Возвращение Листика. Рыжая некромантка.

— Меня зовут Листик! Листвяна это имя, которое дала мне... — девочка не договорила, в глазах её появились слёзы, и она отвернулась. Удург заскрипел, непонятно что этим показав — то ли подтверждение своих ранее сказанных слов о человеческой природе рыжей малышки, то ли намекая Куржуму и Гутье, чтоб не касались этой темы — почему девочка не хочет оставаться в лесу, где была уничтожена деревня с приютившей её семьёй. Куржум подхватил девочку на свои ветви-руки, тут же туда запрыгнули лешая и огневушка, и гудурх унёс девочек в чащу. А Гутье, посмотрев им вслед, задумчиво произнесла:

— Листик, орочье имя. Может и нет, но среди орков очень распространено, многие орчанки так называют своих дочерей. Это имя их Арыамарры — говорящей с богами или от имени их богов: могучего Ырмытыра, их верховного бога, и Анурам — верховной богини орков, которую они уважают и чтут, даже больше своего воинственного бога-мужчины. По поверьям орков Арыамарра равная богам.

— А ты откуда это знаешь? — удивился тот самый вечно сомневающийся гудурх, слушавший разговор своего предводителя и огневушки, та улыбнулась:

— Знаю! Или ты думаешь, что мы совсем дикие и тёмные?

Словно подтверждая, что это не так, по коже-чешуйкам огневушки побежали маленькие язычки пламени, превращая девушку в подобие готового вот-вот разгореться костра.

— Ну-ну! Без баловства мне здесь! — строго проскрипел Удург, и словно раздумывая добавил: — Орочье имя, говоришь? Острые ушки, зубки с маленькими клычками, необыкновенно рыжая... Что-то от орков у неё точно есть! Похоже, ты, Гутье, права, она — полукровка-орчанка. Только с очень малой долей орочей крови, уж очень не выражено это. Всё-таки больше на человека похожа.

Удург замолчал, видно размышляя над этим вопросом, молчали и его собеседники, чтоб не мешать раздумьям своего предводителя.

Граф Эртур Данадье, губернатор провинции Эролт, молчал, размышляя над только что полученной информацией. Молчали и сидящие напротив него Иртувель — маг жизни, старший инспектор комиссии по борьбе с незаконной магией, и сэр Муур, командир корты, сопровождавшей эльфийского мага к месту, где было проведено запрещённое чёрное колдовство. Вообще-то рыцарю не пристало сидеть в присутствии губернатора провинции, но эльфа и мастера жизни не поставишь по стойке смирно, так зачем это делать с благородным рыцарем? Чтоб только показать свою значимость? Лучше куснуть высокомерного эльфа, показав, что ставишь его на одну доску с командиром корты, пусть и особой. Потому-то сэр Муур, немного смущаясь от оказанной ему чести, тоже сидел напротив губернатора. Данадье глянул на эльфа и медленно, словно раздумывая, произнёс:

— Насколько я понял из предварительного сообщения, поступившего из эролтского королевского отделения магической службы, в том районе творилось особо опасное чёрное колдовство, сопровождаемое многочисленными человеческими смертями, то есть жертвами. Но как вы не спешили, всё-таки опоздали, некромант сделал своё чёрное дело и исчез. То есть он достиг своей цели — сумел собрать силу, высвободившуюся в результате жертвоприношения, надо сказать немаленькую силу. Я вас правильно понял?

Последние слова губернатора были адресованы мэтру Иртувелю, при этом не было применено официальное обращение — ваша ясноликость. На лице мастера жизни не дрогнул ни один мускул, и он ответил губернатору, без обязательного добавления — ваша милость:

— Именно так. Мы не смогли обнаружить следов ни некроманта, ни той силы, что он собрал, и это меня больше всего смущает. Мало того, действия этого колдуна не подаются никакой логике. Почему он, всех там убив, защитников деревни превратил в зомби, сделав это несколько раз, тем самым лишив их возможности перерождения, а жителям устроил огненное погребение, достойное знатных дворян. А потом исчез. Так, как будто растворился в окружающей природе, что даже эльфы не смогли определить направление, куда он ушёл.

