Вернувшийся к рассвету. Книга первая

-Здравствуй, Азамат. Почему ты здесь? Я ожидал увидеть тебя на назначенном месте! Ты ведь чуть под колеса не угодил!

-Ты повзрослел, Дима. Ты очень изменился. У тебя другие глаза — усталые и жестокие. Вокруг тебя ходят другие люди, много нехороших, злых людей с пистолетами под одеждой, ты сам стал другим. Чужим, не таким как был. Зачем ты избил того несчастного, что ставил за тебя деньги?

-Ты следил за мной, Азамат? Все эти годы?

-Следил. Но не за тобой. За людьми вокруг тебя. И сейчас двое из них идут к тому месту, где мы должны были встретиться. Мне стоит верить тебе или ты с этими людьми вместе и старому глупому таджику совсем не стоило приезжать?

Я заглушил двигатель и слез с мотоцикла. Внезапная тишина упала темным облаком, обволакивая нас серой ватой. Робко чирикнуло что-то пернатое в ветвях, под подошвой моего ботинка хрустнула сухая ветка. Азамат стоял не двигаясь, не отводя от меня взгляда и не вынимая правую руку из кармана плаща. Я повернулся к нему спиной, сделал два шага до поворота, внимательно огляделся. Никого. Пока никого. Но всё равно надо спешить, если стало известно место и время встречи, то минут через пятнадцать 'наружка', а скорее всего группа захвата, примется прочесывать лес. Так нужная мне фора во времени сократилась до критической величины. Молодец, товарищ полковник, оперативно сработано. Я считал, что у меня будут сутки, но осталось на все про все минут десять и надо, чтобы Азамат успел уйти. А он насторожен, недоверчив, и если я совершу ошибку, уйдет. Я посмотрел на Азамата:

-Верить мне? Не знаю, это ты решишь сам, после нашего с тобой короткого разговора. Времени нет. В любом случае то, что ты прячешь в кармане, тебе пригодится. Или для меня или против тех злых людей, что идут к месту нашей встречи.

-Хорошо, я слушаю тебя.

Я наклонился к заднему крылу мотоцикла, напрягся и вырвал из креплений брызговик. Открутил извлеченной из кармана отверткой катафоту, поддев жалом светоотражатель, извлек его из вмятого внутрь жестяного гнезда. На подставленную ладонь выпали запаянные в тонкую пленку негативы.

-Вот это, Азамат, нужно переправить за границу. В Индию, Пакистан, Турцию. В фармакологические компании. Нужно эти негативы размножить и подбросить ученым, работникам, владельцам компаний, неважно кому. Лишь бы они попали на глаза тем, кто разбирается в вирусологии. Текст на английском. Здесь пять упаковок по два негатива в каждой. Пожалуйста, постарайся сделать еще копии.

Азамат молчал, не протягивал руку, холодно смотрел мне в глаза. Наконец его губы шевельнулись, задавая вопрос:

-Что это, Дима?

-Это... — я взвесил невесомые кусочки фотопленки на ладони — Это, Азамат, и лекарство и одновременно смерть. Волшебное лекарство и неотвратимая, мучительная смерть. Люди вначале выздоровеют, забудут, что такое рак и СПИД, а потом будут умирать в корчах, их кожа станет серого цвета, а слезы будут красными, потому что их сосуды лопнут, и кровь будет заливать легкие, лишая их дыхания и жизни.

-Чья именно смерть? Каких людей?

-Наших тоже — я вздохнул — Прежде чем здесь начнется производство другого вируса, убивающего этот, кто-то успеет заразиться и заразить других.

-А оно начнется?

-А разве будет выбор, если ты или твои люди переправят это за границу?

-Значит это твое лекарство от зимы? Страшное лекарство, хуже болезни.

-Да, Азамат. Там умрут — здесь выживут. Страна останется та же. Здесь пропущена одна ступень обработки вируса, без неё он смертелен. Не сразу, нет, где-то через полтора года. Это очень занимательный вирус, необычный и у него очень интересный инкубационный период. Прости, тебе незнакомо это понятие.

-Почему же, знакомо. И о вирулентности я тоже знаю. Как он передается?

