Ведьмак из старой Москвы. Новелла 2: Менеджер

Прижимаюсь к вагонам, пока следую до первого, туннель узок, и кишит оголенными проводами, прижиматься к ним у меня нет никакого желания. Чувствую себя глистом.

Пернатый меня опережает, ему не терпится узнать, что там впереди. Естественно в полете, он материться, и нет такого сапожника, что не покраснел бы, услышав его карканье, которое в этот момент посвящалось сексуальной жизни с различными искусственными приспособлениями, даже я заслушался.

Пока я шел вдоль вагонов, бездушные пытались выбраться, что бы напасть, но им не хватало ни сил, ни соображения открыть двери.

Наконец я дошел до места столкновения, пожара нет. Кабина машиниста пробила последний вагон, остановившейся электрички, соединив оба вагона кровавой полосой, не всматриваясь, пытаюсь преодолеть стальную баррикаду, закрывающую весь туннель, удается с огромным трудом и то по верху. Мне по-прежнему везет.

Ловлю Саклю и отправляю на место за спину, Квазимодо сам садится на свой насест, и я жму, бегу до рези в глазах по путям, надеясь, что следующая электричка будет цела и встретится скоро.

* * *

Я кладу ему руку на лоб и электричка трогается. Так приходится делать еще восемь раз, прежде чем достигаю станции Сокол. Восемь электричек, восемь машинистов и восемь стычек с бездушными. Устал, как собака. Патроны почти кончились, осталось всего по обойме в каждом револьвере, меч затерялся на станции, я не успел его поднять. И нет сил, что бы сложить знак.

Комитет по встрече уже готов, лишнее подтверждение тому, что Пох в Триумфе, я упорно пытаюсь не думать о Похитителе Душ, как о Нике. На перроне стоит спецназ, видать моя противница успела локализовать часть войск, за такое краткое время! Браво!

Они сразу открывают шквальный огонь, как только электричка показывается из туннеля. Я складываю пальцы в знак отторжения, все выпушенные пули летят обратно и многие находят тела. Падаю на пол остановившегося вагона прямо под ноги машиниста, несколько секунд ничего не могу сделать, вот я, берите голыми руками, пока можете. Голова зверски болит, хочется оторвать и поиграть ею в футбол, левое колено ползает вверх вниз по ноге, как живое автономное существо, заставляя меня ежесекундно охать, тело измождено применением знаков и выпитыми эликсирами, но даже половина дела не выполнена. Сплевываю кровь и рыбкой прыгаю на перрон. Немногие уцелевшие открывают хаотичную пальбу, я стреляю в ответ не жалея патронов, каждым выстрелом сокращая себе путь на верх.

В барабанах остается по одному патрону, что бы застрелиться с двух сторон, когда я оказываюсь в городе. Вокруг все мертво. Цедят костры, везде видны следы разрушений — работа Поха, но нигде нет застывших тел бездушных, и никто не спешит на меня напасть, словно кто-то огромным ковшом собрал все потерянные тела и унес в непонятном направлении.

* * *

"Нажмите цифру 1, если хотите исправить ситуацию, нажмите цифру 2, если хотите оставить все без изменений". Гарик прочел sms и с силой вдавил единицу. Без всяких ощущений он переместился домой, просто моргнул глазами и оказавшись в коридоре. Гарик не удивился, страшная жизнь, прожитая им за несколько сумасшедших часов, отучила его от этого чувства. Дверь все также была распахнута настежь. Он молча прошел в комнату. За время его бесконечного отсутствия ничего не изменилось, мама все также тупо сидела напротив телевизора, на халате скопилась лужа из слюней. Гарик, стараясь не смотреть на мать начал собирать разбросанные купюры, он интуитивно почувствовал, что они ему понабьются, в подтверждении его догадки раздался визг телефона. Сообщение гласило: собери деньги, вырученные за души. И сразу пришло второе, оно состояло только из одного слова — жди.