— Пожалуй, эльфам тоже тяжело разобраться в природе проклятого леса, — хмыкнул граф Данадье, мэтр Иртувиль не стал спорить:

— Флора и фауна проклятого леса слишком отличается от привычной нам, она очень своеобразна...

— Это ещё очень мягко сказано — своеобразна, — снова хмыкнул губернатор, перебивая мага, тот сделал вид, что не обратил внимания на бестактность человека:

— ...своеобразна и не подчиняется обычным, я бы сказал, традиционным законам природы.

Губернатор хмыкнул очередной раз: то, что у проклятого леса совсем другие эти самые законы, было и так известно, как и то, что обычных эльфов этот лес не слушает. Но даже их мастера жизни не могут работать с растениями проклятого леса, не говоря уже о животных. Хоть Иртувель и сохранял внешнюю невозмутимость, но он прекрасно понял, что имел в виду губернатор.

Хоть в Салане люди и эльфы жили бок о бок, но они не то что настороженно относились друг к другу, просто старались держать дистанцию. Сотрудничеству людей и эльфов в немалой степени способствовал общий враг — Утурания, где подобные отношения были между людьми и орками. Между этими двумя странами шла война, давняя и когда-то беспощадная. О причине её давно забыли. Но, видно, причина была достаточно веская, раз не могли так долго замириться. Между этими двумя странами лежал проклятый лес, являясь естественным непроходимым препятствием, только небольшой участок границы между ним и морем позволял вести боевые действия, этот кусочек земли со стороны Саланы принадлежал к провинции Эролт, лежащей между проклятым лесом и остальной страной. Бурное море не позволяло вести там полноценные боевые действия, только отдельные набеги каперских кораблей, не всегда удачные, на прибрежные рыбацкие деревушки. Такие мощные и укреплённые портовые города как Эролт (столица одноимённой провинции) для атак с моря были неприступны.

Граф Эртур Данадье снова нарушил затянувшуюся паузу, обращаясь к мэтру Иртувелю:

— Исходя из того, что вы рассказали, поход к уничтоженной деревне результатов не принёс. Некромант, совершивший запрещенное колдовство, получил, что хотел, и сумел скрыться. Не знаю, как ему это удалось, но появляется опасность, что он может повторить свои действия — его жертвой может стать ещё одна деревня, а возможно и не одна!

— Вся моя команда, с которой я ездил в ту деревню, осталась в ближайшем к ней городе. Если что-либо подобное, я не говорю — произойдёт, начнёт происходить, мне откроют туда портал, пять кристаллов перехода у них есть. Я буду там в течение нескольких минут.

— А достаточно ли будет ваших сил, чтоб предотвратить колдовство? — на этот раз губернатор, не перебивая, выслушал мэтра и только, когда тот замолчал, задал вопрос. Эльф пожал плечами:

— Думаю, хватит и тех патрульных орт, что там расквартированы. В уничтоженной деревне было почти шестьдесят человек, а это две орты. Они не смогли противостоять тому некроманту, так что воины, сколько бы их не было, будут бесполезны. Это будет поединок магов!

— Ну что ж, не смею вас задерживать, — поднялся граф Данадье, поднялся и мэтр Иртувель, а сэр Муур вскочил и застыл по стойке смирно. Когда эльф вышел, губернатор махнул рыцарю, мол, вольно и спросил:

— А вы, сэр Муур, ничего не хотите добавить? Может что-то заметили, что не привлекло внимание нашего длинноухого друга?

— Вы знаете, ваша милость, мне кажется — предположение, что тот отряд, так жестоко умерщвленный некромантом, с кем-то сражался до того, как появился тот могучий и злобный колдун.