-В латентной форме через кровь и половые контакты. Как СПИД. В активной стадии воздушно-капельным путем, тактильно и также через кровь. Способен сохранять активность при низких и очень высоких температурах. Нет — я отрицательно качнул головой в ответ на не прозвучавший вслух вопрос — человек подобных температур не выдержит.

-То есть, от него нет никакой защиты? Нет противоядия и антибиотики бесполезны?

-Да. Его убивает только он сам, но другой. Измененный.

-Что это было, Дима? Чем это было раньше?

-Раньше это был вирус нильского гриппа. Болезнь называли крокодилий грипп. Вскрыли, археологи, одну могилу фараона. Потом он стал, благодаря неуёмному человеческому любопытству и ненависти к другим, началом Серого финала.

-И сколько вас выжило, прежде чем вы поняли, как с ним бороться?

Я вздрогнул и посмотрел в глаза Азамата. Вначале я там видел только лед и свою смерть, а потом.... Потом Азамат вынул правую руку из сразу оттянувшегося под металлической тяжестью кармана и взял с моей ладони негативы.

-Можешь не говорить, я и так понял, что вас выжило очень мало. Прощай, Дима.

-Прощай, Азамат.

Фигура в плаще давно растворилась в сумраке зарослей, а я сидел на обочине тропинки и ждал. Ждал и думал, что после того как все закончится, я, наверное, застрелюсь. Потому что с таким грузом лжи на душе жить я больше не смогу. Прощай еще раз Азамат и прости, что я тебе тоже солгал, что подставил тебя. Рядом с моей ногой пролегала муравьиная дорога, и я долго наблюдал за одним упрямым муравьишкой, что упрямо тащил в одиночку соломинку раз в пять больше него. До тех пор, пока его не раздавила подошва черного ботинка с прошитым суровыми нитками рантом. Тогда я поднял вверх сложенные вместе ладони и мои запястья обхватил холодный металл наручников.

Азамат стремительно бежал, проламываясь всем телом сквозь лысые, без листьев, заросли редких кустов, карабкался, оскальзываясь на склоны неглубоких вымоин и оврагов. Он не боялся наследить, он боялся не успеть оторваться от преследующих его, старался оставить как можно большее расстояние между собой и ими. Зажатой в левой руке кепкой он утирал пот на лбу, правой рукой придерживая колотящий остроугольной гирей по бедру ТТ со стертым воронением. Маленький пакетик с кусочками черной пленки жег грудь, заставляя не обращать внимания ни на хриплое дыхание, ни на колотье в правом боку. Он бежал и бесконечное количество раз повторял про себя первые строки восьмого акта Прощающей суры: 'И убереги их от воздаяния за их плохие деяния, не спроси их о грехах, ведь кого Ты убережёшь от воздаяния за плохие деяния в День Суда, то значит того Ты помиловал. А это спасение от Ада и вхождение в Рай!'. Повторял и не верил в спасительность молитвы. Вряд ли Великий и Милосердный простит подобное.

Свою машину он увидел неожиданно слева от себя, очевидно, слишком забрал вправо, пока проламывался через этот проклятый лес. Немой с виду дремал, загнав автомобиль в кусты, но стоило Азамату зашуметь, выбираясь на прогалину, как тут же встрепенулся и в лицо Азамату уставились черные жерла стволов обреза.

-Воды.

Голос Азамата был хрипл, пил он жадно, проливая половину воды из фляги себе на грудь.

-На станцию?

-Нет. Оденешь мой плащ и кепку. Выберешься на трассу и будешь уходить в сторону Самары. Если прижмут, начнут стрелять по колесам — останавливайся. Ты нужен мне живым. Обрез выброси. Я сказал — выброси! Здесь и сейчас — Азамат повысил голос, заметив промелькнувшую искру строптивости в глазах верного нукера — Меня высадишь там, где скажу, на ходу, не останавливаясь. Всё, переодеваемся. Впрочем, подожди, сперва достань из-под запаски мой новый паспорт. А я пока отдышусь — стар я уже стал для таких пробежек.

