видела в Музее техники тогдашние фотокамеры: они большие, как... как пылесос наверное! И с такими чёрными гармошками. Ну ни чуточки не похоже на твой планшет!

— А что же он тогда на нас пялится? — не сдавался Сёмка. — Смотри вон, как уставился — прям глаз не отводит!

Ладно, пошли. — согласилась девочка. — Да и дует здесь сильно, я вся замёрзла. Ноги, вон, заледенели совсем...

Сёмка вдруг хлопнул себя по лбу:

— Точно, ноги! Слушай, я всё понял! Видела, как он на них уставился?

-А что у меня не так с ногами? — с подозрением спросила девочка и принялась, было, вертеться, осматриваясь.

— Да стой ты! — зашипел мальчик. — Сама же говорила — в каком мы году?

— В четвёртом, тысяча девятьсот. Ну и что? Сём, я не понимаю...

— А то, что тогда.. то есть сейчас женщины сплошь носят длинные юбки! До самой земли — как в фильме "Статский советник, помнишь? А если из под юбки хотя бы лодыжка видна — это считается неприличным, поняла? А у тебя — вон, даже колени....

Светка недоумённо посмотрела на мальчика и вдруг стремительно покраснела. И стала немедленно озираться -затравленно, беспомощно.

"Осознала. — сообразил Сёмка. — А я тоже хорош — нет чтобы как-то помягче, и вообще потом... как бы сейчас в слёзы не ударилась! Хотя, подумаешь — чего тут такого? Небось, у нас, летом, и не такое носит..."

Девочка, точно, чуть не плакала — она мёртвой хваткой вцепилась в рукав Сёмкиного пиджака и теперь упорно тащила его прочь — подальше от иронически усмехавшегося (никаких сомнений!) офицера, подальше от открытого пространства, от людей вообще.

Вдали снова ухнуло и над головой опять пропели дальними перелётами снаряды с японских броненосцев. Грохнуло — близко, дребезжаще, рассыпчато; над крышами недалёких дощатых сараев поднялся чёрный гривастый столб близкого разрыва. Светка, однако, не обращала обстрел никакого внимания — ей владело единственное желание: убежать, скрыться от позора, а уж там....

Сёмка тяжко вздохнул и поплёлся за спутницей. Вот уж действительно — свяжись с девчонками...

До сараев они добрались — и тут же об этом пожалели. Навстречу, из узких, заваленных всяким хламом проходов, побежали люди — почти все перепуганные, в испачканной, очень бедной одежде; много женщин. Многие кричали, на глазах Сёмки двое проволокли под руки перемазанного кровью молодого парня. Раненый мотал головой и охал: "Полехше, дорогие, родимые... помру!" перемежая жалобы чёрной матерной бранью. Бежали денщины; все, как одна, с головами подвязанными платками, многие — с корзинами, тряпичными кульками. Мелькали лица китайцев; то тут, то там виднелись лохматые папахи солдат. Их Сёмка распознал по шинелям.

Укрываясь от хлынувшего навстречу людского потока, они со Светкой прижались к дощатой стене, пытаясь пропустить мимо бегущих в панике обывателей.

Снова бухнул взрыв, на этот раз — намного ближе. Сёмка ощутил, как дрогнула под ношами земля; зазвенели разбитые стёкла, но звон перекрыл многоголовый вой толпы. Особо громко, заполошно разносились женские голоса; Светка, думать уже забывшая о не соответствующей местным понятиям о приличиях юбке, только тихо скулила, намертво вцепившись в бицепс своего спутника. На Сёмку налетел мужичонка в коротком, топорщащемся по краям клочками овчины жилете; под мышкой мужичонка волок здоровенную амбарную книгу в картонном переплёте, а другой — размахивал массивными конторскими счётами.

— Последний день настал! — орал мужичонка. — Всем нам погибель назначена, потому — господа бога прогневили! Говорили, предупреждали святые старцы, а мы, неразумные...

В чём провинилась эта толпа перед непонятными "святыми старцами" Сёмка так и не узнал — владельца счётов и амбарной книги унесло толпой, а за сараями снова солидно бабахнуло. На фоне узкой полоски неба, между железными корявыми крышами, пролетели, медленно вращаясь, какие-то обломки.

Толпа взвыла в голос. Ребят чуть не смяло — Сёмка, изо все сил упираясь в разгорячённые тела, пытался оградить девочку от панической ярости перепуганных людей, и вдруг...

— Осторожно, мальчик! Вы мне так руку сломаете! Право же, как медведь, разве так можно?

Сёмка от неожиданности отшатнулся, спиной впечатывая несчастную Светку в стену сарая. Перед ними стояла невысокая девочка — скорее, уже девушка, — в темно, зелёном, бутылочного цвета пальто со смешной накидкой на плечах — их той же ткани. Ярко-рыжие волосы девушки растрепались; шляпку или иной головной убор она, видимо, потеряла в давке. На шее рыжеволосой незнакомки алела свежая царапина; в руке она держала стопку книг и тетрадей, стянутых ремешком.

