Der Sohn des Regiments (Рейхов сын)

Солдаты! Друзья! Я не стану вам лгать — положение наше чрезвычайно тяжело, и нам предстоит рассчитывать на себя, и только на себя. Прекратятся поставки горючего, боеприпасов, запасных частей, продуктов наконец. Но я верю что мы, люди свободного духа и несгибаемой воли, сможем продолжить свою борьбу и без чьей-либо помощи! Да, теперь мы не имеем более возможности открыто противостоять армиям врага, но это не означает, что мы должны сложить оружие. Перейдя к партизанской войне мы раздуем здесь такой пожар борьбы, что земля у русских и немцев будет гореть под ногами! Мы вышибем их с нашей земли и принесем свободу прекрасной Франции...

...несгибаемый характер свободных французов, кровь наших предков, основавших Республику, вот залог нашей грядущей победы. Да здравствует милая Франция!

"Le Figaro", 26 сентября 1941 г.

...меж тем солдаты так называемой "Воюющей Франции" генерала Вейгана продолжают сдаваться целыми полками. Однако, несмотря на то, что три четверти наших сограждан, брошенных в никому ненужную мясорубку войны бывшим Председателем Совета Министров Республики, Даладье, и изъявили желание сложить оружие и вернуться на родину, некоторое количество солдат и офицеров, в том числе и, как это ни удивительно, британских, твердо намерены продолжить борьбу на Ближнем Востоке...

"The New York Times", 26 сентября 1941 г.

...также по сообщению Генерального штаба, в связи с выбытием Великобритании из войны, контроль над портом и городом Рейкьявик был передан нашим вооруженным силам, имеющим там место дислокации. Также источник в Генштабе, пожелавший остаться неизвестным, сообщил о том, что морская пехота ВМС США взяла под свой контроль стоявшие в гавани Рейкьявика британский авианосец "Илластриес" и четыре эсминца его эскорта...

Порт города Брест, кафе "Якорь"

27 сентября 1941 г., 18 часов 25 минут*

*Эпизод на основе идеи Константина Горшенина

Дым в кафе стоял коромыслом. Дымили трубками и сигаретами морячки, чадила плита на кухне, надрывалась, так, что чуть пар из ушей не валил, на сцене певичка, на которую никто не обращал внимания, замученный оркестр выдавал одну фальшивую ноту за другой, однако посетителям, — громким, шумным, радостным, — на это было наплевать. Германский флот праздновал победу над Великобританией. Этой ночью, чуть заполночь, был заключен мирный договор с Великобританией, окончательно и бесповоротно утратившей теперь статус владычицы морей. Основные оппоненты Роял Нэви в этой войне, моряки и офицеры Кригсмарине, не могли не устроить празднества по этому поводу, и пожелай сегодня гросс-адмирал Рёдер отыскать в портах хоть одного трезвого флотского, он не смог бы этого сделать на всем протяжении береговой полосы от Бреста до Мемеля. Немцы, отплатившие наконец за поражение в Ютландском бою и годы унижения Версаля пили на радостях. Пили все, от адмиралов до юнг, пили кадеты, фенрихи и оберфенрихи, пили матросы и офицеры корабельной и инженерной службы, торпедисты и сигнальщики, медики и военные чиновники, береговые артиллеристы на пару с корабельными, моряки минной и дальномерной служб, ВНОСовцы и радиосвязисты, автомобильная служба и музыканты флота, штабные службисты и рулевые, штурмана и морская пехота, плотники и морские священники. Пили и гуляли все, целыми экипажами и поодиночке, трезвенники и язвенники. Работники судостроительных и судоремонтных заводов, хоть и штатские, пили тоже Один раз за всю свою историю германский флот мог себе позволить небоеготовность — заслужил это право в недавних жестоких боях.

— Слушать в отсеках! — блистательно пьяный командир U-99, корветтен-капитан Отто Кречмер встал и постучал вилкой по краю рюмки. Экипаж затих, внимательно слушая командира. — Заполнить балластные цистерны!

