Тетрадь 75

— Пейте чай, — угощала Мама Фира. — Давайте я вам ещё налью.

— Спасибо, — улыбнулся ей Эркин.

Колобок вторую чашку пить не стал, а полез из-за стола, крепко прижимая к себе обёртку с парусником и фольгу.

— А что надо сказать? — остановила его Мама Фира.

— Спасибо, — послушно сказал Колобок, глядя на Эркина круглыми тёмными глазищами.

— На здоровье, — улыбнулся Эркин.

— Теперь беги, — разрешила Мама Фира.

И, когда Колобок выкатился из комнаты, Колька прислушался и хмыкнул:

— Побежал к Сёме хвастать.

Не спеша, беседуя о всяких хозяйственных делах, допили чай, и Эркин встал.

— Спасибо большое, мне пора.

— Заходите ещё, — улыбалась Мама Фира.

Колька вышел провожать Эркина.

— А поёшь ты здорово, — снова сказал он, когда Эркин уже заматывал шарф. — Батя тоже пел, а ты... жалко, моряцких песен не знаешь.

— Ничего, — улыбнулся Эркин. — Ещё выучу.

— Это точно, — заулыбался Колька. — Ну, спасибо, что зашёл.

— И тебе спасибо. Бывай.

— И ты бывай.

Эркин пожал Кольке руку и вышел. Уже темнело, и ветер гнал облака снежной пыли. Эркин поглубже натянул ушанку и поднял воротник полушубка. Зима, конечно, штука хорошая, но ещё лучше, что скоро март и весна.

Он шёл, слушая, как визжит под ногами снег, и улыбался. Он уверенно чувствовал, что всё делал правильно, как надо. А подпол... конечно, подпол или погреб на лоджии — это глупость, но сделать что-то вроде шкафа, чтобы зимой продукты не лежали открыто, это совсем другое дело, но тут надо подумать и всё просчитать, и... Эх, был бы Андрей!

И снова имя Андрея, сама мысль о нём отозвалась болью. Андрей так и не узнал, что его отец жив. Так оберегал отца, молчал о нём, вмёртвую, как... как он сам о Жене все те шесть лет, запретив себе даже вспоминать. А тот выжил. Если б Андрей только знал, ну, если б чуть раньше...

Эркин совершенно не мог представить себе, как Бурлаков только догадался, что Андрей — его сын, и вообще... Но если догадался в январе, почему не в октябре? Нашёл же их — его и Женю — в Загорье. Нашёл бы и в Джексонвилле. А теперь что ж... Думать об этом — только душу себе травить. Ничего же уже не поправишь и не изменишь.

Пока дошёл до "Беженского Корабля", наступил вечер. Эркин нашёл взглядом свои окна. В кухне горит свет, шторы задёрнуты, но лампа просвечивает. Значит, Женя уже дома. Он улыбнулся и прибавил шагу.

Его ждали. Едва он открыл дверь в коридор, из детской толпы с визгом вывинтилась Алиса и с разбега ткнулась в него.

— Э-эри-ик! Эрик пришёл!

Эркин подхватил её на руки и подкинул. Чуть-чуть, а то ещё ударится о потолок.

— А теперь домой, да? — Алиса уцепилась за его руку и помахала остальным. — Всем до завтра, я домой.

Эркин тщательно обтёр бурки о коврик и достал ключи. Но Алиса, опредив его, подпрыгнула и хлопнула ладошкой по звонку. Эркин укоризненно покачал головой, но улыбнулся. Потому что уже слышал быстрые лёгкие шаги за дверью. Но ключ уже в замке, и они с Женей открыли его одновременно.

— Здравствуй, милый, — засмеялась Женя. — Заходи.

— Ага, — Эркин перешагнул через порош и коснулся губами щеки Жени.

— Ну, как там?

— Запуржило, — щегольнул Эркин новым словом, раздеваясь и размещая вещи на вешалке. — А как у тебя, Женя?

— Как всегда, отлично, — Женя чмокнула его в щёку и побежала на кухню. — Мойте руки и будем обедать, — донеслось уже оттуда.

— Эрик, помоги мне, — позвала его Алиса.

Эркин помог ей повесить пальтишко и фетровую шапочку, которую называли уже услышанным здесь странным словом — капор. Алиса поставила свои ботики рядом с его бурками и побежала на кухню.

— Мам, а это чего?

— Не хватай, сейчас за стол сядем. А руки-то?! Алиса, ты уголь грузила? А ну марш в ванную!

