Хозяйка леса2

ХОЗЯЙКА ЛЕСА

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА 26.

Состояние полного отрешения от мира, ощущение гулкой тишины в сознании и тягучей пустоты в груди, Улиане было отлично знакомо. Она знала, пройдёт каких-нибудь два часа, и эти пустоты заполнятся новыми, неприятными чувствами. Будут среди них и ненависть, и злость, и тонкая, на первый взгляд кажущаяся лестью, ложь. Но вместе с тем вернётся ещё одно чувство — любовь. Его невозможно вытравить, уничтожить, вырвать с корнем и оставить погибать на задворках униженной души. Невозможно! Уж слишком много в нём сплелось воедино. Может ли женщина забыть о том, где ей было хорошо, может ли женское сердце забыть тех, кто преданно и беззаветно любил её? Может ли та, кто привыкла сама себе быть хозяйкой, прогибаться под мелодии чужой флейты?

И если посланник ковена думал, что выполняя задание, действует сугубо на благо магического мира, госпожа Стихийная-Крофф понимала, кому на самом деле понадобилась она и её способности. Вальдемар — вот имя того, кто бредя о восхождении на пик власти, забыл: падение с такой высоты будет летальным.

Признание и молва с годами перерастают в зависть и лесть. К сильному тянутся слабые, они жаждут отхватить кусочек, что упадёт из пригоршни успешного и великого. Эти прихвостни льнут к лучам чужой славы и бессовестно греют в них свою бездарность. А что в это время делает сильный? А сильный ищет того, кто удвоит, утроит, удесятерит его авторитет и возможности, тем самым подталкивая триумфатора к апогею. Кресло верховного правителя — вот главная цель артефактора Кроффа. Но стоит ли бороться за то, что трещит по магическим швам уже добрый десяток лет?

Преодолевая расстояние между мирами и измерениями, Александр крепко держал Ульяну за руку. Женская ладонь была тёплой, мягкой, податливой. Даже теперь, когда по всем жизненным канонам чародейка должна ненавидеть своего похитителя, она делает наоборот. Безмятежность, полный покой, глубокое погружение в себя — вот реакция на предательство недавнего гостя.

Александр Дарт выполнил своё задание и, похоже, о том, что истинной причиной его визита в Белую Сторону была сама Ульяна, хозяйка леса поняла давно. 'У неё была возможность оттолкнуть меня, выскочить из саней, не дать вонзить в плечо иглу артефакта. Ведь была же! Была! — глядя на умиротворённое лицо спутницы, оправдывал свой поступок чтец душ. — Она просто решила идти до конца. Безумная. Вальдемар Крофф не отпустит её с миром: слишком долго он готовил возврат блудной дочери под сень родного дома. Что ж, в таком случае, безумцем в этой истории оказался только один человек — я. Теперь придётся выполнять всё, что велит новый начальник. В противном случае, на моём скромном надгробье вместо имени можно будет прочесть лишь затёртую надпись: 'Он слишком много знал'.

* * *

В это же время, по широкой лестнице ковена, переступая через две ступени к ряду, поднимался высокий мужчина. Его движения были стремительны и размашисты, лиловый плащ в прожилках серебряного цвета вздымался за плечами мага, словно большое крыло. А два верных лизоблюда поспешали сзади и, с придыханием, сочувствовали отцовскому сердцу:

— Ах, как мы вас понимаем, — пыхтел первый, — мальчики ещё так молоды, вся карьера коту под хвост!

— Вы не можете оставить это безнаказанным! — задыхаясь от пролёта к пролёту всё сильнее, поддакивал второй. — Маг без рук — как чайник без ручки! Простите за столь глупое сравнение. С магической практикой вашим сыновьям придётся распрощаться!

— Глупец теряет всё! — ответил артефактор Крофф. — Раньше эти отпрыски были безрукими в переносном смысле. Теперь — в прямом! Уж лучше бы сразу безголовыми! Мозгов всё равно нет! Не зря говорят: сколько на стекляшку граней не нанеси, бриллиантом не станет! Я вкладывал в их обучение время и деньги, я давил на наставников, желая однажды услышать о том, что мои сыновья владеют хоть частью той силы, которой владею я! Бездари!