В неопределенности прошел час. За это время менеджер успел рухнуть в самые черные воды отчаяния, вид бездушной матери и осознание того, что вина, за все случившееся лежит на нем, сводила с ума. Ему было невыносимо и страшно сидеть дома, но еще более страшно было ослушаться неведомого адресата, подарившего шанс все исправить. Гарик боялся лишиться этой надежды, но все же верил, что бы не окончательно не тронуться рассудком.

Когда пришло третье сообщение, менеджер до крови перегрыз костяшки на пальцах и даже не заметил, что сосет собственную кровь. Последнее sms гласило: нажми #, СЕЙЧАС!!!

Гарик оглянулся на мать, Надежда Сергеевна оставалась внешне безразличной к переживаниям сына, он даже не мог представить, что где-то ее потерянная душа не сдается, ведет собственную битву, ежесекундно штурмует стену, выстроенную Похом, и не может вернуться в собственное тело, также как и миллионы Москвичей.

Зажатые в руке деньги жгли, не хуже чем раскаленные угли, Семецкий зажмурился и нажал решетку. На этот раз его скрутило жгутом, так сильно, что если бы он мог, исторгнул из себя всю пищу, но его тело куда-то пропало, остались только ощущения и переживания, хранящие память. Менеджер застыл в вечности, растянувшись в спираль, непознанные силы перебрасывали его несколько десятков раз неведомо куда, словно мячик пока, наконец, перенос не кончился и он ослепший на миг от яркого дневного света ощутил себя снова собранным в личность Гарика Семецкого.

* * *

Я добежал до Триумфа, почти не таясь, медальон не разу ни дернул шею, предупреждая об опасности. Огромное здание насупилось, мрачная громада нависала, всей своей глянцевой мощью давя на психику. Ни одно окно не было освещено, снизу казалось, что в проемах мечется живая тьма, можно было не сомневаться — Пох там.

Шальные девяностые принято считать лихими, весело бесшабашными с настоящей кровью и балом бандитизма. Почему-то мы гордимся ими, как американцы гордятся эпохой дикого запада. С ностальгией вспоминаем несуразно дорогие сникерсы, падение греческой смоковницы под натиском дешевой порнухи, грабительские цены и тотальную нищету среди отдельно блистающих, как фальшивые бриллианты нуворишей. Тогда везде возникали стихийные рынки, голодные люди, не успевшие найти себя в новой воровской жизни, тащили из дома все, лишь бы прокормить семьи. Шакалий рынок на Киевской славился своими демократичными ценами, туда свозили дерьмо со всего бывшего союза: радиоактивные продукты, тухлое мясо в котором по мимо невидимых палочек кишели наглые насекомые доступные для обзора невооруженным взглядом, просроченный товар, от одного вида которого можно было отравиться, чернобыльские овощи, — помню одна забавная старушка громко рекламировала свой товар весело приговаривая: "Чернобыльские помидоры! Покупайте, спешите, лучший салатик для вашей тещи, супруги, дорогого зятька".

Еще одна огромная толкучка образовалась на Лубянке, около здания иронично названного "Детский мир". Стихийные продавцы в надежде заработать на кусок хлеба, подкарауливали более удачливых граждан, заманивали их лотереями, обещаниями за рубль накормить от пуза, а за два осчастливить на все жизнь. Сколько несчастных старушек лишились там своих мизерных пенсий, иногда жизней, сколько людей в надежде купить своему ребенку костюм к школе, оставались с дыркой в штанине на месте кошелька.

Возле здания Триумфа развернулась самая настоящая толкучка в стиле девяностых. Огромная масса бездушных, похожая на гигантскую амебу, бестолково колыхалась, охватывая высотку живой стеной. Пересчитать их не представлялось возможным, по меньшей мере, Пох пригнала к зданию тысяч пять фанатично преданных зомбированных бойцов, каждый из которых был вооружен и вся эта безликая банда, ждет именно меня. Черт возьми — лестно! Ценишь ты меня сейчас Ника гораздо больше, чем семь лет назад.

