Эффект синей бабочки

Содержание Дом, милый дом Шерше ля вамп От макушки до жеста — выше всяких похвал Закон бумеранга Союз нерушимых Глава 1. Дом, милый дом...

Вот еду я по чисту полюшку. Под седлом — верный конь, над седлом — парень лихой. Ещё где-то был верный меч, но я его с собой не взял. Я больше арбалеты люблю и метательные ножи.

И бегать.

А конь мой... кхм... слегка изменился на вольных хлебах. Растолстел. По нему сразу видно, куда делись восемь гектар ежевики и целая популяция ящериц. Подпругу на нём удалось застегнуть только при помощи магии. Даже усидеть на нём получалось с трудом — и это мне-то, с моей растяжкой! Что уж говорить о любителях более консервативных методов тренировок, у них на Ветра даже залезть не получится.

А ещё в его гриве умудрились свить гнёзда птички, заблудилась пара мышей и запуталось как минимум полгектара кустов ежевики. Поэтому конь у меня нынче лысый. Нет, конечно Гуахаро, проржавшись, предложил расчесать его магически, но я решил, что хватит этой бандитской морде притворяться нежным пегасом, и обкромсал его к чертям собачьим.

Если ещё учесть сетку мелких шрамов по всей морде — ни ежевика, ни ящерицы просто так не сдались, — то внешность у него наконец-то стала под стать характеру. Увидев Ветра, Ашер басом пропел «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!» и предложил переименовать его в Бегемота. И тут же показал, что за бегемот такой.

Нет, не спорю, похоже, но... Ветер всё равно остаётся Ветром. И я его люблю. Но это не значит, что я не заставлю его похудеть! Хотя бы до размеров, когда он в стойло начнёт помещаться.

А я? Что я? Я себе гриву не сбрил, несмотря на то, что некоторые очень серьёзные древние боги повадились дёргать меня за косичку. Знаю я, как девкам нравятся длинные волосы. Наверное, какую-то солидарность чувствуют, мол, не только они мучаются.

Ещё я пограбил немного. Точнее, не пограбил, а поныл. Выпросил у Ашера тонкую цепочку в комплект к кольцу. Покапал слюнями в сокровищнице Гуахаро. Самая большая лужа натекла в отделе с драгоценными тканями, из-за чего теперь мне не надо вводить должность чесальщика, прекрасные паучьи шелка сами чешут меня при каждом движении.

А какое там было оружие! Эх... Увы, мне дали только цепь демонологов — наследство, однако, — два крохотных арбалета, один из которых пневматический, и пять удивительно сбалансированных метательных кинжала. Остальное Император Безлюдных Пустошей зажилил, оправдывая это тем, что за большим количеством железяк сложнее уследить и ими проще убиться.

Перед носом свистнула стрела.

— Эй, бла-а-агородный! Кошелёк или жизнь?

Перед носом Ветра выскочил плотный мужичок в кожаных доспехах. Переговорщик. Они обычно самые крепкие и защищённые, чтобы можно было отразить первый удар, а дальше спрятавшиеся в кустах лучники сделают своё дело. Если, конечно, жертва будет столь неблагоразумной.

С караванами и хорошо защищёнными отрядами так не поступают, их бьют сразу. А вот когда один на один... есть шанс заработать без мокрухи. Ну, или хотя бы поболтать.

Я отвлёкся от увлекательнейшего дела — отгрызания непослушного заусенца, — и развёл руками:

— Братан, хошь верь, хошь нет — я сам на мели. Ни одной монетки нет, даже пожрать не на что купить. Неудачная нынче зима вышла, штоб её.

И это была правда. Единственное, чего в сокровищнице Гуахаро не было — это денег. Ну нет у него торговых отношений с соседними странами, нет и монет. Зачем ему тогда нужен был казначей?.. Наверное, как и сама сокровищница. Для декоративных целей.

— А колечко у тебя... драгоценное, — разбойник указал кинжалом на мою левую руку.

— Увы, братан, проклятое, — охотно пояснил я, приподнялся в седле и коснулся перстнем ближайшего листочка.

Тот мгновенно иссох и отвалился.