Сам командир субмарины продемонстрировал отсутствие в своей рюмке алкоголя. Штурман, лёйтенант цур зее Карл-Вильгельм Геббельс, немедленно подхватил со стола бутыль и налил командиру, себе, сидящим рядом офицерам — далее, за столом, спешно разливали коньяк еще несколько человек.

— По местам стоять! — скомандовал Кречмер, когда "балластные цистерны" были полны у всех. Экипаж поднялся, иных при этом уже изрядно "штормило". — Геноссен, поздравляю всех с самой блистательной победой, какую только когда-либо одерживали немцы! Все мы, не щадя жизней, были участниками ее сотворения! Мы преодолели непобедимый доселе британский флот и принесли победу нашей Родине. Да здравствует Тысячелетний Рейх! Поднять перископы!

Рюмки взметнулись вверх, вслед за рюмкой корветтен-капитана.

— Экипаж, слушай мою команду! — воскликнул Кречмер. — Продуть балласт!

И первым опрокинул в себя рюмку.

Москва, Антипьевский пер., Генштаб РККА

30 сентября 1941 г., 17 часов 10 минут

— Ну, чем порадуете, мужики? — маршал Тимошенко переводил усталый взгляд с Мерецкова на Ватутина и обратно.

— А нехреном радовать, Семен Константиныч. — ответил Мерецков, в кабинете которого и происходила беседа. — Японцы, конечно, молодцы, но...

— Кирил Афанасьевич! — перебил Нарком начальника Генштаба. — Говорю тебе, решение уже принято. Немцы, как только "Рихтгофен" войдет в строй, отправляют на Тихий океан оба свои авианосца, "Биссмарк" и "Шарнхорст" с "Гнейзенау". Италия... Ну, эти и рады бы хоть что-то послать, кроме субмарин, но после того, как палубники "Илластриеса" устроили налет на Таранто, у них в строю вообще ни одного боеспособного линкора не осталось: все что Канингхем в открытом море не добил, все в ремонте. Но подводный флот переводят в свои свежеприобретенные африканские владения почти полностью. СССР тоже должен поучаствовать в войне на Тихом океане. Это не обсуждается.

— Все я это понимаю, да только ничего хорошего у нас по результатам штабных игр не выходит. Последний раз Штеменко, он за "Синих" был, Николая Федоровича — Мерецков кивнул в сторону комкора Ватутина, — расчехвостил в пух и прах. Нельзя нам сейчас в войну с США вступать.

— Что, товарищи, — Тимошенко прищурился, — думаете не справимся? Берингов пролив не перепрыгнем?

— Откуда прыгать будем? — флегматично поинтересовался Ватутин. — Если из Петропавловск-Камчатского, Анадыря и Провидения, так можете сразу про них забыть. В смысле, вообще забыть, как про географические объекты. Американские бомбардировщики эти города вобьют ниже уровня моря. Да и то, это же не порты а скорее стоянки, без должной инфраструктуры. Вот если американцы и канадцы большую часть своей бомбардировочной авиации в Австралию (10) переведут...

— Чего пока не предвидится. — произнес Мерецков. — Их разведка засекла переброску нашей дальнебомбардировочной авиации на Дальний Восток и сейчас они накапливают средства ПВО и авиацию на Аляске. А какая у нас дальавиация сам, Семен Константинович, знаешь. ДБ-3 — гавно, Ил-4 — модифицированное гавно, Ер-2 тоже не сахар, а Пе-8 в войсках всего двадцать три штуки. К тому же их и эскортировать чем-то надо. Ном, положим, мы разбомбить сможем, а подальше их чем сопровождать? Поликарповский ТИС (11) подошел бы, да вот затык — их в природе всего два. И даже если бы авианосец "Щорс" уже был в строю, эскортировать бомбардировщики истребителями с него и "Комсомольца" для ударов по Аляске, это все равно что просто открыть на них кингстоны. Отыщут и утопят. А от налетов на Алеутские острова, которые они могут прикрывать с меньшей для себя опасностью, толку не особо-то и много будет.