— Что же вы смотрите? — возмутилась незнакомка, отшатываясь от несущегося прямо на неё детины в разодранном от самого плеча пиджаке. Для этого ей пришлось буквально впечататься в грудь Сёмке. — Сделайте что нибудь, вы же мужчина!

Грохнуло в очередной раз — да так, что с крыши на голову ребятам посыпался мусор. Улица мигом опустела; люди, бежавшие от разрывов, вырвались из лабиринта между сараями, и теперь крики доносились оттуда, со стороны пристани.

— Да не стойте де вы столбом! — рыжая освободилась из объятий Сёмки — мальчик и не заметил, когда успел прижать случайную встречную к груди, — Смотрите, вы совсем затоптали вашу даму, носорог вы эдакий!

"Теперь ещё и носорог... — отрешённо подумал Сёмка, потирая грудь, чувствительно ушибленную острыми уголками книг. — Интересно, дальше она меня гоблином назовёт, или мамонтом?" Но — виду не подал, обернулся к Светке — та готова была уже лишиться чувств от ужаса.

— Ну-ну, дорогуша, ничего страшного, всё уже позади. — заворковала незнакомка. — Давайте вернёмся в школу. Скоро Казимир должен за мной прийти — это денщик папин, — он нас домой, на Тигровку отведёт... Ну а вы всё столбом стоите? — прикрикнула рыжая на Сёмку уже разгневанно. — И возьмите же, наконец, у меня книги, вот ведь какой бестолковый, право слово!

И чуть ли не швырнула мальчику свою ношу, бережно подхватывая обмякшую Светку под локти.

— Топольская, Галина Анатольевна. Можно просто Галина, не до церемоний. Ну, ну, голубушка, не надо... — это уже Светке, — ...вот всё и прошло! —

Сёмкина спутница шумно всхлипнула, втягивая воздух, посмотрела по сторонам — и вдруг неудержимо разрыдалась на плече новой знакомой.

-... а когда в Новом городе стали падать снаряды — в гимназии поднялась паника. Один разорвался совсем рядом, и одну из гимназисток поранило осколком стекла. Тогда я выскочила на улицу и побежала куда глаза глядят — очень уж страшно было...

А вы здесь ещё и учитесь? Удивилась Светка. Она совсем уже отошла от потрясения, вызванного встречей с перепуганной толпой — щёчки порозовели, девочка бодро оглядывалась по сторонам, не забывая расспрашивать рыжую Галину. "Вон, и о слишком короткой юбке и думать забыли — подумал Сёмка". Хотя — их спутница нет-нет, да и покосится на слишком уж экстравагантный наяд новой знакомой...

— Мы приехали в Артур меньше года назад, — продолжала девушка. Наш папа — штабс-капитан Топольский, Анатолий Александрович; попросился сюда по собственному желанию, потому что у нас, в Екатеринославе, сильно поговаривали о войне. Вот папа и вызвался защищать эти края! Видели бы вы, как его провожали! Папа вместе со своей ротой прошёл через весь город с оркестром; на вокзале были открыты царские покои, вся знать города и старшие офицеры — все собрались! Проводы были с шампанским — а когда поезд двинулся, играла музыка и рота солдат кричала "Ура!" Так — что стёкла в здании вокзального дебаркадера чуть не повылетали! — с удовольствием добавила Галина. Видно было, что она не на шутку гордится своим отцом.

— А вы сразу с ним приехали? — уточнил Сёмка — скорее из вежливости. Его так и тянуло достать планшет и снимать, снимать, снимать... Вон, проскакали по улице несколько верхоконных — с первого взгляда ясно, что казаки. Мохнатые папахи, лампасы на штанах, сабли — или шашки? — побрякивают о стремена. Лошади невысокие, все в тёмных пятнах пота; острый его запах шибанул в ноздри ребят, когда кавалькада пронеслась мимо.

А дальше — китаец в синей робе и смешной плоской шапочке; бежит трусцой, впрягшись, вместо лошади, в тонкие оглобли легонькой коляски. Седок — тучный офицер в белом кителе; сидит напряжённо, одной рукой вцепившись в низкий бортик, а другой придерживает зажатую между коленей саблю.

Когда рикша с седоком миновали ребят, офицер слегка приподнял фуражку, приветствуя Галину. Та на ходу слегка присела, отвечая на этот знак внимания.

— Капитан Биденко — пояснила девушка. — Папин сослуживец по Седьмой Восточно-сибирской стрелковой дивизии генерала Кондратенко, Романа Исидоровича. У него ещё дочка, Ниночка — моих лет. Мы с ней вместе танцевали, когда в честь нашего прибытия устроили бал в полковом собрании. Сёстры-то мои ещё маленькие, а мы с Ниночкой, да Вера Скрыдль — вот и все барышни...

Сёмка проводил рикшу взглядом. Что-то подобное он не раз видел по телевизору — только там возчики не бегали на своих двоих, а крутили педали велосипедов. Такие "велорикши" появились даже в центре Москвы и на ВДНХ — только там мускульной силе "рикш" помогали ещё и электромоторы.

