Что же делать, что делать? Вытащить нож? Я потянулся к гладкой серой рукоятке, но испуганно отдернул руку. Или нельзя? Или надо остановить кровь? Или нет? Или как? О, карма моя!
— Уберись! — рявкнула Крапива, отталкивая меня в сторону.
Ну и правильно, постою в уголке и помолюсь. Говорят, порой помогает. О, Небеса, за что вы так со мной?.. Что? Не о себе молиться? Кактус, скотина, не смей подыхать, меня же ваше братство закопает...
Мне было страшно.
Где-то в глубине души я почему-то не сомневался, что когда все это закончится — а оно должно закончиться хорошо, не могу же я бегать всю жизнь! — я вернусь к жизни нормального добропорядочного и законопослушного гражданина и забуду прошлое как кошмарный сон. Все обязательно будет хорошо. Обязательно...
Сбивчивый шепот умолк. Целительница отняла руки от раны, пощупала пульс, покачала головой и поднялась на ноги.
— Ну и зачем ты его убил?— мрачно спросила она.
Так вот. Не будет.
— Убил? — беспомощно переспросил я.
— Нет, Кактус сам себя прирезал.
— Я убил?..
— Я! Кто его ножиком пырнул, а?
Я возмутился:
— А кто его прямо на нож толкнул, Великий Дух?
Крапива открыла рот, готовясь возразить...
— А... а ведь правда, — неожиданно согласилась она, и тихо и испуганно прошептала: — Лоза, что же теперь с нами будет?
Не паниковать. Только не паниковать. Что будет? Я скажу. Если пропажу одной черепушки с заброшенного кладбища никто бы не заметил, то пропажу Кактуса, увы, не заметить сложно. Друиды начнут расследование, поболтают с деревьями, пообщаются с грибницей, раскроют горькую правду, и прощай, Лоза. Отныне мне ни будет ни сна, ни покоя. Каждая травинка, каждая мушка, каждый цветок станет угрозой; я превращусь в изгнанника, вынужденного весь остаток жизни прятаться по самым дальним и мрачным углам, а так как в самых дальних и темных углах дополна своих, темных и злых обитателей, то делать мне это недолго. И помощи ждать неоткуда — мой опекун связался с нежитью, а Эжен считает, что предатель — ха! — я.
После такой подлости охотнику на выдуманных монстров можно уходить с чистой душой, легким сердцем и чувством выполненного долга. Добился-таки своего.
— Меня выгонят из братства... — монотонно заговорила девушка.
— А меня казнят.
Небеса мои, да как я мог, как я осмелился надеяться, что благополучно отделаюсь от Дэна Ролы, и никто никогда не узнает о нашем маленьком сговоре?
— Отменят все посвящения...
— А меня казнят.
Не паниковать? Да ладно, чего уж там. Можно и по зальчику побегать, с воплями "за что?!", хуже-то не будет...
— Лишат звания целительницы...
— А меня...
— А тебя казнят, — Крапива уткнулась мне в плечо и разрыдалась.
О, ягода-малина, дух осины и священный подберезовик! Нет, не надо истерик! Как же я теперь буду бегать по залу и рвать на себе волосы?
— За что судьба так жестока ко мне?
Ч-ч... что? Это же мои слова!
— Перестань, — я осторожно встряхнул целительницу, пытаясь привести в себя. — Не будут они это делать. Это же просто случайность.
Девушка сомнамбулически кивнула и перевела взгляд на лежащего друида:
— Я не хотела... — ее глаза вновь наполнились слезами. — Кактус...
О, Карма. Это ужасно.
Она плакала у меня на груди, а я ощущал себя так, будто меня режут тупой пилой. Таким подлецом я не чувствовал себя еще никогда. Лучше бы Крапива мне вовсе не помогала; и не грызла бы меня сейчас вина за что, что я приношу одни несчастья.
— Я опорочила честь рода. Память предков... От меня все отвернутся... ни один дух больше не заговорит со мной...
Это выздоровлением называется.
— Ты, это... не надо так расстраиваться, — растерянно промямлил я. — Они еще не узнали.