— Успокойтесь! Вашей вины в их бездарности нет! — лебезил первый. — Природа — вот истинный виновник.

— Диметрил прав! Природа поступает так, как считает нужным! — второй вытащил клетчатый носовой платок и быстрым движением смахнул пот со лба. — Но парни могут пригодиться в каком-нибудь ином деле. Шпионаж, например. Прочитать простенький заговор для того, чтобы развязать язык собеседнику и выведать...

— Где тот хранит последний грош и сколько кружек хмельного зелья выпил в трактире на прошлой неделе?!! Бред! Кому нужен весь этот бред!

— В нашем мире нынче неспокойно, — вкрадчиво продолжил низкорослый мужчина с испариной на лбу. — Слышащие нужны повсюду. И пусть это не самая лучшая работа, а две пары глаз не будут заглядывать в ваш карман. Мы договоримся! Мальчикам начислят приличный оклад.

— Да, да, — поддержал его второй, тощий, — теперь они могут сойти за калек, которые вынуждены попрошайничать у постоялых дворов и таверн, чтобы прокормить себя. А в таких местах собирается разношёрстная публика. Разговоры промеж посетителей тоже всякие бывают. Кто обратит внимание на... неполноценных? Сами подумайте, если парни будут усердствовать в обучении шпионскому ремеслу, недостаток рук станет их преимуществом!

— Что ж, вы уговорили, — Крофф остановился и внимательно посмотрел в глаза своих спутников. — Забирайте! И помните: информацию, которую эти болваны наловят в закоулках столицы, я буду узнавать первым! — а увидев, как запыхавшаяся парочка поглядывает друг на друга, добавил:— Вы же не думали, что я подарю вам своих сыновей просто так? С паршивых овец хоть шерсти клок! Ступайте! Возможность сообщить новость об их нынешней занятости, я уступаю вам!

Вальдемар Крофф развернулся и продолжил восхождение по лестнице. Два бывалых агента тайной полиции, глубоко дыша и устало глядя под ноги, медленно зашагали вниз.

— Страшный человек. Всякий раз, когда вынужден встречаться с ним, настраиваю себя на худшее, — жаловался толстый.

— Ради выгоды он готов торговать собственными детьми, — подхватил идею худой.

— Говорят, парней лишила рук собственная сестра... У Вальдемара Кроффа бездарное, жестокое потомство.

— Ах, Диметрил, от яблонь груши не растут — это общепризнанный факт. Каково может быть потомство у мага, для которого человеческая жизнь, ровно как и любая другая, всего лишь разменная монета?

— Пойдём в таверну, друг, поедим.

— Заодно и послушаем.

Держась за начищенные до блеска поручни, служители тайн и сплетен спешили преодолеть последний лестничный пролёт. А зданию ковена не терпелось распрощаться с теми, кого Сила коснулась лишь вскользь. Распахнув свои массивные двери, оно готовилось выплюнуть магический брак.

ГЛАВА 27.

В сумеречной тишине помещения с затхлым запахом и сырыми стенами раздался дребезжащий, глухой звук. Два крупных и гладких, словно сдобные баранки, браслета ударились друг о друга. Ульна пришла в себя. Женщина прекрасно осознавала, где находится. Смрад подземелья ковена она не перепутает ни с чем. И если в миру говорят: сделай трижды, то нынешнее заточение под землю для магессы оказалось знаковым.

Впервые она попала сюда, избив братьев плетью. Второй раз адептку выпускного курса изолировали от общества с исключительно благой целью — воспитательной. Ибо сеять смуту в рядах 'без пяти минут магов', выражая вслух соображения по поводу захвата ковеном иных миров — это, знаете ли, тяжкий грех. А если среди слушателей найдутся те, кто согласен с мнением подстрекателя, это уже не грех — преступление! Но добрые и всепонимающие магистры дают оступившемуся второй шанс. Правда, переосмыслить свои действия, провинившийся может только отсидев десять суток под неусыпным надзором ковенских надсмотрщиков, под землёй.