— А приехали мы — нет, не сразу. — Галина вспомнила о Сёмкином вопросе. Сначала мы с мамой и сестрёнками — Лёлей и Ларочкой — остались в Екатеринославе; но папа так хорошо отзывался о Порт-Артуре в письмах, что мама, наконец, собралась ехать. Совсем мы решились, когда узнали, что здесь тоже есть хорошая гимназия — и меня даже пообещали принять во второй класс без экзаменов!

Сёмка хотел, было, переспросить, почему только во второй; на вид рыжей гимназистке было никак не меньше лет, чем им самим — то есть, 13, а то и все 14 — но не стал. Кто их знает, в каком возрасте у них тут в гимназии принимают?..

— Вот и приехали! — фыркнула совсем уже успокоившаяся Светка. — Угодили прямо на войну! Наверное, мама-то теперь убивается, отца пилит, что он вас сюда затащил?

Галина даже фыркнула от возмущения:

— Что вы такое говорите, Светлана! — попеняла она девочке. — Мы же — дочери офицера, а мама с папой где только не побывала, прежде чем его перевели в Екатеринослав! Такая уж у нас планида — следовать за папенькой туда, где он несёт службу!

— Да ведь и вы, — продолжала девочка, — вы ведь тоже со своими родителями приехали сюда из России, верно? Где вы раньше жили — в Москве, в Петербурге?

В Москве — машинально ответила Светка. Но мы туда совсем недавно, с Сахалина...

Брови рыжей гимназистки удивлённо приподнялись.

— То есть — вы сначала из этих краёв в Москву, и сразу же — назад, да ещё и в Артур? Тогда я вас понимаю — непросто, наверное, вот так, через всю страну мотаться туда-сюда! Мы вот с какими трудами добирались из Екатеринослава до Читы...

И девушка немедленно поведала попутчикам о том, как они с матерью, и ещё с двумя девочками — четырнадцатилетней Верочкой и девятилетней Варей, дочерьми инженера Шварца, пересекли на поезде всю Российскую Империю — от Малороссийского Екатеринослава до самого тихого океана. И хоть дороге женщин сопровождал денщик Казимир — тот самый, которого и дожидалась сейчас Галина, — и присланный инженером Шварцем человек, в пути всё равно было очень непросто. В Иркутске, в привокзальной гостинице, где больше двух суток пришлось ждать пересадки, они чуть не угорели. Казимир с Алексеем (так звали присланного Шварцем человека) лежали как мертвые; замок на двери, как назло, заело, и если бы не морозный воздух из распахнутого окна — всё могло окончиться весьма печально.

Отдельно Галина поведала, как тяжело было переезжать на санях по замёрзшему Байкалу — Сёмка с удивлением узнал, что железная дорога, оказывается, не огибала озеро, и пассажирам — как и грузам — приходилось преодолевать его на санях или в тёплое время, по воде, на пароме. Галина и её спутницы так замёрзли в пути, что не могли сами вылезть из саней и плакали от боли, когда их отогревали на станции, на другой стороне Байкала...

Но зато — как их принимали папа со своими товарищами по полку уже здесь, в Артуре! И какой хорошей оказалась новая гимназия! Галине понравилось решительно всё — и внимательное и ласковое отношение учителей, и огромный, светлый класс, в котором оказалось всего-навсего восемь парт и столько же учениц. Всякий раз девочку забирал из школы Казимир, к которому она уже успела привыкнуть во время долгого пути из России.

Идиллия, увы, продолжалась недолго — на третье или четвертое утро после первого учебного дня, новая гимназистка проснулась ночью от ужасного грохота. Девочка хотела было встать, но потом решила, что это — всего лишь гроза, а что она случилась посреди зимы — так мало ли что здесь, в самом Китае бывает? Гадина закрыла уши подушкой и уснула — и лишь утром мама сказала ей, что на эскадре была "учебная тревога" и что папа ночью ушел, позабыв вложить в кобуру револьвер.

— Только никакие это оказались не учения! — вздохнула рассказчица. — Когда мы с Казимиром направились, как полагается, к пристани, к катеру, чтобы отвезти меня в Гимназию — так в публике все разом спорили, шумели И через слово — "Война", "Японцы", и другие страшные слова. Я стала прислушиваться — но тут подошел катер. По дороге я всё же сумела разобрать, что ночью началась война; что подлые японцы, без предупреждения, против всех правил, напали на Порт-Артур и их флот бомбардировал наш. Уже потом, под вечер, папа рассказал, что в гавани подорвали два или три броненосца, а один даже приткнулся к берегу — чтобы не потонуть*!

Рассказывая о вероломстве японцев, без объявления войны напавших на русские корабли, Галина возмущённо сверкала глазами и нервически стискивала кулачок. Сёмка же усмехался — про себя, конечно. Знала бы эта наивная девочка, как будут начинаться войны через какие-то пятьдесят лет!