Невидимая команда делает эту толпу единым, страшным существом, в молчаливом порыве бездушные останавливают амебное шевеление и поворачиваются в мою сторону, несколько тысяч пустых глаза смотрят прямо на меня. Медальон на груди изменяет себе: вместо того, что бы обжечь холодом, татуировка морозит огнем. Успеваю отреагировать и втянуть голову, несколько пуль высекают бетонную крошку, как раз в том месте, где только что маячила моя прическа. Пох успела где-то найти снайперов. Время работает на нее. С каждой секундой она контролирует все больше бездушных, уже сейчас пробиться сквозь эту толпу невозможно даже на танке.

Второй раз за день складываю пальцы в знак призыва, на этот раз Гоший появляется еще быстрее, однако для меня каждая секунда ожидания, заканчивается болью в до хруста сжатых пальцах и сведенными скулами.

— Чаво надыть? — переходит сразу к делу старуха видя мое состояние.

Гоший другой, по моложе что ли? Платок на голове синий без рисунка, глаза в линзах толстых очков, на ногах совсем не к месту лапти, тщедушное старое тело, закрывает сарафан под цвет платка.

— Того! — киваю на здание. — Мне не пройти эту толпу. Телепортируй меня на техническую площадку под шпилем или хотя бы внутрь здания, — со стыдом слышу в своих словах уничижительные просящие нотки. — И мне нужен меч. Я готовлюсь к долгим уговорам, угрозам, даже к тому, что придется применить насилие.

— Хорошо, — неожиданно легко соглашается Гоший. И я распадаюсь на частицы настолько мелкие, что атом в сравнении с ними — планета. Это длиться всего мгновение настолько малое, что секунда в сравнении с ним — тысячелетие. Потом меня собирают. Время рассуждать, почему Гоший выполнил мою просьбу некогда. Передо мной противники, а за спиной клинок.

Первый, маленький суетливый с движениями смазанными, как на затертой пленке, где-то я видел его комичное лицо с вечной полуулыбкой. Улыбка ни куда не делась, также не пропал боевой опыт, напротив Пох подстегнул скрытые резервы организма, что позволило ему выставить противников почти равных мне. Второй — огромный детина в глазах остатки дикой ярости, которую даже Пох не мог вытравить. Третий, четвертый — близнецы в руках стонут боевые рапиры. Пятый, шестой...двенадцатый, уже не успеваю считать, бездушные атакуют.

Любая группа слабее одиночки, это азбука, если конечно группа не прошла специальную подготовку, обучающую координировать действия.

Против меня стояли признанные бойцы, почти всех из них я знал, кого-то даже лично, но любой из них был индивидуальностью от мозга до костей, даже олимпийские чемпионы — близнецы, не умели действовать слаженно.

Длинный фехтовальный выпад вспарывает горло комику, он падает под ноги остальным, затрудняя атаку. Близнецы копируют мое движение и бьют рапирами, глубоко проваливаясь вперед, наказываю обоих четким росчерком клинка. Дождливая стена крови на секунду зависает между бездушными и их добычей. Не проходит и трех секунд, а площадка уже напоминает скотобойню. На меня бросаются сразу несколько марионеток, они нанизываются на мой клинок, пытаясь лишить противника свободы маневра. Это им удается, я вынужден выпустить катану из рук, что бы не упасть под натиском убитых.

Воодушевленный Пох бросает на меня оставшуюся кучу в надежде задавить. Складываю пальцы в знак, бездушных отбрасывает на несколько метров, достаю револьвер и практически в упор расстреливаю их. На автомате меняю магазины, уничтожая потоками свинца оставшихся безвинных. Одна бездушная успевает подойти так близко, что я могу поцеловать ее в губы, только вряд ли ей сейчас это нужно, ломаю ей шею, хруст стоит в ушах несколько секунд, прежде чем мне удается взять себя в руки. Пальцы все равно дрожат, никогда прежде я не убивал невинных людей. Это оказывается слишком, пугающе легко. Ору громко, сейчас я ненавижу Поха, за то, что должен делать. Ярость не уходит, остается в кончиках подрагивающих пальцев, в горле не проглатываемым комком. Сука! Мысль, почему Ника не встретила меня отрядом бездушных, вооруженных автоматическим оружием, прошла краем не задев кипящие мозги. Рывком поднимаюсь по металлическим ступенькам, на последнюю, доступную площадку, выше только шпиль, удачно же меня Гоший забросил! Главное, что высота здания уже достигла двухсот метров, этого достаточно, что бы активировать медальон. Поэтому и Пох здесь, для любого масштабного заклинания, нужна высота. Почему так сложилось, нам объясняли, но сейчас мне не до того, что бы вдаваться в теоретические исследования, главное я знаю, Пох здесь и она труп.

