Тетрадь 82

Он ещё мыл руки, когда суетливо вбежала бабка и подала ему полотенце.

— Чего ж это Тёмка не пожрамши побежал?

— В городе перехватит, — дед вытер руки и повесил полотенце на гвоздик. — А нет, так придёт, поест.

— Ну и ладно, — сразу согласилась бабка.

Затопали на крыльце и в сенях быстрые мелкие шаги, и в кухню ввалилась вся тройка малышей.

— Дед! — заорал Санька. — А мы уже всё!

— Мы на улицу пойдём! — так же звонко и самозабвенно орала Лилька.

— Идите, — качнул бородой дед.

И тут же поймал за воротник рванувшегося следом Ларьку.

— А ты куда, пострел? Мал ещё для улицы.

Лилька и Санька вылетели за дверь, пока дед не передумал, и бабка какой работы по дому не нашла, а Ларька задумался: реветь или попробовать всухую чего-то выпросить бабки с дедом?

Конец апреля оказался для Эркина хлопотным из-за обилия праздников. Он-то знал только о Пасхе и думал, что это как и Рождество: подарки, необычная еда, ну, погуляют, ну, в гости сходят, — кстати, примерно так и получилось, но несколько дней до Пасхи, он, придя домой после второй смены, обнаружил празднично накрытый стол. Алиса уже, как всегда в это время, уже спала.

— О-о-о?! — тихо протянул он. — Женя, а почему?!

Женя с улыбкой смотрела на него.

— Я так и знала, что ты забудешь. Раздевайся, мой руки и будем праздновать.

— Слушаюсь, мэм.

И улыбка Жени показала ему, что ответ правильный.

Умываясь, он перебирал в памяти всё слышанное в эти дни и не мог понять, о каком празднике говорит Женя. Может, уже Пасху начали праздновать? Но об этом ничего не говорили, ни в бригаде, ни в школе. Какой-то ещё русский праздник, о котором он не знает? Наверное, так. Так что, войдя в кухню и усаживаясь уставленный тарелками со всякой вкуснятиной стол, он сразу и спросил:

— И какой сегодня праздник, женя?

— Ровно семь лет назад, — торжественно ответила Женя, — мы встретились. В первый раз увидели друг друга. Вспомнил?

Эркин не сразу понял, а поняв... Видно, он не уследил за лицом, потому что глаза Жени стали испуганными.

— Эркин, что с тобой?

Он вздрогнул и опустил ресницы.

— Нет, всё в порядке, Женя, всё хорошо, спасибо.

Но Женя уже порывисто подошла к нему, положила руки на его плечи, не давая ему встать.

— Что, Эркин? Что не так? Скажи мне. Ну? Я прошу тебя, Эркин.

— Женя...

Он накрыл её руки своими, прижал к себе.

— Женя... ты... тебе...— он запинался, будто разучился говорить.

Женя смотрела на него своими огромными — на пол-лица — глазами, и под этим взглядом он не смог промолчать.

— Ты... тебе хочется вспоминать... это?

— А почему нет, Эркин? Мне было так хорошо с тобой.

— Да? — изумился Эркин. — Тебе понравилось?

Теперь уже Женя изумлённо смотрела на него.

— Но, Эркин, ты что, ну, конечно, о чём ты говоришь?

— Но, Женя... я... — он запнулся, подбирая слова. — Я же был первым, это же больно...

— А сам ты как говоришь? — рассмеялась, всё поняв, Женя. — И я так же. От тебя больно не бывает. Ну? Понял? Мне было очень хорошо, и я так и помнила тебя.

Эркин порывисто и в то же время мягко, чтобы не толкнуть Женю, встал, обнял её, прижавшись лицом к её волосам.

— Ох, Женя, я... я дурак, Женя, прости меня, спасибо тебе, Женя, — бормотал он.

Женя поцеловала его в шею и, запрокинув голову, в щёку рядом со шрамом.

— Ну, всё в порядке, Эркин? Да? Давай праздновать. Это наш день, Эркин.

Эркин глубоко вздохнул, потёрся лицом о её макушку.

— Да, Женя, да.

Он разжал объятия, и они сели к столу.

— Только я один есть не буду, — улыбнулся Эркин.