#* Японские миноносцы, атаковавшие русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура в ночь на 27 января (9 февраля) 1904 года сумели подорвать и на время вывести из строя броненосцы "Цесаревич", "Ретвизан", а так же крейсер "Паллада".

— Барышня! Галина Анатольна! А я уж бегаю-бегаю, вас ищу по всему Артуру! Куда ж вы, голубушка?

Навстречу ребятам торопился невысокий, тощий солдат. В шинели с подвёрнутыми к поясу полами — чтобы ловчее было бежать. На ходу он придерживал одной рукой плоский блин фуражки без козырька.

— Казимир! — обрадовалась Галина. — Денщик папенькин! Он всегда меня из школы забирает, Как хорошо, Казимир, что ты меня нашёл! Надо нам срочно домой — а то ои друзья потерялись при этом обстреле, видите — Светлана... м-м-м...— как вас по батюшке?

— Андреевна. — отозвалась Светка. — Только зачем, не надо...

Сёмка предупредительно сжал ей руку — молчи, мол, и делай, что говорят!

— Светлана Андреевна сильно напугалась от стрельбы — так давай-как поспешим, голубчик Казимир. Что, катер ещё не ушёл?

— Так что, барышня, катера нету... — развёл руками денщик. — Как бонбы японские на город стали падать — они пары развели и ушли невесть куда. Придётся нам с вами теперь пешедралом вокруг бухты. В гавань-то снаряды залетают — ни одна даже шампунька китайская не решится переплыть!

Ничего! — храбро ответила Галина, но Сёмка уловил, что голос девушки слегка дрогнул. — Дойдём. Не так уж тут и далеко, до темноты должны поспеть... И, вот что, Казимир — Светлана Андреевна, как видишь, одета неподходяще. Дай ей свою шинель, что ли...

Светка пыталась протестовать, но слушать её не стали — накинули на плечи девочки солдатскую шинель. Та оказалась велика — девочка не стала вдевать руки в рукава, а скрестила их на груди, под сукном, радуясь долгожданному теплу.

Дорога вокруг бухты на полуостров с забавным названием "Тигровый хвост" или по простому "Тигровка", где располагались казармы стрелкового полка и офицерские квартиры, заняла довольно много времени. Обстрел вскоре прекратился; вода во Внутреннем бассейне уже не взлетала к небу пенно-грязными столбами, но китайские лодчонки, любая из которым могла бы переправить путников на другую сторону гавани, испуганно жались к берегу. Галина, прыгала через лужи, как самая обычная шестиклассница московской школы. Заодно она поведала, что недавно ещё дальний конец бухты был забит льдом; но в марте снег сошёл совсем, земля подсохла — а до того старый, китайский город утопал в грязи. Навстречу всё чаще попадались люди: рабочие, угрюмые пехотные и артиллерийские солдаты, и китайцы, китайцы — в темно-синих одинаковых робах, с забавными косичками, спускающимися на затылки из-под круглых шапочек. Многие почти скрывались под неподъёмными на вид тюками, которые китайцы тащили с ловкостью, говорящей об изрядной практике.

Попадалась и публика поприличнее: продефилировал морской офицер под руку с барышней; прошествовал господин азиатской наружности, но в европейском платье — котелок, тросточка, золотая часовая цепочка поперёк круглого живота. За господином, оскальзываясь, поспешали трое китайцев. Каждый из них тащил при себе короткую бамбуковую палку и бесцеремонно пускл ее в ход, всякий раз, когда надо было расчистить дорогу господину среди толпы своих соотечественников.

Строения теснящиеся вокруг гавани, да и сам город — та часть, которую довелось увидать ребятам во время недолгого путешествия — вызывали только лишь уныние. Бесконечные ряды дощатых сараев (Галина называла их "пакгаузы"), покосившиеся домишки, будки, горы хлама. Повсюду копошатся всё те же китайцы; не слишком многочисленные европейцы — по всей видимости, русские, — по большей части надзирают за работами. Грузы перемещают либо на себе, либо силами мелких, неказистых лошадёнок и ослов. Несколько раз проходили команды солдат и матросов; один раз прошли все, как один, краснолицые, весёлые с узелками и вениками под мышками. "В баню ходили" — сказала Галина и почему-то хихикнула. Сёмка насупился и переспрашивать не стал.

В общем, смотреть в этом самом Порт-Артуре оказалось совершенно не на что — если бы не набившиеся в гавань корабли. От Сёмка не отрывал взгляда — красавцы! Он то и дело поднимал планшет, фиксируя боевые корабли то на видео, то на фотографии. Конечно, они были намного скромнее тех, что он не раз видел по телевизору — мальчик не разбирался во всяких мудрёных "водоизмещениях", но и без того понимал, что рядом с атомным авианосцем самый большой корабль, примостившийся в этой гавани будет не более чем речным трамвайчиком. И всё же они были красивы — эти русские крейсера и броненосцы, оказавшиеся по воле императора здесь, на краю света, в китайском порту. Галина, оказывается, знала их все наперечёт — вот "Диана", вот "Баян", там; дальше, стоят "Победа" с "Пересветом", а этот длинный, узкий, как клинок нахимовского палаша, белый, низкотрубный "Новик". О нём и его командире, капитане второго ранга Эссене девочка говорила так восторженно, что Сёмка решил, что она неровно дышит к этому неизвестному ему моряку. Не так уж он оказался и неправ: молодой, успевший прославиться отчаянной храбростью офицер представлял предмет воздыханий не одной артурской барышни.