Губернатор вопросительно поднял бровь и поощряюще кивнул, рыцарь, командир корты, продолжил:

— Судя по оружию — это были наёмники, уж очень оно у них разношёрстое. Да и со стояние его... Настоящий воин такого не допустит, даже без указаний своего командира. Мэтр Иртувель утверждает, что эти воины были убиты магией, а именно — лишены возможности дышать, но ни он, ни его подчинённые не удосужились произвести детальный осмотр. Я бы сказал, три четверти, а их в деревне было почти шестьдесят человек, были убиты раньше, кто топором, а кто из арбалета, причём, болты были те, что применяют местные жители. То есть драка была не шуточная и, похоже, эти пришлые дрались с местными, а это никак не подтверждает предположения что наёмники должны были защитить местных, получается — вместо того чтоб защищать, напали сами. Но если бы это было так, то магический круг деревни не пустил бы чужаков! То есть зайти в деревню и напасть эти пришлые не могли, но их раны, вернее, следы на упокоенных зомби, свидетельствуют, что была драка, даже, я бы даже сказал, бой!

— Сэр Муур, вы говорили об этом Иртувелю? — спросил Граф Данадье, рыцарь ответил:

— Да, конечно. Но мне кажется, что мэтра интересует некромант, а не странности поведения его жертв. Когда я обратил его внимание на раны убитых, он просто отмахнулся, заявив, что возможно было применено заклинание помрачения разума, с тем чтоб облегчить основную задачу — организацию жертвоприношения.

— Возможно, магу виднее, — кивнул губернатор, добавив: — Но уж слишком много неувязок и несоответствий. У меня складывается такое впечатление, что мэтр Иртувель что-то знает, но не хочет об этом говорить. Как бы здесь не был замешан кто-то из эльфов.

— Эльф некромант? — удивился сэр Муур. Губернатор криво улыбнулся:

— Вы этого не знаете, но такой прецедент был!

Гарош сидел и ел булку. Место было довольно глухое — Эрола, здесь стиснутая каменными старой берегами набережной, быстро бежала к уже недалёкому морю. Такие места с быстрым течением не любят русалки и водяные, водяники тем более, здесь можно было чувствовать себя в безопасности от шуток и нападения этих водяных обитателей. А от взоров прохожих-людей закрывал мост, низко нависающий над берегами и горбом выгибающийся в центре реки (чтоб могли проходить корабли). С левой стороны находилась заброшенная пристань (вот оттуда мог и появиться кто-то из обитателей реки). Раньше там разгружались баржи с мукой, так как там же находились старые городские пекарни, где раньше пекли хлеб для города и его гарнизона (надо сказать — немаленького). Но сейчас там в рабочем состоянии было всего несколько печей, что использовала матушка Милета, остальные не работали, так как большую городскую пекарню перенесли выше по реке, к мельницам. В пустых и уже полуразрушившихся больших печах хорошо было прятаться от погони, да и ночевать удобно, если не хотелось спускаться в катакомбы. А матушка Милета, добрая душа, могла дать булочку, вот как сейчас (правда, это не всегда бывало, в зависимости от того, какое настроение было у Милеты в данный момент).

Гарош — парень, вернее, мальчшка двенадцати лет, блаженствовал — а что ещё надо для этого? Никто не шпыняет (до наставника мастера Сэма далеко, он в катакомбах), сидеть тепло, да и булка большая и вкусная (у матушки Милеты выходили замечательные булки, недаром же у неё не было отбоя от покупателей, хотя её выпечка была дороже, чем из новых городских пекарен).

— Бррр, мокро и сыро! Неприятно! — раздался недовольный голос с невидимой (её закрывала опора моста) старой пристани. Другой голос ответил:

— А что ж ты хотела от речной дороги? А потом, ты ж на болоте жила, неужели не привыкла?

— Там, на болоте, у меня пень был. Он хоть в болоте стоял, но в нём было тепло и уютно, а на речной дороге — сыро, холодно и кругом вода! Я чуть от страха не погасла, не могу понять, что ты находишь такого приятного там, что так долго на дне лежишь? Да ещё в такой холодной воде! Бррр!