— Ага, — рассмеялась Женя. — Я и не собираюсь только смотреть.

Эркин ел, громогласно восхищаясь и смакуя, но совершенно не замечая вкуса. Он улыбался, шутил и смеялся над шутками Жени, но думал о другом. Поверить в сказанное Женей он не мог: слишком хорошо знал, как долго помнится боль, и какая ненависть к причинившему её, ведь именно из-за этого и решили беляки, чтобы первым, с болью, был раб, спальник, а память о боли была и им самим изведана сполна, а тут... Женя жалеет его? Боль не может быть приятной. И она — сказать, что Женя лжёт, нет, он даже подумать так не мог, но... но... она так говорит, чтобы сделать ему приятно, — нашёл он наконец удобную формулировку и счастливо улыбнулся.

— Спасибо, Женя. Всё так вкусно.

Женя легко встала, собирая посуду и мимоходом взъерошив ему волосы. И он, как всегда, перехватил и поцеловал её руку. И встал, помогая ей.

Вдвоём, сталкиваясь и счастливо мешая друг другу, они убрали в кухне. И, как это часто бывало, Эркин подхватил Женю на руки и понёс в спальню. И Женя тихо смеялась, обхватив его за шею. И она была такой маленькой и хрупкой, что он ощущал сбя невероятно большим и тяжёлым, и боялся раздавить её. Но Женя только смеялась и обнимала его, гладила его плечи и шею, перебирала ему волосы на затылке, и прижимала к себе. Пока так и не заснула в его объятиях, и во сне прижимаясь к нему.

Эркин осторожно, чтобы не потревожить Женю, распустил мышцы. Женя рядом, её запах, особенный, ни с чем не спутаешь и названия не подберёшь, окутывает его, он и во сне ощущает его, плывёт в нём. И ничего ему не надо, ни-че-го...

* * *

Переезд через границу прошёл тихо и даже как-то буднично. Эшелон остановили на запасном пути, по вагонам прошли военные патрули, тут же проверка документов, обмен денег... а вещи не смотрели. Снова задёргались, лязгая, вагоны, и поезд неспешно двинулся вперёд.

Андрей, лёжа на своей полке, ещё раз просмотрел новые деньги, запоминая цвет и размеры, убрал их в кошелёк и сунул его в карман висевшей у его изголовья куртки. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Вагон уже затихал, верхний свет погашен, из дальнего конца доносится чей-то густой храп, Эд и Майкл внизу уже спят, и Алик — он в их отсеке и тоже, чтоб был под присмотром, как сказал Эд — тоже спит. Надо и ему спать. Всё равно пока темно, ничего не увидишь, но... но они же уже по России едут.

Андрей не выдержал. Откинул одеяло, бесшумно натянул рубашку и брюки и спрыгнул вниз. На ощупь нашёл свои ботинки.

— Ты куда? — не открывая лаз, сонно спросил Майкл.

— Да что ты как надзиратель?! — разозлился Андрей и продолжил по-русски: — В уборную, понял, нет?

— За надзирателя я тебе, когда вернёшься, врежу, — по-прежнему с закрытыми глазами пообещал Майкл. — Мотай живо.

Андрей вышел из их отсека и по подрагивающему полу пошёл в конец и, миновав туалет, открыл дверь тамбура.

Он был уверен, что никого не встретит, что все уже спят, но в тамбуре стояли двое. Проводник и немолодой солдат из комендантского взвода. Они курили и тихо о чём-то разговаривали. Не желая мешать, Андрей подался назад, но его заметили.

— Не спится, парень? — улыбнулся солдат.

— Ага, — согласился Андрей, входя в тамбур и закрывая за собой дверь.

— Куришь? — протянул ему пачку проводник.

Андрей с улыбкой, чтобы не обидеть, мотнул головой.

— Нет, спасибо. Мы... мы ведь по России уже едем, да?

— Вон оно что, — рассмеялся солдат.

А проводник тоже с улыбкой сказал:

— Это Пограничье ещё. В Империи Русскими территориями назывались.

— А теперь Россия, — твёрдо сказал солдат. — Ты-то сам отсюда?