Набравшая скорость машина скрылась в облаке пыли, Азамат с кряхтеньем поднялся на ноги, отряхивая ладонями с брюк серую дорожную грязь. Огляделся. Чуть различимыми тонкими нитями вдалеке виднелись провода электрички, за его спиной стоял покосившийся указатель: 'Чертов лог — пять километров'. Азамат усмехнулся — нет, туда он не пойдет. Он пойдет вперед, туда, где сверкает остатками позолоты одинокий купол заброшенной церквушки. Бог он один, это только глупые люди именуют его разными именами.

На четырнадцатый день дверь моей камеры распахнулась утром, сразу после завтрака. Я встал спиной к решетке, присел, просунул сложенные вместе руки в квадратный проем.

-Назад! Лицом к стене, руки за спину!

Лицом так лицом. Я, прихрамывая, отошел от решетки. Поморщился. Сильно болели ожоги от контактных пластин электродов на интимных местах, прикосновения грубой ткани тюремных трусов к поврежденным местам доставляли кучу незабываемых впечатлений. Вроде бы уже семь дней на допросы не таскают и 'лепила' местный приходил, мазал поврежденные места какой-то липкой и тошнотворно пахнущей мазью, а ожоги все никак не заживают. Витаминов, что ли организму не хватает? И следы от уколов непрерывно чешутся. Лязгнул отпираемый замок второй двери.

-На выход! По сторонам не смотреть, в разговоры ни с кем не вступать! Голову вниз!

Как скажете, гражданин начальник.

Потом были еле теплый душ с обмылком хозяйственного мыла и моя чистая, с неаккуратно зашитыми швами, пахнущая хлоркой одежда. Непрерывно морщась от боли, я кое-как надел джинсы, натянул севший на размер свитер на рубашку. Куртки нигде не было, да и хрен с ней. Вот только отсутствие шнурков для ботинок несколько расстраивало, хлябали они на ногах. И носки с трусами не мешало бы сменить — запашок от них шел тяжелый, застарелый. Ладно, не на прием к папе римскому собираюсь, а тот, кому я понадобился, потерпит. Конвоир возвышался каменным гостем в углу комнаты, терпеливо ожидая, пока я оденусь.

-На выход. Руки держать за спиной. Голову вниз.

Интересно, он другие слова знает?

Осеннее солнце мягко ласкало кожу лица, заставляя чуть прикрывать глаза от слишком ярких лучей. Я стоял на широких ступенях и вдыхал прохладный воздух. Вдруг, мне показалось, что вдалеке я слышу звонок трамвая. Вздрогнул и тряхнул головой — черт, прямо дежа вью какое-то.

-Олин, в машину!

Осмотрелся. У открытой дверцы 'Волги', припаркованной чуть справа от ступеней, стоял Володя, шофер Алексея Петровича и смотрел на меня. Что ж, пойдем, раз зовут. Лучше своими ногами, а то как-то надоело, когда тебя постоянно таскают и задевают при этом твоим телом все углы по дороге. Это больно.

-Добрый день, Дима. Или ты на самом деле не Дима? Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя?

-Добрый день, Алексей Петрович. Это моё настоящее имя. Фамилия и отчество, разумеется, другое, но вряд ли это сейчас имеет какое либо значение.

-Ну почему же? Ведь совсем нетрудно найти тебя сегодняшнего. Если очень постараться. Сколько тебе сейчас примерно лет?

Я криво улыбнулся.

-Примерно столько же. Семнадцать. Только смысл искать? Время обратного хода не имеет.

-Да, тут ты прав. Мы рассматривали вариант устранения твоего оригинала, и он признан бессмысленным. Случившегося не изменить.

-Скольких вы перехватили?

-Троих.

-А Азамат?

-А Азамат ушел красиво. Как в кино. Со сменой внешности, с перестрелкой. Вместо него в машине был его подручный — погибли двое наших товарищей из группы захвата. Гражданин Савельев, по кличке Немой отстреливался. Из револьвера, блять, ржавого. У Мишы Тропинина осталось двое несовершеннолетних детей. Вынырнул твой Азамат в Пакистане. И еще двое ушли. Один перешел границу в Казахстане, другой был моряком на торговом судне.