За окнами было уже темно, а на столе обед или ужин... по времени — ни то, ни другое, а по содержанию... "Нет, всё-таки ужин", — решила Алиса. Потому что супа нет. А есть очень вкусное мясо с картошкой, ещё салат из всяких овощей и чай со свежеиспечённым печеньем.

А после ужина читали сказки и играли в мозаику. А потом Эркин читал газету, а Алиса слушала, сидя у него на коленях, и незаметно заснула.

Женя с улыбкой кивнула Эркину.

— Уложишь её? — но так как он медлил с ответом, легко встала. — Давай я.

Эркин встал, держа Алису на руках.

— Я только отнесу и положу её, хорошо?

И не дожидаясь её ответа, вышел из кухни. Женя пошла следом и, когда Эркин положил Алису на кровать, быстро переодела её и уложила уже по-настоящему. Эркин молча следил за её действиями. Хотя Алиса уже спала, они всё-таки оба поцеловали её на ночь. А когда вернулись на кухню, Эркин тихо сказал:

— Женя, не обижайся на меня, но... помнишь, ты просила меня не молчать, а объяснять?

— Ну да, — Женя ободряюще улыбнулась ему. — Ты...

— Я боюсь, — Эркин резко, как отрывая тряпку от раны, выбрасывал английские слова. — Я боюсь раздевать Алису. Она — ребёнок, а я... я же умею только одно, понимаешь, Женя, я... я боюсь, что сделаю, как учили. Там учили. А как надо, я не умею.

Женя обняла и поцеловала его.

— Всё хорошо, Эркин. Научишься. Ты уже многому научился, научишься и этому.

Она поцеловала его ещё раз и мягко отстранилась.

— Сейчас чаю попьём, да?

— Ага, — улыбнулся Эркин. — Костровой час.

Женя поставила на стол две чашки и налила чаю.

— Бери варенье, Эркин. И печенье.

— Мгм, — пробурчал с набитым ртом. — Спасибо, Женя, так вкусно. Женя, так я думал на лоджии сделать шкаф, чтоб всё-таки не на полу.

Он рассказал Жене о Миняе, как ходил к Кольке смотреть подпол, и что придумал по дороге домой.

— Я только вот о чём думаю, Женя. Ну, зимой понятно, а летом? В подполе у Кольки холодно, но не как на улице, а на лоджии... — он неуверенно пожал плечами.

— Да, — кивнула Женя. — Да, конечно, так, Эркин. И я думаю, что просто шкаф тоже будет неудобно. Зимой холодно, летом жарко... Эркин, а нам вообще-то нужен подпол? Зачем нам закупать сразу много?

— Да? — удивился Эркин и виновато улыбнулся. — Я не думал об этом. Я... я слышал, что все делают запасы, картошку там... и помнишь, мы в Джексонвилле... — и осёкся, не договорив.

Как же он посмел напомнить Жене тот трижды проклятый город, всё, что там было, и картошку же они перед самым Хэллоуином купили, сейчас Женя вспомнит и... и всё... конец... Он невольно пригнул голову, как под ударом.

Но... но ничего страшного не произошло. Голос Жени оставался ровным и спокойным.

— Ты про ту картошку вспомнил? Ну, Эркин, там приходилось экономить на всём, а теперь у нас есть деньги.

Эркин осторожно приподнял голову, увидел улыбающееся лицо Жени и перевёл дыхание. Пронесло!

— Да, Женя, конечно, это так, — быстро согласился он и перевёл разговор. — Женя, а завтра?

— Ой, — счастливо вздохнула Женя. — Завтра у меня отгул. Мы с Алисой пойдём погуляем, ну, и по магазинам. Знаешь, я хочу в Торговые Ряды зайти. А мебель мы на той неделе вместе посмотрим.

— На той неделе я во вторую, — извиняющимся тоном сказал Эркин.

— Ну, так через неделю, — успокоила его Женя. — А я из одежды хочу кое-что посмотреть.

— Конечно, — горячо поддержал её Эркин. — Купи себе платье. Или...

— Или, — Женя засмеялась и поцеловала его.

Не будет она ничего ему говорить. А то он опять надуется, выставит колючки и начнёт твердить, что ему ничего не нужно.

— Женя, а когда ты в это... КБ перейдёшь? — спросил Эркин, собирая чашки.