У Гароша кусок застрял в горле, когда он шёл из пекарни матушки Милета, то видел — на ступенях пристани никого не было! А попасть туда с берега, чтоб мальчик этого не увидел, было невозможно! Значит, разговаривающие там приплыли по реке! Возможно на лодке, а если нет?! Тем более что из разговора этих двоих, Гарош понял — что, когда они плыли, у них кругом была вода! Это могли быть русалки или водяники, а может, даже молодые, только что обращённые водяницы, потому что голоса были даже не женские, девчоночьи! Но водяники так внятно не разговаривают, а там, за гранитным парапетом, голос, что жаловался, что сыро и холодно, проговорил:

— Вон там огонь, я чувствую! Много огня, столько, что могу открыть туда тропинку! Я туда хочу!

— Ага, иди, — ответил второй голос, не такой звонкий как первый, а чуть хрипловатый, словно простуженный, от долгого пребывания в холодной воде, так не понравившейся обладательнице первого голоса. За парапетом что-то полыхнуло, словно там разожги большой костёр, но это длилось несколько мгновений. Гарош хотел тихо подняться и бежать к входу в катакомбы, но застыл то ли от страха, то ли от любопытства. На него смотрели большие зелёные глаза, и не было в этих глазах ничего страшного или угрожающего, только интерес, направленный не на мальчика, а на его недоеденную булку. Повинуясь какому-то наитию, Гарош протянул булку рыжей обладательнице зелёных глаз. Та, сказав "Спасибо", с жадностью впилась в сладкую мякоть своими зубками, как отметил мальчик — острыми зубками с небольшими клычками, похожими на орочьи, но поменьше. Мальчик расслабился — может, речная нежить тоже ест сладкие булки, но никогда не поблагодарит за подарок, скорее в горло вцепится. А девочка, это была девочка, младше Гароша, доела булку и облизала свои пальчики, а потом посмотрела на мальчика, словно надеясь, что у того есть ещё одна булка и он ею снова угостит. Запах сдобы, долетевший от пекарни матушки Милеты, намекнул, что можно выпросить ещё одну булку. Вообще-то, Милета, хоть и добрая женщина, но вряд ли дала бы Гарошу ещё что-нибудь, но вид этой маленькой и худенькой, совсем раздетой девочки, может, разжалобит владелицу пекарни и она угостит бедного ребёнка булочкой? Заодно и Гарошу что-нибудь перепадёт. Мальчик решительно встал и поманил за собой девочку:

— Идём! Может, матушка Милета угостит нас.

— Ага, — кивнула девочка и послушно пошла за Гарошем.

Милета, ещё не старая, но полная женщина (может, потому её и называли — матушкой), смотрела на последнюю горящую печь свой пекарни. Печей всего было три, это были самые маленькие печи бывшей городской пекарни, выкупленные по дешёвке, предприимчивой женщиной. По дешёвке, потому что они, как и остальные печи, больше не нужны были городу. Новые печи были построены в другом, более удобном месте, город расширялся, и власти решили перенести, заодно и увеличить муниципальную пекарню, а старую — сломать. Но чтоб сломать, тоже нужны деньги, а тут предложили заплатить, вроде и тратиться не надо и какой-никакой доход получен. До остальных, больших печей руки у городских властей так и не дошли, и там одно время ночевали бродяги, очень этим беспокоя матушку Милету. Но потом пришли "ночные хозяева" и потребовали у владелицы хлебопекарни отступного, хитрая (и умная) женщина согласилась, выставив встречные условия — избавить её от беспокоящего соседства. Ночная гвардия (а попросту одна из банд) в течение ночи решила этот вопрос, теперь, в разрушающихся печах если кто и ночевал, то только Гарош, ученик мастера Сэма. Была ещё опасность, что по ступеням старой пристани из реки вылезет какая-нибудь нежить, но пока Ирха миловал, да и оберег помогал. А по реке был очень удобен подвоз дров для печей, муки и других продуктов для выпечки. Но сегодня горела топка только одной печи — дров вовремя не подвезли, а заказ-то надо выполнить! А вот дров может и не хватить! Но пока горит, надо было успеть, хоть что-то испечь!