-Надеюсь, над созданием вируса уже работают?

-Да. Ты все подробно расписал. И эффект от применения тоже. Мне только не понятно — почему? Почему ты отдал это лекарство им? Почему не нам? Не своей Родине? Почему?

-Лекарство? Нет, Алексей Петрович, это не лекарство. Это чума. Это смерть. Неотвратимая и неизбежная. А лекарство, оно здесь.

Я прикоснулся указательным пальцем к голове и тут же полетел в угол комнаты, сбитый с ног хорошо поставленным хуком. Быстро двигается товарищ полковник, вот тебе и кабинетный работник. Или это я растерял всю форму за время своего 'курорта'? Черт, больно-то как! И что меня последнее время все бьют?

Полковник навис надо мной подобно скале, лицо побагровело от прилива крови, он орал, брызгая слюной мне в лицо:

-Идиот ху...в! Ты, долбанный умник из своего еб...о будущего! Почему ты молчал об этом на допросах? А если бы тебе сплавили мозги или твое поганое сердце не выдержало? Чем ты думал, кретин? В голове держишь формулы? В этом пустом куске дерьма? Ты понимаешь, что если бы к тебе применили форсированные методы допроса, ты стал бы овощем? Слюнявым, испражняющимся под себя овощем? И никто бы ничего не узнал?

Я с трудом поднялся с пола, доковылял до стула. Сел, вытянув вперед горящую огнем левую ногу.

-Слушай, заканчивай орать, полковник. Не применил бы ты пятую степень, никто бы из вас не применил. Не рискнули бы. Слишком ценны мои мозги. Тем более, сейчас. И допрашивали-то вы по-дурацки. Пугали, били, спать не давали, но ни чего серьезного, непоправимого не делали. Младенец бы догадался, что это лишь спектакль. И интересно, какой кретин вопросник составлял? — я посмотрел на ссутулившегося полковника и произнес механическим голосом — Ваше настоящее имя? На какую разведку вы работаете? Когда вас завербовали? Текст на негативах вы писали сами? Нет, не я писал, марсиане. Они же и завербовали. Детский сад, млять, можно подумать, у вас приличного графолога не нашлось. Еще и уколы ваши. О разделении сознания никогда не слышали?

-Вопросы составлял не я. Меня, после провала операции по захвату и задержанию курьеров, временно отстранили. Служебное расследование закончилось два дня назад. В должности я восстановлен. Сейчас я начальник нового отдела, целиком созданного под тебя.

-Поздравляю. Лестно, не скрою. Целый отдел. Слушай, Петрович, у тебя есть закурить? Да, и я бы на твоем месте извинился — все-таки я намного тебя старше. Тебе сколько сейчас? Пятьдесят два? А мне было сто семь. Старость надо уважать — я скривил разбитые губы в горькой усмешке — ну и когда же ты догадался?

-После твоих ставок на результаты соревнований олимпиады.

-А что сразу наверх не доложил? И меня не закрыл в надежное место? Да, а что мы так свободно говорим? Что это за дача? Нас никто не слушает?

-Тебе на какой вопрос отвечать? Первый или последний?

Полковник прошел мимо меня, достал из секретера белую с красным верхом пачку, надо же, 'Мальборо', пояснил, видя мой удивленный взгляд:

-Для гостей держу.

Толкнул ко мне по гладкой поверхности стола, следом отправил пепельницу с коробком спичек. Я закурил и вопросительно поднял брови.

-Мы на моей даче и нас никто не слушает. Проверено. Почему не доложил о своих догадках? А кто бы мне поверил? Фактов-то никаких. Ты же свои аналитические записки умно составлял — в меру тумана, в меру истинных событий. С Руделем только ты прокололся — полковник тяжело посмотрел мне в глаза — разлить двести граммов масла.... По краю же прошел. Зачем так рисковал раскрыться?

-Ненавижу фашистов. Выползли они у нас, там. Неонаци. В крови по колено бродили, пока мы их вместе с 'Детьми света' не обнулили. Тоже мясники были отменные, сектанты, твари.