— Ну, где-то через неделю или две. Как здесь закончу. Понимаешь, — она улыбнулась, — Ларя меня не хочет отпускать.

— Ларя — это начальство твоё? — настороженно спросил Эркин.

— Он хороший, — сразу поняла его Женя. — Понимаешь, он считает меня очень хорошим работником, потому и хочет, чтобы я в машбюро осталась.

— Ага, понял, — Эркин расставил чашки на сушке и вытер руки. — Пойдём спать, да?

— Да, — Женя встала. — Тебе завтра в первую, — и вдруг зевнула, пришлёпнув рот ладошкой.

Подходя к дому, Тим обшарил взглядом окна. Все тёмные, все спят. Ну да, правильно, он сегодня припозднился, за полночь уже. Нет, вон одно светится. Его окно. На кухне. Опять, значит, Зина его ждёт. Тим прибавил шагу, хотя и так шёл быстро.

В подъезде он варежками оббил себя, стряхивая с плеч и груди снег, снял и отряхнул ушанку и так, держа её в руках, быстро взбежал на свой этаж, достал ключи. Замок он так и не поменял, ну, это можно и потом, когда с деньгами станет чуть полегче. Они и так ссуду тратят, а комнаты пустые стоят.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, Зина быстро увеличила огонь под кастрюлей с тихо греющимися щами и пошла в прихожую.

Тим уже разделся и развешивал полушубок и ушанку.

— Всё в порядке, Тима? Что так поздно? — спросила Зина.

Хоть с детства знала, что пока мужик голодный, говорить с ним без толку, а не удержалась.

Но Тим улыбнулся и ответил:

— В порядке. Работы было много.

— Ага-ага, — закивала Зина. — У меня уже на плите всё.

— Ага, — снова улыбнулся Тим. — Сейчас. Я в душ только, и сядем.

— Ну, конечно же, Тимочка.

То, что Тим каждый раз, придя с работы, первым делом отправлялся в ванную и мылся там с головы до ног, уже не удивляло Зину, привычную к субботней бане. В самом деле, ну, а он так привык, да и не так уж это и плохо, вреда, во всяком случае, никакого, а врачиха, что приходила детей смотреть, тоже толковала об ежедневном купании. Теперь она и Диму с Катей каждый вечер перед сном в ванну запихивает. И, пока Тим плескался в ванной под душем, Зина быстро накрыла на стол и себе тарелку поставила: Тимочка не любит один есть.

Тим вышел из ванной с влажно блестящими волосами, рубашка навыпуск по-домашнему, и видно, что весёлый. Зина быстро налила полную тарелку горячих щей, нарезала хлеба. Увидев вторую тарелку, Тим удовлетворённо кивнул и сел. Первые несколько ложек съели молча. Зина оглядела стол, подвинула ближе к Тиму соль и перец. Он кивком поблагодарил и продолжал есть. Уже неспешно, явно отходя от усталости. Зина молча ждала, когда он насытится и заговорит. Тим подобрал последние полоски капусты, доел хлеб.

— А на второе мясо, Тимочка, — вскочила на ноги Зина.

И, поставив перед мужем мясо с картошкой, снова села. Ну, всё как когда-то, только мама отцу второе в ту же тарелку накладывала, а Тимочка любит, чтобы как в столовой, в разных тарелках. Ну так лишнюю тарелку помыть разве ей в тягость, господи, да раз ему так нравится, вон он уже совсем отошёл, улыбается.

— Зина, — Тим, улыбаясь, смотрел на неё. — Я уже не рабочий в цеху.

— Ой! — ужаснулась Зина. — Тебя уволили?

— Нет, — засмеялся над её испугом Тим. — Теперь я автомеханик. Двести рублей в месяц и ещё премии, и за разряд.

— Ой! — уже совсем по-другому выдохнула Зина. — Ой, Тимочка, это ж такие деньги...

— Я уже завтра по-новому получу, — Тим улыбался по-детски хитро. — Я ж с первого по-новому числюсь.

— И молчал? — Зина даже обиделась. — Что ж ты ни словечка мне?

— Я... как это... да, сглазить, правильно, сглазить боялся.

— А, ну это, конечно, — закивала Зина, щупая чайник. — И чаю попьём. Ты как будешь, Тимочка, внакладку?

— Вприкуску, — мотнул он головой.

Пить чай, зажав в зубах кусочек твёрдого сахара, чтобы горячая жидкость прямо во ту становилась сладкой, Тим научился уже здесь, когда после работы, а то и просто в тихую минуту пили общий чай в дежурке. И ему это нравилось. Да и сахару меньше уходит.