— Да и даже не в этом дело. — негромко добавил его первый по оперативным и устройству тыла вопросам зам. — На Дальнем Востоке попросту недостаточное количество аэродромов. У американцев на Аляске их тоже не море разливанное, но они сейчас как раз их усиленно строят.

Тимошенко мрачно глядел на генштабистов, но молчал.

— В общем так, Семен Константинович. — Мерецков пододвинул папку, лежащую перед ним, к Наркому. — Ты нам задание дал, мы выполнили. Можешь докладывать, что Генштаб, сволочи такие, считают вступление в войну с США до мая следующего года опасным для всего советского Дальневосточья, а высадку на территории США ранее апреля сорок третьего — совершеннейшей фантастикой: аэродромов на Дальнем Востоке нет, дорог нет, жилого фонда для солдат нет, баз снабжения нет, транспорта, в том числе и морского десантного, нет... Нихера там в общем нет, потому и воевать нечем. Ну а так... Вы командование, вы и решайте, когда и против кого в войну вступать. Или не вступать, что было бы гораздо лучше. Все рассчеты, предложения и аргументы "против" вот в этой папке.

— Значит, полагаете крупномасштабную операцию невозможной? — Тимошенко нахмурился еще сильнее.

— Так точно. — твердо ответил Мерецков. — Если сунемся сейчас — хуже чем в финскую кампанию обосремся.

Окрестности Харькова, штаб 14-ой ттбр

12 октября 1941 г., 12 часов 20 минут

— Вызывал, Арсений Тарасович? — на пороге кабинета Вилко появился капитан Хальсен. Мокрый, поскольку за окном моросил промозглый осенний дождик, но, судя по всему, жизнью вполне довольный.

— Заходи, Максим Александрович, погрейся. — ответил майор, вставая из-за письменного стола. — Вот я еще жаловался, что на должности батальонного комиссара у меня писанины было много, а?..

Комбат бросил недовольный взгляд на кипы бумаг, которыми был завален его стол, и потянулся, размная затекшие плечи и поясницу.

— Чайку не желаешь? С лимоном.

— Очень даже желаю, особенно нахаляву. — усмехнулся Хальсен и проследовал внутрь кабинета. — Ты меня отругать вызвал, похвалить, или предупредить?

— Перед фактом поставить. — вздохнул Вилко раскочегаривая примус. — Ванницкий — дурак, ты об этом знаешь?

— Как же ты нехорошо, товарищ майор, о своем собственном преемнике отзываешься. — хмыкнул капитан, снимая шинель и вешая ее на гвоздь, исполняющий в кабинете роль вешалки.

— А это я еще любя. — ответил Арсений Тарасович и водрузил на примус чайник. — Был бы умный, дал бы дочкам нормальный имена, а не Даздраперма и Шминальдина. И не "ха-ха-ха", а "Да здравствует Первое Мая" и "Шмидт на льдине". Погоди, вот родится у вас с Марлен Генриховной дочка, я аккурат его для нее имя и попрошу подобрать. Тоже, значит, такое, идеологически выдержанное. Или, вот, не хочешь сына в честь передовиков социалистических соревнований, Персоцсором назвать? Ладно, молчи, вижу что не хочешь. Ну, а помнишь, может, я тебе в бане про раскрытый им заговор рассказывал?

— Это когда он меня с Луцем в шпиёны записал? — Хальсен по барски развалился на одном из стульев. — Отож. Я тогда до икоты смеялся, помнится.

— Икота у тебя от пива была. — отмахнулся майор. — Так ты представляешь, эта сволочь все никак не уймется. Опять копает. И опять под тебя.

— А чего ж не под тебя-то?

— Да под меня, это само собой. — Вилко сморщился так, словно целиком съел тот лимон, от которого в этот момент отрезал дольку. — Тут дело такое, что... В общем ты в курсе, что твой тесть во время НЭПа был совсем небедным человеком?

— Ну, в общих чертах... Как-то не особо этим моментом интересовался.