— Совсем ничего нет?.. — расстроился разбойник.

— М-м-м... — Я заглянул в сумки. — Я в прошлом селе только вина стащил. Зато три будюка. Надо?

— Вино — это хорошо, — закивал разбойник, расслабляясь.

Я спрыгнул с Ветра. Эластичные рельефные подошвы почти бесшумно коснулись дорожной пыли, искусственная кожа плаща на мгновение изогнулась и упала как влитая. Не знаю, где Гуахаро раздобыл эти материалы, но я отказался уходить из сокровищницы без них. Непромокаемые сапоги. Точно по размеру. Мягко поддерживающие мою левую косолапую ступню. Не скользящие даже на самом ровном льду. Они воду отталкивают, прикиньте? И пыль на них не оседает. А плащик! Плащик, что не мнётся, куда его не засунь! Не грубеет, как настоящая кожа, от намокания. Не деформируется. Но при этом настолько эластичный, что нисколько не сковывает движений. Тоненький, лёгонький, но крепкий, тёплый и нежаркий.

И да, я понятия не имею, что значит «искусственная кожа», но мне понравилось название.

— Чот выглядишь больно хорошо, — смерил меня взглядом разбойник. — Ты хто?

— Алхимик я. Из Вээртоге, — сказал я, и с удовольствием посмотрел, как враждебность сменяется почтительностью.

— А... а чего здесь?.. Если можно, конечно, спросить, — разбойник едва не поклонился. У города воров славная репутация.

— Женщины, — многозначительно произнёс я. — Даже воры не застрахованы от проблем с ними.

Тут закивал не только переговорщик, но и все лучники. Кусты вокруг затряслись, и они выбрались наружу.

— Так что? Пошли выпьем? — предложил я, встряхнув будюки. — Вино отменное, у барона стащил. У вас найдётся, чем закусить?..

— Да еды у нас навалом, — сказал один из лучников. — Местные... Ай! В смысле, у местных много еды.

Эт его сосед локтем пихнул. Я сделал вид, что не заметил оговорки.

— А чё ты выглядишь так? — один из лучников продолжал проявлять враждебность. Его кривая челюсть как бы намекала на причину неприязни к красивым людям.

Или нелюдям.

— А это, братан... — Я приобнял его за плечи. — ...чтобы баронов грабить.

Ветер согласно ржанул. Все засмеялись.

* * *

Разбойники оказались мужиками мировыми. Накормили, напоили, байки потравили, новостей порассказали. В разбойники подались не от жизни хорошей, просто местный барон вдруг решил заняться работорговлей и начал уводить из деревень всех работоспособных мужчин и женщин. А кто тогда в поле работать будет? Кто детишек малых покормит?..

— Ты пойми, — прижал руки к сердцу Переговорщик, когда второй будюк вина подходил к концу. — Я вообще кузнец. Я кузню люблю больше жизни, веришь, нет?.. Но у меня дети малые, пешком под стол ходят! Не могу я их бросить!

Я сочувственно кивал и грыз ножку куропатки. Здешние разбойники не столько путников грабили, сколько, собственно, барона, отстреливая живность по лесам, что тоже было незаконно.

— А я в поле работал, — грустно признал другой крестьянин. — Пшеница росла — колосок к колоску! А теперь мне туда и не выйти — сторожат люди барона, увидят — уведут. Кому работать? Детям да старикам?.. Эх...

Я разводил руками, клял судьбу-злодейку — Ха-ха! — и невозможность что-либо изменить. Сколько я таких историй слышал? Можно целую книгу написать, да только однообразной она будет. Мало кто на преступную дорожку вступает из-за злодейства натуры. Гораздо чаще — по-глупости или думая, что другого выхода нет. То есть, тоже по-глупости.

Когда все выговорились и упились, мы разбрелись баяньки. Мне, как дорогому гостю, предлагали место под тентом, но я отказался в пользу вожака, у которого от сырости болят суставы. Тот растрогался, обнял меня, назвал сынком и сказал, что если он мне когда-нибудь понадобиться — хоть как разбойник, хоть как кузнец, — чтоб я не стеснялся, обращался.