Плохой из меня утешитель.
— Сегодня вечером Клен будет говорить с Древом! — яростно взвыла друидка. — Лучше смерть, чем такой позор!
— Н-не надо, — я осторожно отобрал у нее какой-то флакончик, надеюсь не с ядом, и пообещал: — Я что-нибудь придумаю.
— Правда?
Нет. Точнее, были бы иные варианты.
— Ты можешь заколдовать Лес, чтобы он все забыл?
— Если бы у меня было высшее посвящение, — всхлипнула Крапива. — Если бы у меня была самая крошечная частичка Древа...
— За чем же дело стало? Мы же все равно к нему идем.
— Ты думаешь, никто не пытался? Древо защищают могущественные чары, и кости смельчаков лежат у корней, и прах их смешался с землей, — обреченно прошептала целительница. — Отдай мне зелье. Пусть все закончится быстро.
Я отвел руку и со всей силы швырнул флакон об стену.
— Ты! — взвизгнула разом ожившая друидка. — Ты хоть знаешь, сколько времени я на него потратила?!
— Кого травить собиралась? — светски поинтересовался я. — Между прочим, подсудное дело. Говори, что за Древо, и как туда добраться. Спилить не обещаю, но лист или шишку какую принесу.
— Ты с ума сошел!
Как же мне хотелось с ней согласиться.
— Ничуть, — я равнодушно пожал плечами. — Не хочешь помогать? Тогда я найду его сам.
— Нет! Ты погибнешь! — Крапива испуганно вцепилась в мою куртку, будто я уже мчался обдирать национальное лесное достояние, и жалобно добавила: — Лоза, пожалуйста...
— Вон этот, — я пихнул ногой череп. — Говорил, что только я могу проникнуть на кладбище. И он был прав; такое ощущение, что Лес меня не замечает. Я для него не человек.
— Но... Клен не возьмет тебя с собой, — нашлась друидка.
— С каких это пор Клен стал у нас командиром?
Крапива изумленно округлила глаза и прижала ладонь к губам.
— Ты... ты хочешь попросить командира?
— Нет, Великий Лес!
Друидка испуганно отшатнулась, но не замолчала:
— Мы пойдем, защищенные чарами. Клен не спустит с тебя глаз, покуда длится ритуал...
Да что она меня все отговаривает?
— Значит, надо его чем-то отвлечь, — предположил я. В голове начали смутно вырисовываться контуры плана. — Скажи-ка мне, что конкретно надо от Древа?
— Яблоко, — еле слышно прошептала друидка.
— Я... Только не говори, что Древо... Почему у вас везде яблони?! Почему не дубы, не ели, не березы?
— Это все ниморцы, — пробормотала друидка. — И их селекционные поля. Яблони — это еще что. Ты кукурузу не видел.
Несчастная нация. Бились, бились, и ничего-то у них не росло. А что они хотели от своей тундры.
— Хорошо. Я добуду это... яблоко, чего бы мне это ни стоило, и принесу тебе.
Крапива подняла на меня сияющие зеленые глаза:
— Ты правда это сделаешь?
На меня еще никогда не глядели с такой надеждой и восхищением...
— Клянусь.
А что я еще мог ответить?
...— Покойся с миром. И пусть твоя душа легко взлетит по ступеням, и твое новое рождение будет счастливей, чем это...
Печальные слова таяли в тишине. Я не мог заставить себя посмотреть на тело; запоздалый ужас липкой пеленой заволакивал сознание, и начинала бить нервная дрожь. Ведь там, на полу, в луже крови и с проломленной башкой, полностью и окончательно мертвый мог бы лежать я.
Мертвый. В это было так сложно поверить.
— ...пусть твои корни достигнут дна земли, твои ветви закроют небо, твое потомство заселит мир от края до края...
Интересные у друидов представления о лучшей жизни.
Целительница вздохнула и с силой потерла лицо.
— Мы должны дать клятву, что будем молчать.
Я удивился, почему это мне не пришло в голову. Наверное, те, кто умеет колдовать, мыслят иначе — сразу хватаются за заклинания.
