-Ирмо... он видит то, что происходит, — сказала Ниенна. — Но сейчас здесь останемся только мы двое. Прости, но есть кое-что, чего мы пока не можем тебе открыть.

Артано оглянулся — Круг Валар опустел, фигур уже не было на тронах.

— Иссэ, — позвал он. — Мы хотим поговорить с вами, с теми, кто сейчас пришел сюда, чтобы нас поддержать.

Эльдар постепенно окружали его, — просто усаживались прямо здесь, на землю. Ощущение того, что надо прямо сейчас, немедленно куда-то бежать и что-то делать уходило, и наступало облегчение: успели.

Иссэ подошла к Артано, — смотрела с тревогой.

-Ты еле на ногах держишься. Тебе нужна помощь.

— Это потом, — возразил Артано. — Позже я с благодарностью приму помощь, но сейчас не время...

Он, впрочем, и вправду сел на землю рядом с прочими. И сказал:

— Знаете, вы можете не верить, но возможно, что сейчас вы спасли очень много жизней там, в Эндоре. По крайней мере, у нас появилась надежда, что войны этой не будет. Я не знаю, что решит Манве через три дня... всякое может случиться. Скажите — за те годы, что прошли после Исхода Нолдор, было ли в Валиноре подобное? Было ли, чтобы эльдар возражали против Воли Манве? Было ли, чтобы вы были недовольны тем, что Валар велят вам?

-Нет, никогда, — сразу ответила Иссэ. — Я родилась вскоре после исхода, помню, — как говорили о Феанаро, о тех, кто ушёл... как возвращались те, кто погиб в Альквалондэ. Но до сих пор — было тихо, была мирная, спокойная жизнь.

— А Война Гнева и Мелькор? Когда сюда приплыл Эарендил, когда он воззвал к Валар — что вы думали об этом? И о войне? И теперь... когда вы видели, чем все это закончилось?

-Эарендил, — она нахмурилась. — Я не поняла. Да, он приплыл, да, он говорил с Валар, и после этого они объявили о Войне Гнева. Но я так и не поняла, что там произошло. Почему — война с вами, тогда как их город разорили сыновья Феанора. если уж и надо было просить защиты, то от феанорингов. Я не одна такая, многие не поняли.

— Потому что Моргот виновен во всем, — вздохнул Артано. — Так уж повелось. А феаноринги — вы видели, сколько их было здесь, в Маханаксар, совсем недавно. Возрожденные... Отомстившие. Там — они чаще всего говорили это: настанет день, когда вы с Морготом будете повержены к ногам Валар... Для них это — торжество. Возможность отомстить за то, что там, в Эндоре, они не сумели добиться своего: уничтожить нас.

-Ну всё уже, отомстили, — сказал кто-то из толпы. — Но надо же жить дальше, нельзя же жить только прошлым, а они словно закостенели в этом. И Финве-то давно уже возрождён, и жив, и счастлив с Индис. Вот когда люди уходят навсегда, да ещё и в неизвестность, — вот это страшно...

— Там, в Чертогах Намо, до сих пор множество тех нолдор, кто отказался участвовать в Войне Гнева. Они — не возрождены, они обречены находиться там вечно — если Намо не решится отпустит их вопреки воле Манве. А там — серая бесплотность, безвременье, пустота... Вот это — действительно страшно.

-Нолофинве отказался, — вдруг сказал Финрод. — Он сейчас ушёл с теми нолдор, кто ратовал за войну... смелый.

— Это было против Воли Манве, — заметил Артано. — Я даже не понял, знает ли Манве об этом; теперь-то уж знает. Но сомневаюсь, что Нолофинве сумеет уговорить ЭТИХ нолдор. Те, кто не хотел войны, остались в Чертогах. Здесь — жаждущие мести, мести, мести... ненасытные. Финдарато... Ты ведь молчал о том, что с тобою произошло в Эндоре. Мне говорили — тебя многие расспрашивали, но ты молчал. Может быть, сейчас пришла пора рассказать? А заодно — почему ты, король нолдор, бывший некогда во главе моих врагов, сейчас вместе со мною?

Среди эльдар как волна прошла: ожидание, удивление... Амариэ тоже напряжённо ждала: похоже, Финрод ничего не рассказывал даже ей.

-Почему... — с невесёлой улыбкой повторил Финрод. — Молчал ещё и потому, что тяжело всё это. Да и объяснить трудно, — словами. Можно было бы показать, открыть память, но я не могу. Это — очень личное.

— О Поединке нашем, впрочем, не умолчишь, — заметил Артано, — об этом Верные складывают легенды по всему Эндоре... Складывали. О героизме и доблести вождя нолдор, погибшего от рук прислужника Моргота. О том, как ты пел о свете и любви, а я... — Артано невесело усмехнулся, и проговорил нараспев — почти песней:

— "Он пел о бастионах Тьмы,

О боли, пытках и цепях,

О страхе, ужасах тюрьмы,

В полях белеющих костях.

Но Фелагунд порвал ту сеть,

Которую сплетало Зло,

И в песне, что он начал петь,

Звенело, билось и росло

Все вечное: любовь и свет,

Свобода, счастье, красота,

И радость сбывшихся надежд,

И тайн хранимых теплота."