Ещё б я клятвам по-пьяни доверял.

Сторожем назначили одного доходягу, которому пить знахарка запретила. Да ещё я пялился в звёздное небо, пытаясь вспомнить, хмелел ли я хоть раз. С каждым днём я находил всё больше признаков мой нечеловечности, каждый раз удивляясь, как это я не замечал их раньше.

Утром мы тепло распрощались, я пообещал заехать на обратном пути. Если ничего не изменится — в этот же лесок, но все хотели надеяться, что в следующий раз навещу их в деревне.

А дальше дорога-дорога-дорога... Блин, кажется, я стану следующим Императором Безлюдных Пустошей только для того, чтобы научиться телепортироваться. Реально достаёт убивать дни и недели, а то и месяцы на путешествия. Интересно? Интересно первые раз тридцать. А потом уже и браво биться с разбойниками лень.

Пусть хоть покормят.

Телепортироваться хорошо... раз — и на месте! И нет необходимости раз за разом ловить себя на одергивании повода и замедлении шага. Да, я в эту область лет семь всеми силами обходил стороной, но... чёрт. Не думать, не думать, просто ехать.

И всё-таки надо было попросить Гуахаро меня телепортировать. Даром, что наши земли находятся на самом большом расстоянии от Пустошей. Дальше только Западная Империя.

* * *

Я так изнервничался попытками не нервничать, что когда я добрёл до знакомых мест мне уже было всё равно. Ностальгия, моё любимое озеро, поместье, город... всё побоку. Разве что заметил, что это всё стало не таким огромным. Да и люди на меня пялились сильнее, но тут главное не забывать таинственно щуриться и грозить пальчиком зевакам, чей взгляд ты успел поймать. Да, у меня ярко-синие, чуть светящиеся глаза, и я этого стесняться не собираюсь.

Сначала я малодушно хотел остановиться в городе, но быстро понял, что такими темпами буду ходить вокруг да около месяцами, так что усилием воли повернул к поместью.

Вообще-то это был замок. Изначально. Потом с соседями помирились, моя прабабушка додумалась расширить окна, снять ворота и поселить в ров карасей. А потом со стен перестали убирать плющ, по которому я и сбегал в детстве... в общем, замком это теперь назвать ни у кого язык не поворачивается.

Не поворачивался.

К моему удивлению, плющ убрали, ворота поставили, закрыли, да ещё и мост подвесной сделали. Я озадаченно почесал в затылке. О войнах в этом регионе я не слышал, иначе бы давно прибежал бить обидчиков. Дьон в брутального мачо играет, что ли?

Я постучал в калитку.

— Кто? По какому делу? — откликнулось грозно с той стороны.

— Морин. Домой, — лаконично ответил я.

— Шта?!

— Доложи, придурок.

Послышалось смутное ворчание и удаляющееся шаги. Не то, чтобы я ожидал встречи с фанфарами... Но стражники могли, как минимум, что-то слышать обо мне. А не «Шта?»

Впрочем, через пять минут ворота распахнулись во всю ширь, а во внутренний двор, сбежал, запыхавшийся Дьон. Я узнал брата — сводного, как оказалось, — но с трудом. Он изменился как мой Ветер на корме из ящериц. Потолстел, стал солидным дядечкой. Для своих двадцати восьми — даже слишком солидным. Впрочем, что не изменилось — так это печать занудства на его лице.

— Морин, братишка! — заулыбался Дьон. — Ты вернулся!

Я спрыгнул с Ветра, кинул поводья слуге. Судя по тому, как побледнел мальчишка, он наверняка подумал, что этот монстр его съест.

— Отлично выглядишь, Дьон, — кивнул я, подходя. — Солидно.

Брат едва заметно, но подался назад, и я передумал его обнимать. Хотя, казалось бы, что может быть естественнее?

Во двор вышло пяток стражников и некий подозрительны субъект, с ног до головы обвешанный амулетами. То ли колдун, то ли просто мастер амулетов. Ничего себе встреча.

Дьон посмотрел на колдуна. Тот едва заметно пожал плечами и покачал головой.