Зина поставила на стол стеклянную вазочку с наколотым сахаром, налила чаю. Тим с удовольствием отхлебнул тёмно-коричневой горячей жидкости.

— Я прикинул. Двести рублей — это и на еду, и за квартиру хватит, и ещё останется. Сможем домом заняться.

— Залу делать будем?

— Сначала детские сделаем. Чтоб уж всё было, как надо. И спальню.

— Ага, ага, — соглашалась Зина. — Вон как у Морозов сделано.

— Тебе нравится? — Тим внимательно смотрел на неё. — Ну, как это у них?

Зина смущённо погладила клеёнку.

— Да как тебе сказать, Тимочка. Ну, кухня у них хороша, что и говорить, — Тим кивнул. — И у Алиски хорошо. Ну, да это же просто зараз всё, как это, гарнитуром куплено. А спальня... — Зина даже покраснела. — Это ж... это ж разврат уже, Тимочка. Ну, зеркала повсюду, и на что их столько, и шкаф, и трюмо с тройным, кровать не у стены, а торчком стоит, на всю комнату, всё на виду. Нет уж, Тимочка, чем у нас спальня плоха?

— Хороша, — кивнул Тим. — Но ковёр на пол можно.

— Ну, это ж совсем другое дело, — горячо согласилась Зина. — Коврик у кровати, или там на стену, знаешь, картинкой, и красиво, и обои не грязнятся. А шифоньер у нас с зеркалом в спальне, куда ещё зеркал?

— Хорошо, — кивнул Тим.

И Зина, обрадованная его согласием, продолжала:

— И чего это Женька такое наворотила со спальней? Вот и культурная, и образованная, а наворотила... — она осуждающе покачала головой.

— Это не она, — хмыкнул Тим. — Это он всё... наворотил.

— Мороз? — переспросила Зина и покатилась со смеху. — Ой, Тимочка, да ты что, да он же телок-телком, на всё из Женькиных рук смотрит, да где ему до такого додуматься?! Скотником же был, кроме хлева и барака не видел ничего! Нет, Тимочка, это Женька. А он, что она ему говорит, то и делает.

— Их проблема, — не стал с ней спорить Тим.

— И то правда, — сразу согласилась Зина. — Чужая жизнь — не наша печаль.

— Да, — Тим встал и устало потянулся.

— Ты иди, Тимочка, ложись, — захлопотала Зина, убирая со стола. — Я уберу и к детям загляну только. А ты ложись, отдыхай.

Тим кивнул и вышел из кухни. Но сначала сам зашёл к Диму и Кате. Не то, чтобы он не доверял Зине, об этом и речи быть не может, но лечь спать, не увидев детей, не мог.

И Дим, и Катя спали. Тим наклонялся и осторожно целовал их, вдыхая чистый и такой... невинный, не сразу он нашёл нужное слово, запах. Дим улыбнулся, не открывая глаз, а Катя только вздохнула.

В спальне Тим привычно быстро разделся и лёг к стене. Свет он не погасил и, лёжа в кровати, осматривал их спальню. Большой трёхстворчатый шкаф, одна створка зеркальная, комод, на комоде лоток из-под винограда — Зина туда свои шпильки и другие мелочи складывает, — под потолком лампа, Зина говорит: "Тюльпанчик" — и два стула. Небогато, и он это, конечно, понимает, но... но и так, как Мороз сделал, он не хочет. И... и не потому, что это разврат, нет, просто каждый делает свой дом под себя, и по-другому Зине будет неудобно, неловко, а ковёр на стену — это хорошо, двести рублей, да за разряд, да ещё премия, нет, премию считать нельзя, это ненадёжно, а с разрядом получается за двести тридцать, сто пятьдесят на еду, квартира — двадцать семь, ну тридцать, свет... пока десятки не нагорает, но считаем по максимуму, так что остаётся...

— Так что живём, — сказал он вслух.

— А и конечно, — певуче отозвалась Зина, переплетая на ночь косу. — Конечно, живём, Тимочка, чего же не жить.

Она сложила шпильки в лоток и пошла к двери выключить свет и закрыть задвижку. Что-что, а это Морозы хорошо сделали: нечего малышне в спальню лезть. Когда Зина легла, Тим повернулся к ней, обнял. Она охотно подалась навстречу ему.