Сёмка не уставлял удивляться осведомлённости гимназистки в военно-морских делах и даже рискнул высказать это удивление вслух. Та только усмехнулась: "Чего ж вы хотели? Артур— база флота, здесь каждый китаец наперечёт знает и все корабли русской эскадры, и всех старших офицеров..."

За разговорами обогнули гавань; перемазали обувку в ледяной каше у раздолбанных бревенчатых пирсов, где теснились баржи-грязнухи и шаланды управления порта. Казимир предлагал было то одной, то другой девочке перенести из через очередную канаву на руках, но предложения были с негодованием отвергнуты. Пришлось денщику и Сёмке вязнуть в грязище по колено, подавая руки барышням — чтобы те могли перепорхнуть с одной доски на другую, не замарав туфелек.

К казармам пехотного полка, за которым располагались жилища офицеров, подошли уже в полной темноте — ни о каком уличном освещении здесь, похоже, слыхом не слыхали. Здесь было всё же почище — дорожки выложены булыжником, а через особо непролазные колдобины перекинуты дощатые мостки. Казимир успел, впрочем, поведать, что недавно грязь здесь была непролазная — но генерал, к чьей дивизии причислялся расквартированный на Тигровке стрелковый полк, недавно посетил расположение, изгваздал генеральские брюки и устроил полковому командиру изрядную "распеканку". С тех пор солдаты и выложили дорожки булыжником, натасканным с каменистого, грязного пляжа.

— Вот мы и пришли! — Галина остановилась перед небольшим аккуратным домиком, украшенным веселенькой ажурной верандой. — Здесь мы и живём -а с другой стороны вход на половину Скрыдлей — у них ещё дочка, Вера, помните,я вам рассказывала?

— Галина? Куда ты подевалась, негодная девчонка? — на веранду вышла стройная, моложавая — лет тридцати пяти, не больше! — дама в персиковом платье до пола и с высокой причёской. В руке дамы была свернутая в трубку газета. — Мы уже места не находим себе от волнения — думали, что тебя убило во время обстрела города! Зачем тебе, скажи на милость, понадобилось уходить из гимназии? Отец сразу, как началась бомбардировка, поехал за тобой, а вы.... уж от вас-то, Казимир, никак не ожидала такого легкомыслия! — дама закончила гневную тираду, обращаясь к денщику.

Так ведь, барыня, Татьяна Еремевна, нешто я это удумал? — пытался оправдываться солдат. — я и сам барышню, почитай, по всему городу искал, а япошка бонбами так и сыпал, так и сыпал!

— У-у-у, предатель! — и Галина состроила по адресу отцовского денщика недовольную гримаску: — Всенепременно надо всё маменьке рассказывать, не мог уж и помолчать...

Хозяйке эти препирательства похоже, надоели.

— Ну довольно, Галина, уймись, марш переодеваться и мыть руки! Ужин уже остыл...

И тут только заметила спутников дочери.

— А это кто с тобой? Простите, господа, что сразу не заметила.. что же ты, дочка, представь меня свои друзьям?

— Светлана и Семён... — э-э-э... — девочка виновато улыбнулась. — Представляешь, мам, мы встретились возле пакгаузов, около порта. Повсюду снаряды палали, меня чуть с ног не сбили, а мадемуазель Светлана даже потеряла сознание!

— Ну ладно, потом... — решительно сказала мама Галины и тут только разглядела, что на гостье — солдатская шинель. — Проходите, молодые люди, проходите, сейчас я скажу горячего чаю! — засуетилась она, боясь, видимо, что её могу заподозрить в недостатке гостеприимства. — Дуняша, неси поскорее плед, а то наша гостья совсем зазябла...

И ребята вслед за новой знакомой шагнули в уютное, пахнущее печёным хлебом, тепло дома.

Глава четвёртая

В которой Семка отвечает на вопросы.

— А скажите-ка, юноша, что у вас, во Владивостоке, говорят по поводу начала войны? — поинтересовался отец Галины, ловко подцепляя палочками пельмень. Пельмени эти были не простые — китайские; Топольские сразу по приезде взяли себе китайскую кухарку. Супруга хозяина дома успела уже посетовать на то, что русской прислуги в Артуре днём с огнём не сыскать, впрочем — китайцы трудолюбивы, вежливы и почти никогда не воруют у хозяев. Только вот кухня их.... китайские пельмени, называемые "дим сум", подавались отчего-то к чаю и содержали внутри креветки и отваренные побеги бамбука. Матушка Галины готова была, кажется, часами рассуждать о достоинствах китайской кухни; сам глава семьи относился к этому с явной иронией, но супруге поддакивал во всём. Похоже, штабс-капитан Топольский дома являл собой законченный тип подкаблучника, что, впрочем, нисколько не мешало семейному счастью. Галина же то и дело фыркала в чашку, слушая маменькины сентенции о пользе восточной кухни — но возражать вслух, впрочем, не решалась.