— Э-э-э, Морин... — осторожно начал брат. — Не мог бы ты снять защитные амулеты?

Я хотел было сказать, что я лох и нищеброд, который никогда не беспокоился о своей защите и у которого ни разу не было толкового защитного амулета, но вовремя вспомнил, что выцыганил у Ашера цепочку с неизвестными свойствами.

— А что такое? — насторожился я. — Не помню, чтобы ношение защиты осуждалось.

— Нет, конечно нет, просто... мне бы хотелось убедиться, — неловко заулыбался Дьон. — Времена нынче неспокойные. Тут уже приходил один Морин, чуть не ограбил нас. Я просто хочу удостовериться.

— Не знал, что мы настолько богаты, чтобы на нас охотились мошенники, — задумчиво произнёс я, наматывая на палец цепочку. Это действительно была только цепочка, безо всяких кулонов, но колдун об этом не знал. Да и в одной верёвочке бога гораздо больше силы, чем в самых больших амулетов колдунов.

— Я хорошо веду дела, — натянуто улыбнулся брат. — Так как?.. Снимешь?

— Защитные амулеты защищают человека, а не чары... — задумчиво проговорил я, теребя цепочку. — Их наличие вы бы уже обнаружили. Значит, ты меня не узнаёшь...

— Ты вырос! А тот парень был действительно похож!..

— ...и вы хотите проверить мою кровь, — закончил я, опуская руку. — Знаешь что, Дьон? Иди ты к чёрту со своей жадностью и паранойей. Я пришёл увидеть мать.

Я двинулся вперёд, собираясь пройти мимо. Дорогу загородили пятеро воинов, взяв меня в клещи. В груди заныла обида. Фанфар не ждал, объятий не ждал. Скорее — упрёков и оскорблений. Но не так, чтобы не узнали и наставляли на меня оружие.

— Морин, просто сними амулет, — попросил Дьон, прячась за спинами воинов. — Не усложняй ситуацию ещё больше.

Я пристально посмотрел на него, выкинул руки в стороны, схватил двух стражников за отвороты кирасы, сделал шаг назад, столкнул стражников шлемами до громкого «Бум!», швырнул их в стороны. Трое остальных схватились за мечи, начали доставать их из ножен. Дёрнуть двоих за низ кирас, с силой отшвырнуть назад, чтобы они упали вверх тормашками. Пнуть пятого под колено и, когда он завалится в бок, пнуть по животу, прибивая к земле. Я сделал шаг вперёд, наступая на него, чтобы и не думал подниматься.

Вжикнул арбалетный болт и беспомощно замер в миллиметре от моего уха. Я бросил стрелу на мостовую, чуть наклонился, чтобы наши с братом лица оказались на одном уровне, и произнёс только:

— Нет.

Дождавшись, пока у него на лице появится страх — люди иногда пугаются медленнее, чем достают меч, — я выпрямился и лёгкой походкой прошёл мимо, вглубь здания. Сзади раздавались изумлённые шепотки, но идти за мной дураков не было.

Сильф я или не сильф?

Я шёл по знакомым коридорам, одновременно узнавая и не узнавая их. Форма та же, картины те же, но окна намертво забиты ставнями, а свечи, насколько бы много их ни было, никогда не сравняться с солнцем. Гобелены запылённые, ковры убрали. Растения... никаких больше растений внутри. Всё стало каким-то тёмным и... пустым.

Дверь в комнаты моей матери оказалась закрытой. С замиранием сердца я постучал, втайне боясь, что уже опоздал. Дьон достаточная сволочь, чтобы не сказать мне сразу.

— Да-да? Кто там? Цветочек, это ты?

Я невольно улыбнулся. Цветочком она называла свою служанку, яркую и светлую, действительно похожую на цветочек.

— Нет, это... это я, мам, — проговорил я, открывая дверь.

В её покоях тоже было темно. Ставни, плотно задёрнутые шторы. Лишь одна свечка в замысловатом светильнике давала мягкий свет. А мама... мама сидела в кресле и смотрела на портрет отца в полный рост.

— А, малыш... — она совсем не удивилась. — Ты долго меня не навещал, негодник. Что, на улице было интереснее?