Площадка маленькая, примерно шесть на восемь метров, огороженная металлической решеткой. В центре гордо стоит столб шпиля. Возле него расположилась Пох с остатками армии, заложником и несчастными животными.

Изуродованные вивисектором капуцины сидят на корточках, они не произносят и звука, только покачиваются светло коричневые тельца в такт им одним слышной песни. Розовые мордочки, обагрены кровью, верхние конечности просяще сложены, будто обезьянки клянчат милостыню или просят избавить их от мучений.

Бездушные готовы напасть, Пох собрала боевую элиту Москвы, настоящих мастеров — все гранд ведьмаки, даже против одного мне не выстоять, а здесь целая звезда — пятеро смертельно опасных противников, только моего куратора что-то не видно. Я не собираюсь с ними драться. Револьверы прыгают прямо в руки, во мне мало наивности я не пытаюсь поразить Поха или расстрелять супер спецназ, все мои выстрелы направлены на обезьянок. Капуцины валяться сиротливыми тушками, почему-то в этот момент они напоминают мне Саклю. Звезда, ставшая единым организмом останавливается, занесенные над моей головой мечи застывают, пустые глаза смотрят равнодушно, без злобы.

Перевожу револьверы на обнаженную Нику. Меня начинает колотить, прошлое возвращается, грозя уничтожить остатки самоконтроля, пальцы на спусковых крючках покалывает. Девушка со смертью капуцинов мгновенно теряет контроль над бездушными. Вся Москва обездвижена, бегущие ей на помощь сосуды, тупо застыли брошенными игрушками.

Ника загадочно улыбается и призывает последнего волонтера — Радиона. На контроль одного ведьмака у нее хватает сил. Разряжаю оставшуюся обойму в Поха, только для того, что бы расшатать ее контроль и встряхнуть самому. Тщетно, она крепко держит ведьмака, Радион превращает свою катану в стальной вихрь, клинок размазывается в воздухе порождая миллионы клонов, пули отскакивают от меча ставшего на минуты щитом.

Он скользит ко мне легким, раскачивающим шагом. В правой руке, согнутой параллельно земле, сверкает такой же, как у меня меч — катана, левую ведьмак держит за спиной. Я отступаю на четыре шага назад.

Радион прыгает, выбрасывает руку с мечом, метя в горло. Знакомый прием, клинок ни в коем случае нельзя блокировать, после следует трехуровневая атака, которую не возможно отбить. Отскакиваю назад и в бок, меч меня не задевает. Не давая опомниться, Радион плавным, но быстрым, как взгляд движением выхватывает из-за спины свой любимый кусари-кама . Серп летит мне в лицо, опрометчиво отбиваю, пытаясь перерубить цепь, но она сделана, из того же метала, что и клинок. Мой меч запутывается, Радион резко тянет цепь на себя, одновременно бьет жадной сталью в уровень живота. Автоматически делаю шаг вперед, прямо на его меч и тут же не выпуская оружие, падаю на бок, качусь бочкой. Радион выпускает цепь из рук, но тут же преследует меня, метет лезвием, клинок, высекает искры за моей спиной и немного задевает, проведя красную линию почти параллельно позвоночнику. Боль чудовищная, несмотря на это, успеваю подставить спеленатый цепью меч под его решающий удар, моя нога оплетает его лодыжку и дергает. Мы встаем одновременно, из длинного пореза на спине течет кровь. Ком тошнотой подступил к горлу, глаза наполнились слезами, рефлекторно захотелось заплакать. На месте позвоночника образовался ледяной посох Деда Мороза. Но тело слушается, значит, хребет не перерублен.