— На крови? Эй, это же нож Смерти. Вдруг это темный артефакт? Отравленный.
Кактус — и тот загнулся.
— Вообще-то это нож Лозы, — не слушая моих возражений о том, что если нож и мой, то исключительно нелегально, Крапива начала протирать его куском смоченного антисептиком бинта, тихо шепча: — Посреди Ниморы дом, ни окошка нету в нем, а внутри стоит сундук, а на сундуке оков — сто запоров, сто замков, ключ потерян навсегда, так замкну твои уста, завяжу узлом язык, заберу дыханье вмиг, слово дальше не уйдет, на губах твоих умрет...
Фольклор, однако. Прервав бодрый речитатив, целительница провела лезвием по ладони и отчетливо произнесла:
— Духи земли и неба, услышьте мои слова. Клянусь, что сохраню тайну. Аммо!
Я царапнул руку чуть повыше старых порезов — один лес, под бинтами не видно — и повторил:
— Пред вечными и всевышними Небесами клянусь...
Говорят, что Небеса уже давно на всех плюнули, и только Зверь, который в Бездне, все видит, все слышит и все запоминает. И ему по нраву любые клятвы — и выполненные, и нет, потому что любое обещание тяжелым грузом ложится на душу и путешествует с тобой по всем воплощениям, вместе с друзьями, врагами, родственниками и невыполненными делами. И вся эта компания дружно тащит тебя вниз.
— Наверное, его надо вернуть обратно? — я безо всякого энтузиазма кивнул на череп и кратко описал, как встретился с Дэном Ролой, и к чему это привело.
— Я считала, тебя нанял кто-то из колдунов... — задумчиво протянула Крапива. — Ну, Лоза, наломал ты дров. Нужно было сразу рассказать все нам. А теперь что толку, если призрак уже на свободе? Он продолжит тебя преследовать.
Последнее, что я бы тогда сделал — стал бы рассказывать подозрительной компании неведомо кого о сделке с призраком давно погибшего ниморца.
— Тогда давай его уничтожим. Рола обретет покой, все счастливы.
Друидка подняла череп:
— Ты уверен?
— В чем?
— В том, что он желает исчезнуть. Они, призраки, не особо спешат на тот свет, раз болтаются на земле. С этим надо разобраться, — наконец решила она и убрала череп в сумку. — Одно дело — помогать врагу, другое — раскрыть заговор злых духов. Ты только представь, что будет, если все души, что сковывает Ниморский Лес, разом вырвутся на свободу!
Я представил, и это понравилось мне еще меньше, чем черепа в зале. Катастрофа, сравнимая с нашествием умертвий.
— Идем, — позвала друидка. — Скоро рассвет.
— Э-э-э, мы не должны его похоронить? — я махнул в сторону Кактуса.
— Лес позаботится о нем.
Хорошо, Лес так Лес, некромантия здесь в почете.
Через десяток шагов я не выдержал и оглянулся. Зал ничуть не изменился: переливы золотого света, мозаики... На широких плитах одиноко валялась алебарда. Кровавый след тянулся от стены и неровным зигзагом заворачивал за колонны.
Я отвернулся и запретил себе вспоминать.
Постепенно золотой свет начал тускнеть. В темноте растаяли мозаики, стены, белые тонкие колонны; залы погрузились во тьму, и я не заметил, когда в лицо дунул прохладный свежий ветер, а над головой загорелись неяркие мерцающие звезды. Вокруг простиралось белое — в темноте скорее серое — одуванчиковое поле.
Некоторое время мы шли в молчании, погруженные в собственные мысли.
— Интересно, какую роль в клятвах играют слова?— спросил я, размышляя отчасти о Дэне Роле, отчасти о собственном опрометчивом обещании одним махом решить все проблемы. И ниморский могильник, и странный дом поблекли и превратились в расплывчатые видения, о которых я и сам не мог сказать, были они или не были.
Друидка смущенно кашлянула:
-Мой заговор верный, мне его бабушка рассказала. Только нужно, чтобы заклинатель был хоть немножко магом. Ну, ты понимаешь. А Клен не верит, — пожаловалась она. — Он хотел стереть тебе память, как все закончится.