Сёмка отложил палочки — спасибо многочисленным визитам в суши-бары! — и для начала солидно откашлялся. Предстоял серьёзный мужской разговор — о политике, конечно, тем более, что кроме самого Анатолия Александровича мужчин за столом не было — в семье Топольских росли только девочки. Знать бы только, что говорить о ней, об этой политике...

"Впрочем,— рассудил Сёмка, — вряд ли причины конфликтов между Японией и Россией сильно изменились за эти сто лет? Вон, дядя Витя рассказывал как-то, что у соседних народов претензии друг к другу копятся веками и никак не разрушаются? Из-за чего там японцы на наших всё время наезжают? Северные территории, кажется, острова какие-то* Шикотан и этот, как его... ну да ладно наверняка в той или иной форме это проблема и здесь присутствует...."

— Да вот, — начал Сёмка, солидно откашлявшись, — японцы всё их за островов не могли успокоиться, требовали отдать. Вот, потому наверное и напали. Хотят, наверное, себе их забрать, потому что мы после войны их заняли и не...

Сёмка вовремя прикусил себе язык — ступня Светки под столом больно врезалась ему в лодыжку. — Вот болван — какая ещё война? До неё здесь лет сорок ещё...

— Только не острова, а полуостров. — кивнув, поправил мальчика штабс-капитан. — Ляодунский полуостров здесь, в Манчжурии, достался Японии по Симонсекскому договору 1895-го года*, а потом наши вместе с Германией и Францией у них его отобрали. Да и насчёт войны — это вы зря, юноша — войны-то, как таковой, не было, хотя, конечно, на грани, на грани... Правительства Германии, России и Франции обратились к япошатам, чтобы те отказались от аннексии Ляодуна, вот тем и пришлось уступить. Очень они, знаете ли, сердились — в японо-китайскую войну Порт-Артур, тогда ещё китайский Люйшунь, им большой кровью достался. Ну а европейцы, понятное дело, теряться не стали — уже на слежующий год потянули через Манчжурию железную дорогу**, а немцы обосновались в Циндао, построив там базу для флота.

#* Симоносекский договор — заключён между Японской империей и Империей Цин 17 апреля 1895 года в результате поражения Китая в японо-китайской войне. Положил начало борьбе империалистических держав за территориальное расчленение Китая

#** Китайско-Восточная железная дорога (до 1917 года — Манчжурская) — железнодорожная магистраль, проходившая по территории Маньчжурии и соединявшая Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. Дорога построена в 1897-1903 гг., как южная ветка Транссибирской магистрали

— И правильно япошек из Манчжурии прогнали! — фыркнула Галина. — Вон, наша Ю Фанг, — и девочка кивнула в сторону кухни, — всё время твердит: "руссики уходить нет, японци приди, китайси рис нет, чумиза нет. Китайси умирайло, японси живи..."

— Да, верно — согласилась с дочерью Татьяна Еремеевна. — Местные китайцы такое порассказали о японском владычестве — кровь в жилах стынет! Они тут на площадях головы людям десятками рубили. Прямо ставили в ряд — и одного за другим, своими саблями...

— Катанами — поспешно встрял Сёмка. — уж в этом-то он разбирался. — Это меч такой японский, древний. Только лезвие изогнуто, как у наших шашек. И острые, как бритва, их ещё в миллион слоёв куют!

— В миллион?! — ахнула Галина. — Это ж сколько работы?

Не так и много — солидно ответил мальчик, радуясь случаю показать свою эрудицию. — берут лист стали и сгибают его пополам двадцать раз, и каждый раз проковывают. Вот посчитайте — как раз и получается почти что миллион слоёв!

— Двадцать? — недоверчиво переспросила Галина? — Всего-навсего? И целый миллион? Подождите, сейчас посчитаю.. -и девочка, закатив глаза к потолку, принялась беззвучно шевелить губами, время от времени старательно загибая пальцы.

— Ну, это надолго — усмехнулся Анатолий Алексеевич. — Уж в чём-чём, а в математике наша Галка никогда успехами не отличалась!

— И вовсе нет, папенька! — вспыхнула гимназистка. — ВО только устно трудно, сейчас пойду, возьму карандаш и тетрадку, и всё посчитаю, столбиком! — и не обращая внимания на протестующий возглас матери, девочка стремительно выскочила из-за стола и унеслась прочь.

— Вот ведь упрямица! — покачал головой штабс-капитан. — Теперь не уснёт, пока не подсчитает. А вы, молодой человек, оказывается, весьма осведомлены в вопросах японской культуры? Похвально, похвально. И как вы полагаете, станут они воевать против России всерьёз? А то у нас тут кое-кто надеется, что всё ограничится перестрелками на море — мол ещё месяц-другой и япошки сами запросят мира, слабовато им против России на суше-то воевать?