— Нет, но нагляделся. Наших-то всех Империя эта грёбаная выселила, угнала, а своих из дальних графств сюда. Россия, говоришь, а тут по-русски и не знает никто. Вот сейчас кто уцелел возвращаются, а ни жилья, ни работы. И этих не перестреляешь. Тоже ведь, бедолаги, не по своей воле приехали.

— Оно так, — кивнул солдат.

Андрей слушал их разговор, стоя у наружной двери. За стеклом быстро мелькают какие-то тёмные, почти сливающиеся с чёрным небом пятна, в щель бьёт ветер, наполненный запахами травы и мокрой земли.

— В этом, как его Питбурге, остановимся? Хороший город?

— Петровск теперь. Постоим. На запасных путях. А насчёт города... у вас своё начальство есть.

— Да уж, — хмыкнул солдат. — Куды без него. Это уж как оно решит.

Андрей понимал, что он лишний здесь, но не мог оторваться от ветра из щели. И всё же пересилил себя, заставил уйти, как сам себя за шиворот утащил.

Вагон уже спал. Андрей бесшумно, чтоб никого не побеспокоить, прошёл в свой отсек, ловко уворачиваясь от торчавших в проход ног, не помещавшихся на полках. Смешно, правда, что в поезде койки называются полками. Интересно, почему? Майкл спал, но Андрей знал, что расчёт только отложен, у Майкла не ржавеет. И чего цепляются? Ведь рассчитался он с тем беляком, сполна, и обошлось всё благополучно, а они...

Он разделся и лёг. Уже привычное, а потому незаметное подрагивание полки, пробегающие иногда по потолку и стенам лучи придорожных фонарей. Андрей незаметно для себя заснул.

Спал он без снов, и разбудил его, дёрнув за плечо, Алик.

— Вставай, утро уже.

— А?! — Андрей оторопело моргая, поднял голову. — Едем?

— Ага. Говорят, через час остановимся, и в город отпустят. Айда, — щегольнул Алик новым, недавно освоенным русским словом.

— Ага, понял!

Андрей спрыгнул с полки и торопливо оделся.

— Лопал уже?

— А то! Мотай в темпе.

Выходя из отсека, Андрей посмотрел в окно. Зелень, какие-то сооружения. Всё, как раньше. Ну да, ему же так и сказали, что это ещё не Россия. И, уже не думая ни о чём, побежал в столовую.

Стоять в Петровске предполагалось два часа. Конечно, решение отпустить в город всех, кроме занятых на дежурствах, было риском. Но оправданным. Война год как закончилась, и они уже на своей земле. Увольнительные всем, вольнонаёмным свободно. Но кто опоздает или явится пьяным... последствия понятны. Срочно чистились сапоги и ботинки, парни пересчитывали деньги, сговаривались, кто с кем пойдёт в город. Говорят часа два эшелон постоит, не больше, и покупок, конечно, не сделаешь, да и незачем, но хоть город посмотреть.

Договорившись с Аликом, Андрей побежал в ран-вагон к Колюне. Спросить, чего тому купить в городе, паёк — пайком, а хочется же наверняка чего-то такого...

— Да нет, Андрюша, спасибо, — улыбнулся Колюня из-под бинтов, окутывавших его голову до губ. — Не стоит. А что за город?

— Петровск.

— Россия уже? — обрадовался Колюня.

— Пограничье, — ответил услышанным ночью словом Андрей.

— Ясненько. Расскажешь мне потом, как город.

— Конечно. Так я побегу?

— Беги, — улыбнулся Колюня.

И Андрей бросился к выходу.

Алик ждал его на перроне у их вагона, обиженно надув губы.

— Ну, ты б ещё дольше чухался, — буркнул он по-английски.

— Ладно тебе, я у Колюни был, — ответил по-русски Андрей.

У Алика вертелось на языке объяснение, чего это Андрей так к слепому паралитику липнет, но он предусмотрительно промолчал. Раненых касаться нельзя: что Андрей, что остальные сразу стервенеют.

Их поезд встал у дальнего перрона, и, к удивлению парней, их уже ждали. Ну, не их самих, это понятно, а эшелон. Встречающих было не так уж много, но суматоха получилась... Правда, все во всём быстро разобрались. Встречали, в основном, врачей. Худенькая полуседая женщина в очках и такая же худая, тоже в очках, длинная, а именно длинная девчонка оказались женой и дочерью Аристова, черноусый мужчина в военном кителе с орденами в четыре ряда — муж Варвары Виссарионовны, и ещё, и ещё...