— А Ванницкий поинтересовался. Да такого нарыл — мама не горюй. Вот ты знаешь, что тестюшка твой вместе с Троцким в гимназии учился? И что последний раз они достоверно встречались в двадцать пятом? Вижу, что не знаешь. А он, гнида, знает. Проявил бдительность, сучий кот, где ненадобно.

— И... Что мне теперь с ним делать? — напрягся Хальсен.

— Ничего не делать. — нахмурился Вилко. — С ним — ничего. Я тут с Мироновым и Фекленко пообщался на эту тему приватно, и нашли мы с полковым комиссаром и комдивом для тебя выход. В прямом смысле этого слова, хе-хе.

— Ты, Арсений Тарасович, что — на увольнение из вооруженных сил мне намекаешь? — помрачнел как грозовая туча капитан. — Лады. Только я сначала этого гада придушу, потому как увольнение, если он на меня дело заведет, от лагерей, а то и расстрела не спасет, а так хоть не зря под суд отправлюсь!

— Тише ты! — рыкнул комбат. — Молодой, горячий. Никто тебя списывать не собирается. Просто наши товарищи из Республики Тува, с твоей, между прочим, подачи — кто великолепное взаимодействие наших танков и их кавалерии под Иерусалимом показал? — решили обзавестись бронетехникой. Не хватайся за сердце, Максим Александрович, все Т-35 давно отдали туркам. В общем, закупают тувинцы десять БТ-5 и столько же БА-6, хотят создавать мотомеханизированный батальон. Экипажи из тамошних добровольцев, во время войны обученные, у них имеются, а вот человека, который поможет это все организовать — нету. Ну, Николай наш Владимирович обещал через какие-то свои знакомства эту должность для тебя выбить. В Туве тебя Ванницкий не достанет, а там, если все удачно и, главное, длительно пойдет, дело и рассосется. Так что пакуй потихоньку чемоданы и покупай юрту, лошадь и стадо баранов.

— Спасибо, Арсений Тарасович. — задумчиво произнес Хальсен. — Не забуду твоего участия. Но, если эта гнида под тебя все же подкопается...

— Не подкопается.

— ...я его собственными руками придушу, отверну голову и скажу, шо так и було. Тем более что вместо головы у него задница.

— Как результат, фуражка на ней не держится и во время атаки он не "ура" кричит? — Вилко невесело усмехнулся. — Не волнуйся за меня, сам перевожусь скоро, да и Фекленко тоже. Гоминьдан с Японией мир заключил, Чан Кайши армию распускает, а товарищ Чэнь Дусю, соответственно, набирает. Похоже, вскорости в тех краях новая заваруха будет, вот и есть основания предполагать, что Николая Владимировича в Цзянси военным советником направят.

— А тебя? Тоже в Китай?

— Лучше Бохайского. — расхохотался Вилко. — Представляешь, какие названия на картах появятся?

Предыдущий комбат с восточными названиями городов и местностей и впрямь обращался довольно-таки неординарно: Пхеньян он называл Пьянспьяну, Улан-Батор обозвал Мужлан-Трактором, княжество Мэнцзян — Мудодзяном, но чаще названия оказывались уж совсем непечатными.

— В Японию меня через пару месяцев направляют, как военспеца. Я ж раньше на плавающих танках служил, вот и буду объяснять как ими пользоваться, да как их починять. Своих-то у них нема, а для высадки на всякие там острова, если море не бурное, вполне подходят — вот наши их в Страну Восходящего Поца и продали все разом.

— О как. — изумился Хальсен. — А ты разве по-японски розумiешь?

— Hai. (12) Понимаю лучше, чем говорю, но короткие фразы могу составлять.Как бы я иначе под Халхин-Голом языков допрашивал? Ай, ты чего не сказал, что чайник закипел?!! — майор поспешил погасить полузалитый кипятком примус.

Это была одна из последних их встреч. Через неделю Хальсен отправился к новому месту службы, в Кызыл. Только пять лет спустя он узнал, что Арсений Вилко погиб под самый конец войны.