Сегодня в самый раз отмечать маленький юбилей. Третий раз лежит Ульяна на затхлом тюфяке, пытаясь сфокусировать взгляд на ржавой решётке под потолком. Где-то там, вдалеке, мерцают яркие звёзды, а между ними и землёй гуляет шальной ветерок. Он заглядывает в окна, сочиться сквозь щели в дома, шерстит сеновалы и, словно барин, по-хозяйски, врывается в коридоры самого ковена. Ветер... Свободный непоседа. Он может быть наглым и навязчивым, шальным и угрожающе свирепым, но совершенно послушным — никогда. Лишь единицы магов-стихийников способны управлять непредсказуемым детищем природы. Ульяна — одна из них.

Она подняла руки и постаралась призвать небесного шалуна к себе. Но тот покружил у её ладоней, обдал теплом закованные в браслеты запястья и снова умчался ввысь. 'Мой отец преподнёс мне воистину бесценный дар, — разглядывая драгоценные оковы при свете тусклой луны, произнесла женщина вслух. — Что ж, Вальдемар, в эту игру можно играть вдвоём. И я выбираю тёмные фишки'.

Стараясь ни о чём не думать, магесса повернулась на бок и попыталась уснуть. Битый час она ворочалась на прелой соломе, думая о своих воспитанниках и о том единственном, кто в злосчастное утро, предчувствуя горечь утраты, нёсся сквозь лесную заснеженную чащу, моля небо не забирать его любушку.

Оставляя на колючих кустах клочья шерсти, пуская из ноздрей горячий пар и слушая своё сердце, Сердай понимал: опоздал, опоздал, окаянный! Выбежав на дикую дорогу, он увидел облако густого тумана, в середине которого покоились сани хозяйки леса, а в них, развернувшись задом наперёд и утирая слёзы, сидели Артемий с Михеем. Мальчики смотрели в бескрайнее зимнее небо. Там, под самыми облаками, таял силуэт Ульянушки.

-Ууаааууу! Ууаауу! — раздалось за их щуплыми спинами. И столько боли, столько тоски да горечи было в этом зове! Через минуту по всей Белой Стороне его подхватили и волки, и оборотни, и псы.

Глядя в высь, Сердай сокрушался своей недальновидности. Ведь всю ночь по лесу бегал, несколько кругов вокруг заимки Ульяны сделал, в голове лишь одна мысль была: 'Сиди у её ворот, как привязанный и глаз с хозяюшки не спускай, коли в лес или в селение выедет. Тревожно, тревожно, тревожно...' А сам, что сделал? Развернулся да в общину убежал! Подумал, мол, стыдно: увидит его милушка у ворот по утру, решит, что не доверяет, ревнует к каждому магу встречному-поперечному... Ведёт себя, как недоросль прыщавый. Пойди потом, объясни, что сердце из грудины уж сутки как рвётся! Что сон не идёт, что кусок в горло не лезет! Эх, дурак, дурак! Не уберёг!

Обернулся в человека лишь тогда, когда голос осип. Усадил вожак пареньков на заднее сидение саней, сам править взялся. Когда к воротам общины подъехали, им их без всякого сигнала открыли. Понимали, не до условностей, с иного боку беда пришла, откуда не ждали. По лицам встречающих видно было, что и для них это горе, ведь без Ульяны они, будто без матери остались. Одна она ниточкой связующей меж ними да родом человеческим была. Люди в её слова о том, что оборотни лишь во благо для Белой Стороны, свято верили. Хозяйкина заслуга в том, что ни одна душа супротив пришлых в руки оружие не взяла. Ульяна по селениям да городишкам ходила, объясняя народу: в помощь вам оборотни пришли, свои у них устои и уклад жизненный, не станут вам мешать. Будут леса беречь от огня и воды излишней, сухостой расчищать, зверьё зимой подкармливать, а значит лес через год и ягод, и грибов, и пушнины больше даст. Всем хватит. Раз уж небо детей луны под свою сень приняло, так и вы доброго отношения не лишайте. В мире с ними живите, и придёт день, когда лишь рады тому будете, потому как сама природа их сотворила, а человек против неё идти права не имеет. А нынче найдись гнилая душонка, что воду в реке народной мутить станет, так несдобровать горстке оборотней. Они-то лишь ручеёк слабый. В потоке бурном толикой малой теряются.