— Ещё как станут! — оживился Сёмка. — Они ж отморозки, упоротые — вон, когда с пиндосами на островах бодались, так в плен ни один не сдавался. Их огнемётами их подземных дотов выжигали, а женщины с детьми с обрыва в море бросались, чтобы в плен не попасть!

— С какими ещё пиндосами? — озадаченно нахмурился офицер. — простите, я не совсем... так, вроде, в Одессе называют местных греков? Бывал я там лет пять назад.. но при чём здесь японцы? И кстати, что такое "огнемёт"?

"Пиндосами у нас в школе американцев зовут, — начал было объяснять Сёмка и тут встретился глазами со Светкой. Та ожесточённо гримасничала, только что пальцем у виска не крутила — "заткнись, мол, идиот несчастный!" Да мальчик и сам понял, что его занесло не туда —

— Вы ничего не путаете, Семён? — продолжал недоумевать отец Галины. — Разве САСШ* когда-нибудь воевали с Японией?

#* Северо-Американские Соединённые Штаты. Так до 20-х годов 20 века в России называли США.

Надо было срочно выкручиваться — и Сёмка, вспомнив любимых дядей Витей киплинговских "Котиколовов", понёс совершеннейшую пургу о разборках американских и японских браконьеров за котиковые лежбища на Командорах, о древнем китайском оружии, выстреливавшем в противника струю горящего масла из бамбуковой трубы... и с каждой фразой понимал, чт тонет всё глубже и глубже. Анатолий Алексеевич был безжалостен — он прицеплялся то к одному, то к другому неосторожному слову, и Сёмка, пытаясь выбраться из очередной словесной ловушки, в которую сам же себя и загонял, все вернее путался в тенетах вежливых вопросов штабс-капитана. Светка уже перестала пинать своего спутника под столом — она только смотрела на мальчика широко раскрытыми глазами, в которых застыли ужас и отчаяние.

— Один миллион сорок восемь тысяч, пятьсот восемьдесят шесть! — громко заявила Галина, вернувшись в столовую. — А вы, папенька, не верили!? Вот вам! — и гимназистка совершенно по-девчачьи показала отцу острый розовый язычок.

Анатолий Алексеевич улыбнулся, сразу подобрев лицом.

— А ну-ка, егоза, давай, покажи, свои расчёты — и он потянулся за тетрадным листком, которым, будто захваченным вражеским знаменем, размахивала дочь. — Небось ошибок наделала, надо проверить...

— И ничего не насажала! — возмущённо вскинулась Галина, но тут Сёмка, обрадованный неожиданной сменой темы разговора, решил помочь спасительнице.

— А давайте я проверю на калькуляторе — увидите, что Галина Анатольевна права!

И с этими словами мальчик вытащил из кармана смартфон. Вспыхнул рабочий стол, усеянный значками "андроида", и Сёмка принялся увлечённо тыкать пальцем в экран.

— А ну-ка, молодой человек, что это у вас за интересное приспособление? — и штабс-капитан привстал, потянувшись через стол к Сёмкиному гаджету. — позвольте-как мне взглянуть?

Светка молча уткнулась руками в ладони. Сёмка застыл, словно поражённый громом — ну вот и всё, засыпались. Теперь всё окончательно пропало. И дёрнул же его чёрт ляпнуть про этот "миллион слоёв"...

Против ожидания, обошлось без тяжёлых взглядов в упор и вопросов в стиле "Кто вы, мистер Бонд"? Анатолий Алексеевич повертел в руках смартфон удивлёно хмыкнул и потребовал разъяснений — пока,с лава богу, лишь "как эта штука работает"? Сёмка, внутренне обмирая, непослушными пальцами вытащил из списка приложений инженерный калькулятор, растянул его окошко на весь экран и принялся демонстрировать гостеприимному хозяину примеры вычислений. Любопытная Галина пристроилась сбоку и дышала мальчику в правое ухо; матушка её, и та не сочла зазорным полюбопытствовать — что это за диковинку принесли в дом странные гости?

Отец Галины некоторое время пытался сохранять невозмутимый вид, но хватило его ненадолго — не скрывая восхищения, мужчина крутил гаджет в руках, завистливо охал и поражался, где это сумели сделать такое изумительное устройство и почему он, штабс-капитан русской армии ничего о таком чуде не слышал? Сёмка невразумительно мямлил что-то про американского учёного-изобретателя, стараясь отвлечь внимание слушателей демонстрацией очередных возможностей чудо-устройства.

— Поразительная машинка! — в который раз повторил Анатолий Алексеевич, с неохотой отдавая смартфон законному владельцу. — И полезная какая! Нам, пехотным, и то пригодилась бы, а уж артиллеристы — те бы, наверное, за неё душу продали бы! Всё время копаются в своих таблицах да логарифмических линейках. А тут как бы удобно — раз-раз и готово дело!

— Так ведь смартфон... то есть эту счётную машинку подзаряжать нужно, от электрической сети! — принялся оправдываться Сёмка. — а у вас ведь тут тока нет, верно? — и он выразительно покосился на керосиновую лампу с медным шаром.