— Стереть память? — мечтательность разом улетучилась. Так вот почему Клен такой спокойный все время. — А голову отрубить он не хотел? Эффект-то тот же!
— Теперь этого не произойдет, — уверенно ответила Крапива. — Ну, если мы добудем яблоко.
— Чем оно так драгоценно? — раздраженно осведомился я. — Съешь и станешь властелином всех жучков и паучков?
— Да упаси тебя духи, — ужаснулась целительница. — Потравишься к лешему.
Ах да, ниморцы же растили.
— И какой от него толк?
— Из яблока с волшебного Древа может вырасти новое Древо, — конспирологическим шепотом поведала Крапива. — Знаешь, почему Энгель так бесится? Потому что у северных Древа нет.
Я скептически хмыкнул. У Марии Энгель и леса как такового нет.
— Скажи-ка мне лучше, чего боится Лес?
— Железа, огня, черной магии, — перечислила целительница. — Только железо без заклинаний бесполезно, огонь нужен очень сильный, а черную магию без мага не найти...
Не найти?
Ночь уходила; пропадали звезды, и небо на востоке постепенно светлело, и сумерки редели, открывая темную полосу леса. Прямая дорожка вела с запада и резко обрывалась на границе с полем; и от вида этой дорожки сетования, чего ради Сона вел меня тропами такими же неисповедимыми, как пути Ниморы в истории, исчезли сами собой.
По дорожке словно прошелся ураган. Сквозь разбитую и расколотую плитку прорастали белые цветы; скелеты кипарисов по бокам, высохшие, с ободранной корой, выбеленные дождями и солнцем, очень в тему обрамляли все это великолепие. Последние деревья лежали на земле, перекрученные и вывернутые с корнем; оборванная металлическая проволока мотком валялась в пыли.
Под ногами захрустела разбитая плитка; я сделал пару шагов и наткнулся на человеческий череп, неизвестным шутником повешенный на сухую ветку. В лоб бедняге те же не в меру деятельные руки вбили металлический гвоздь. Ненавязчивый и непрозрачный намек на тему "берегите природу". Почему-то мне показалось, что гвозди в деревьях, если сравнить, окажутся точно такими же.
— Вот потому-то братства и забросили старое кладбище, — печально сказала Крапива. — Энергетика плохая.
Узнать, что за энергетика так пожевала придорожные кусты, мне не довелось.
Чудовищный удар швырнул меня на разлапистое дерево, выбив весь воздух из легких. Ослепнув и озверев от неожиданной боли, я выхватил нож и резко пырнул им серое нечто, на полном ходу врезавшееся в правый бок. Уй-й-й... Руку как будто окунули в кипяток, лезвие бессильно проехалось по плотной шкуре и выпало из ослабевших пальцев. Серая тень скользнула совсем рядом, и я едва успел рухнуть на землю, перекатом уходя в сторону. Что-то с размаху грянулось оземь, сверху посыпались песок и кусочки плитки; я перекувыркнулся через поваленное дерево и, как пловец в белом море, погреб куда подальше среди одуванчиков, оглядываясь через плечо. Сумасшедшая кувалда одним прыжком выскочила из проделанной ямы, деревья разлетелись в стороны, как кучка хвороста, череп мячиком попрыгал по дорожке. Размытый силуэт замер на границе поля, собираясь в кучку, и стрелой метнулся ко мне. Взлетели белые пушинки, мелькнул грубо размалеванный лик, длинные шипы, кусочек светлого неба, мрачная тень расправила крылья и закрыла солнце...
Порыв ввысь остановили глупые условности, крылья подрезал быт. Справедливо ли всяким чудищам безнаказанно скакать по невинным одуванчикам и топтать их? Одуванчики считали, что нет. Я в некотором оцепенении смотрел, как черная глыба медленно и красиво рушится вниз, пришпиленная к земле сотнями пушинок, и милые цветочки, как оголодавшие муравьи-людоеды, накидываются на нее со всех сторон, буквально погребая под мягкой белой массой.