— Как все просто, — закончил Артано, — по одну сторону черное уродливое зло, по другую — белое прекрасное добро. В жизни все гораздо, гораздо сложнее...

-Песни-то складывают, это верно, — кивнул Финрод. — Но слова ничего не передают, даже близко. Я вызвал его на поединок, потому что хотел мести за своих братьев. И проиграл. Знал, что проиграю, что погибну... хотел погибнуть. Хотел вернуться сюда, — он повернулся к Амариэ, — к тебе. И был очень, очень удивлён, когда пришёл в себя не в Чертогах, а в крепости Ородрета. А дальше — дальше начались другие поединки. Когда в темноте, видя его глаза за огнями свечей, я искал в его словах ловушки, искал ложь, искал... и правду тоже, да. Он предлагал мне открыть свою память, — я отказался: не хотел увидеть мир глазами ученика Моргота. И я просто смотрел... смотрел своими глазами. Видел его с людьми, с эльдар — с пленными. Видел, как он отпустил тех, кто вместе со мной попал в плен... был потрясён тем, что тайна нашего похода вовсе и не тайна. И окончательно что-то сломалось — там, где живёт ненависть, — когда пришла Лютиэнь. Я только тогда поверил, что — да, он не лгал, когда говорил, что пропустит их за Камнем. И пропустил, едва не заплатил собственной жизнью... Помню, я долго не мог прийти в себя: вот так, ради чужой любви, более того — ради любви твоих врагов?.. А ещё вспоминал его слова: это решение Мелькора, я сделаю так, как он сказал. Вот тогда я и понял, что мы похожи... что чудовищные твари Моргота — это страшные сказки для маленьких детей. И только потом прошла мысль, что даже если на моих глазах в пламени погибнут и он, и Мелькор, это не вернёт мне братьев. И стоит ли тратить свою душу на ненависть? Тогда я и пошёл вместе с Береном и Лютиэнь в Ангбанд... и остался там. Через очень, очень недолгое время они отправили меня в Чертоги, — я попросил.

— Мелькор говорил с Намо... — закончил Артано, — знал, что для Финрода это будет возрождением. Он заснул... — Артано помолчал. — Это был сон-смерть, разлучающий фэа с телом. Там, в Эндоре, у Финрода нет могилы — мы не стали предавать его тело земле. А потом родилась сказка... Сказка о доблестном короле, пожертвовавшем собою ради чужой любви. Очень красивая сказка, когда я ее слушал, мне даже не хотелось ее опровергать, несмотря на то, что в ней нам с Мелькором отводилась совсем уж неприглядная роль. Вы, думаю, еще услышите ее полностью, если попросите кого-нибудь из нолдор рассказать. А для меня это тоже была победа — победа над своей ненавистью. После Финрода многое для меня изменилось. Я ведь раньше и вправду ненавидел нолдор, всех, в моем сердце не было жалости к ним. А оказалось — достаточно протянуть друг другу руки, и для многих, для многих вражда может прекратиться. Об одном я жалел там — что у нас нет возможности быть друзьями открыто. А ведь не только мы — и вы, эльдар, если бы отправились в Эндоре, не так, как раньше нолдор, а с миром, — вы бы обрели там для себя огромный новый мир. Узнали бы море всего, что недоступно вам здесь. И вы со смертными были бы учителями друг другу, потому что каждому народу даны особые дары, которыми можно поделиться с иными.

Эльдар притихли: всё это действительно вовсе не напоминало сказки, это — сложнее... как сама жизнь. Им, привыкшим к однозначности и тишине Валинора, такое казалось — немыслимо бурным, как далёкие шторма и шквалы Моря, которые сюда никогда не долетали... Иссэ прижала руки к груди.

-И как же вы выдерживали такую жизнь?

— Куда же нам было деваться? — вопросом на вопрос ответил Артано. — Я тоже когда-то не представлял такого. Мы даже не знали слова "война", не было его в языке. А потом пришли Валар... Все равно, как если бы сейчас сюда, в мирную землю, пришли чужаки, с огнем, с насилием, если бы пришли — и начали жечь ваши дома, а вас убивать на пороге ваших домов, так, чтобы ни осталось никого, ибо дурную траву нужно жечь с корнем — и представь, Иссэ, что ты выжила бы после этого, осталась бы одна — из всего народа, потом хоронила бы их тела, одна, долго... и не было бы никакого возрождения... Ты бы — не возненавидела после этого тех, кто это сделал?

Иссэ вздрогнула, в глазах появился ужас.

-Я... я не знаю. Кто же это, о ком ты говоришь? Кто остался — один из всего народа?

— Кто, — усмехнулся Артано. — Я был майа. Они — эльдар. Вначале я сражался с майар Тулкаса и Ороме, да только нас, майар, было там — двое: я и Тхурингветиль. Они приходили за Мелькором... Эльдар можно убить. Меня просто оставили. Бросили. После меня нашла Тхурингветиль, но это было через много месяцев, я был попросту не в разуме... Вот так мы с нею, вдвоем, и начинали все после — с нуля. А сейчас, в Войне Гнева, все повторилось снова. Снова разрушено все, что мы создавали. Что создавал Мелькор. Снова обрушен во прах труд многих веков. Снова кровь залила нашу землю... А теперь эти — требуют идти и добивать безоружных.