— Электричество в Артуре только в управлении Квантунской крепостной артиллерии и в порту, в мастерских. — вздохнул штабс-капитан. — Но, впрочем, можно заряжать и там. А скажите, молодой человек, вы, случайно, не знаете — можно ли выписать такое устройство из Америки? Я бы посоветовал моим друзьям-артиллеристам, они служат на батарее Золотой Горы и крайне были бы признательны...

Сёмка беспомощно открыл и закрыл рот, так и не придумав, что бы соврать поправдоподобнее — и тут вдруг хлопнул себя по лбу ладонью и, чуть не уронив стул, кинулся к рюкзачку. Тот валялся на странном, узеньком коротком диванчике, который Галина назвала незнакомым словом "канапе".

— Вот держите, Анатолий Алексеич, отдайте своим друзьям! — Сёмка протянул офицеру свой школьный калькулятор "Ситизен". — Его заряжать не надо, просто держите так, чтобы вот сюда, на эту пластинку свет падал — и он сам будет работать. От солнца, да. Возможностей у него слегка поменьше, но всё равно корни можно брать и уравнения и косинусы с синусами всякие даже — вот видите, значки?

С недавних пор в московских школах начали ставить глушилки сотовой связи, чтобы ученики не пользовались гаджетами для списывания на контрольных. В качестве компенсации Сёмка таскал теперь в школу "научный" калькулятор с монохромным жека экранчиком и большими, удобными кнопками.

Отец Галины запротестовал; сама же она же наоборот, вцепилась в подарок обоими руками, заявив что "если вы, папенька, не хотите, то мне пригодится в гимназии". Мать тут же устыдила не в меру предприимчивую дочку, заявив, что офицерам на батарее счётная машинка, конечно, нужнее.

Топольский внезапно заявил, что не может принять в подарок столь ценный предмет и предпочёл бы заплатить за него. В связи с чем и поинтересовался стоимостью сего чуда.

Сёмка, отлично помнивший, что заплатил за калькулятор в "Комусе" сущую ерунду, чуть было не ляпнул — "фигня, рублей восемьсот", — но вовремя прикусил язык. В памяти у него отложилось, что "до революции в России корова стоила три рубля" — выходит, что он затребует у гостеприимного хозяина целое состояние? Слегка подумав, Сёмка неуверенно ответил — "долларов десять, кажется, когда был новый" — и с облегчением выдохнул, когда штабс-капитан понимающе кивнул.

— Недешёвая игрушка, ну да наверное, своих денег стоит. Это, выходит, около двадцати рублей, так Танюша?

— Около тридцати пяти — отозвалась супруга, а Сёмка ещё раз отметил про себя, что настоящим хозяином в доме является как раз она. — Сейчас по случаю войны курс обмена что фунта, что доллара, взлетел до каких-то немыслимых высот, совсем банкиры эти обнаглели...

Да уж, — невесело усмехнулся офицер. — То не беда, если за рубль дают пол-рубля; а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду.*

Сказано было сильно. Сёмка подивился — что, и у них здесь рубль падает? Нет, решительно ничего не изменилось за все эти годы. Гаджеты вот напридумывали, а по сути — всё то же самое. Что за неустроенная такая страна — Россия? Сто десять лет прошло — а инфляция никуда не делась! Впрочем, вроде бы при Советском Союзе инфляции не было. Или была? Надо бы у дяди Вити уточнить — подумалось Сёмке, и тут он вспомнил, что и дядя Витя, и курс Центробанка в 52 рубля за доллар и родная школа и мама остались там, в будущем — и нет ни малейших гарантий, что он их когда-нибудь ещё увидит...

# * Во дни чрезвычайного упадка наших денег, совершенно несправедливый русский человек встретился с Салтыковым-Щедриным в Париже и горько жаловался ему на низкий курс. "Я этого не нахожу, — патриотично заметил Михаил Евграфович". — "Помилуйте! — воскликнул собеседник, — ведь нам дают всего только полтинник за рубль!". — "Так ведь все-таки дают полтинник, это превосходно! Вот, когда за наш рубль будут давать в морду, тогда курс будет плохой".

Татьяна Андреевна принесла тем временем кошелёк — старомодный, бархатный, запирающийся на смешную защёлку с двумя блестящими металлическими шариками. На свет божий появились монеты — три жёлтых, неожиданно тяжёлых кружочка с царским профилем и несколько покрупнее, белого металла. Жёлтые кружочки, оказавшиеся золотыми, именовались непонятно — "империал"; белые были из серебра. Так что всего в руки смущённого Сёмки перекочевали 36 рублей. Он поначалу отнекивался, а потом сообразил — придётся или нет вернуться домой, а здешние деньги им со Светкой уж точно не помешают; если застрянут здесь, хоть будет что-то на первое время. А нет — так сувениров можно будет купить. В конце концов, надо же захватить из прошлого что-то весомое? А иначе — кто им поверит?