Все: и стар, и млад в общинный двор вышли, головы печально склонили. Ульянины сани в самом центре остановились. Сердай спрыгнул на землю, подождал пока пареньки сойдут и, оглядевшись по сторонам, подозвал к себе Дарёну.

— Проводи хлопцев в школу, да разъясни что к чему, а у меня нынче иные заботы есть, — попросил он девочку. Лицо его было мрачнее тучи, но с детьми говорил спокойно, назидательно, мол, чтобы не случилось, а дело делом остаётся.

Мальчики пошли следом за своей юной наставницей. Глаза их от слёз покраснели. И то, что тяжко им нынче на душе, все понимали. Расступились, дорогу к хате, где школа находится, освободили.

Михей с Артемием шли за Дарёной след в след, стараясь не смотреть народу в глаза. Не их это вина, конечно, что Ульяну пришлый маг похитил, но ведь там только они были, а сделать ничего не смогли.

Переступив порог школьного дома и подождав пока за мальчиками закроется дверь, Дарёна вдруг повернулась к Михейке и крепко его обняла. На мгновение старший из братьев оторопел, но потом понял: плачет девчушка. Её худые плечики содрогались, а тихие, сдавленные всхлипы были еле-еле слышны.

— Не плачь, Дарёна, — поглаживая лучницу по спине, сказал Михей, — не понимают супостаты ещё всей беды своей. Ульянка наша не подарок, уж она им устроит весёлую жизнь, да такую, всем не поздоровится! Веришь?

— Кабы я хозяюшку нашу не знала, — уткнувшись носом в воротник Михейкиного кожушка, ответила девочка, — ух, она им перцу под хвост насыпет! Пусть, ироды, поймут: нельзя будить лихо, покуда оно тихо!

— Пойдём, — взял её за руку Артемий, — небось, первые придём, все-то ещё во дворе стоят, ждут, что им Сердай ведать будет. А мы тебе и сами расскажем, не думай, не прибрешем. Узнаешь всё как есть.

Грустная троица зашла в просторное помещение с лавками, столами и большой доской на стене. От количества книг на полках у Михея голова закружилась, он-то и за всю свою жизнь столько не видел, но внимательный взгляд Дарёнки заставил начать рассказ...

Михей аккурат до того места дошёл, как вой Сердаев за спиной услышал, но пришлось умолкнуть. В коридоре раздался топот ног и голоса, которые наперебой обсуждали похищение хозяйки леса. А через мгновение горница заполнилась тихим шёпотом и суетой. Дети рассаживались по местам, внимательно рассматривая новых учеников. Сначала Михей с Артемием вместе сели, но строгий наставник сказал:

— Ты, я так понимаю, — Михей — старший из братьев, значит побольше младшего знаешь, а потому и сидеть тебе с ребятами постарше, — он указал рукой в сторону у правой стены. — А ты, Артемий, садись с теми, кто к тебе годками поближе будет, — и указал на столы у окон.

Новые ученики повиновались молча, только глянули друг на дружку, мол, надо так надо, что поделаешь?

Когда образовались порядок и полная тишина, мужчина продолжил:

— Мы приветствуем вас, Михей и Артемий! — остальные просто молча кивнули головами. — Меня зовут Остромысл — остро мыслящий значит. Понимаю, имя длинное, потому в школе я либо учитель, либо наставник. Так и быстрей и проще, а горницу, в которой нынче находимся, мы классом называем. Учимся по полчаса, десять минут отдыхаем и продолжаем занятие. Приезжать в общину вы к девяти утра должны, завтракают ученики все вместе. Потом толкуем о вопросах, что вам интересны и ровно в десять начинаем урок. Всё ли понятно?

Братья дружно кивнули головами. Обучение уму-разуму началось.

ГЛАВА 28.