Всё это Алик и рассказал Андрею, пока они шли по уже опустевшему перрону к выходу в город. Андрей слушал и кивал. Что ж, всё понятно. Жаль, конечно, что он ничего этого не видел, пока у Колюни был, но... но Колюня важнее.

Привокзальная площадь в лотках и тележках с цветами, сладостями, всяким питьём, но... но всё это они и в Спрингфилде видели, и говорили вокруг на смеси, а то и на чистом английском. Получается, верно говорил проводник — это ещё не Россия.

Выбравшись с площади они, боясь опоздать, решили просто пройтись по одной из улиц. Скажем, до следующей площади или большого перекрёстка и обратно. Шли спокойно, разглядывая витрины и прохожих. Взгляды встречных особо дружелюбными назвать было трудно, но и явной враждебности никто не проявлял.

— Пограничье, — пожал плечами Андрей, отвечая на невысказанные слова Алика.

Алик кивнул.

— Мы же здесь не остаёмся.

— Верно.

Следующая площадь была небольшой с маленьким ресторанчиком и фонтаном посередине. Парни постояли, разглядывая искрящиеся на солнце струи, и с независимым видом повернули обратно. Официант на открытой веранде ресторана облегчённо перевёл дыхание: ведь вот припёрлись бы черномазые, так и не пустить нельзя, и всех клиентов распугают.

Времени ещё навалом, можно бы и гульнуть, но и денег жаль, и... да и пошли все здешние к чёрту! И Андрей ограничился покупкой с лотка большого апельсина для Колюни. Лик демонстративно промолчал. Ведь и впрямь, какое его дело, на что Андрей свои деньги тратит. И продираясь в толпе к вокзалу, они случайно натолкнулись на Жарикова, отрешённо разглядывавшего наполненную всяким хламом витрину антикварного магазина.

— Иван Дормидонтович! — обрадовался Андрей. — И вы здесь!

— А где же мне ещё быть, — усмехнулся Жариков.

Андрей видел, что Жариков чем-то расстроен, но при Алике заводить разговор не стал: тот дурной ещё, всё по старым меркам живёт.

— А мы фонтан ходили смотреть. Вон по той улице прямо.

Жариков понимающе улыбнулся.

— Спасибо, но я уже не успею сходить.

— Да он так себе, — сказал вдруг Алик— Можно и не смотреть.

Андрей быстро покосился на него: неужели соображать начал?

Разговаривая, они пошли к вокзалу. В самом деле, смотреть в Петровске нечего: ну, развалины, где подлатали, где снесли, ну... ну как везде. И не своё оно всё-таки, не стало ещё своим, сердце не болит. И многие вернулись задолго до назначенного срока, а те, к кому приехали родственники, вообще в город не пошли.

Не заходя в свой вагон, Андрей побежал к Колюне. Отдать апельсин и поговорить. Доктору Ване сейчас явно ни до чего, с остальными тоже особо не поговоришь, нет, парни они все хорошие, слов нет, но не может он с ними говорить о... да он сам не понимает ещё, что с ним такое. Странно, ведь с Коюней он может говорить о самом простом: о погоде, о том, что на обед давали, иногда Колюня ему о войне, о доме рассказывает, и ничего в этом особенного нет, он уже таких рассказов много наслушался, а поговоришь с Колюней — и легче становится.

Аристов встретил Жарикова на перроне.

— Вань, извини, мои на этот перегон со мной...

— Всё понял, — улыбнулся Жариков. — Всё нормально, Юра, найду я себе место.

Перегон небольшой, к вечеру уже будут в Афанасьеве, надо же людям побыть вместе. Оказавшиеся лишними перешли в другие купе или вагоны.

Поезд тронулся тихо, так что многие даже этого не заметили. Снова прошёлся комендант, зорко проверяя, все ли на месте и в каком состоянии. Но Петровск никого не вдохновил на какие-либо художества.

Вернувшись от Колюни, Андрей снова залез на свою полку.

— Как сходил? — спросил Майкл.

— Нормально, — ответил Андрей, вытягиваясь на живот, чтобы глядеть в окно. — А вы?