Ауле и Ниенна не вмешивались в разговор, — просто стояли неподалёку, словно охраняли. Финроду подумалось: почему "словно", они действительно охраняют их...

-Не будет никакой войны, — тихо и яростно сказал кто-то из эльдар. — Мы не допустим. Можно было и не тянуть эти три дня, ответ наш не изменится. Другое дело, что они могут послать майар... но какой он тогда Король Мира, если те слова, которые кричит ему мир, он не слышит?

-Ты говоришь — оставили, — тихо спросила Амариэ, чуть ли не впервые осмелилась к нему обратиться. — Ты был ранен? а где она сейчас, — Тхурингветиль?

— Она погибла, — жестко сказал Артано. — Я не знаю, что с нею. Там, в Чертогах, я ее не видел.

-Прости, — совсем смешавшись, Амариэ опустила глаза.

— Быть может, Намо знает, что с нею. Как бы я хотел, чтобы она вернулась... За нас ведь сражались и иные из квенди. Не так уж мало их было среди нас. Если бы вернуть всех, кого унесла эта война. И вернуть — Мелькора, — Артано замолчал, проговорив это.

Ниенна за его спиной совсем по-человечески вздохнула.

"Артано, — донёсся её мягкий голос. — Умеешь ли ты хранить тайну? Сможешь ли промолчать, не выдать — себя и других?"

"Умею, — коротко ответил Артано. — Странный вопрос, Ниенна..."

"Знаю... но есть вещи, не выдать которые — не словом, но — чувством, мыслью, может быть выше твоих сил. Уверен ли ты в себе?"

"Ты... О Мелькоре?" — у Артано действительно замерло сердце.

Она склонила голову.

"Да. Мы... мы сделали это. И — молчим. До поры."

"Вы... — перехватило горло. По телу прокатилась горячая волна, и Артано понял, что не зря Ниенна предупреждала его. — О Небо... Спасибо. Спасибо..."

"Артано... он сейчас в моих чертогах. Но... он не хочет говорить с нами. Ни с кем из нас. Он прав... но я боюсь, что без него нам не справиться с Манве и Вардой. И ещё — я боюсь, что у нас мало времени, эти три дня пройдут быстро... и как знать, что может произойти за это время. Намо следит за всем, что происходит в Валиноре, ничто не укроется от его взора, однако одно дело — смотреть, другое — действовать... Я прошу тебя: когда ты закончишь беседовать с эльдар, приходи в мои чертоги."

"Просишь! Да я прибегу туда, как сумасшедший... Нет. Приду. Спокойно приду, чтобы не навлечь подозрений... Небо, как же вы правильно поступили!.."

Финрод осторожно тронул его за руку.

-Послушай... слова бессильны. Просто знай, что мы с тобой.

— Да, — Артано очнулся. — Да, Финрод... Спасибо. Знаете, — он вновь посмотрел на остальных, — я мечтаю о том, чтобы Валинор стал открыт Эндоре. Чтобы течение времени пришло и сюда. И я думал о том, что было бы, если бы Валар и Мелькор сумели понять друг друга? Мелькор — стихия движения, стихия изменения; мне кажется, если бы вражда и неприятие перестало разделять их — тогда вся Арда ожила бы. Она открылась бы для Эа, каждый день приносил бы нечто новое, удивительное, необычное. Было бы движение — вперед, в бесконечность, к таким рубежам, которые мы сейчас и представить не можем.

-Бесконечность — это страшно, — возразил кто-то. — Ну как это себе представить? Ты уходишь из дома, идёшь, идёшь, и нет этому конца, и за спиной — всё больше и больше разверзается бездна? В которой пропадают те, кого любишь, — среди чужих пространств и веков?

— Зачем же уходить из дома, если не хочется? — улыбнулся Артано. — Дом нужен всем, даже валар, что уж говорить о нас с вами... Но скучно, когда жизнь превращается в однообразное повторение пройденного, раз за разом. Вот вы столько веков живете в Валиноре. Вы знаете его, как свои пять пальцев. А теперь скажи — что действительно нового было создано за те века, что прошли с Исхода Нолдор? По-настоящему новое, непохожее, чего не было никогда ранее?

Они основательно задумались. Переглянулись с облегчением: вроде то ли взял себя в руки, то ли надежда какая-то появилась, кто его разберёт... но смотреть спокойно на то, как он говорит о том, что потерял, — невозможно, немыслимо...

-Да ничего особенного и не создали, — сказала наконец Иссэ. — Как вершина была тогда — Феанаро, так никто даже не сотой доли не создал от того, что сделал он. Хотя таланты рождаются снова и снова, как будто что-то мешает им раскрыться. Дерзости не хватает, что ли...

— Вот то-то и оно, — кивнул Артано. — То же было и у нолдор. Во всем. Строгие каноны, нормы, которые нельзя нарушать. Если мастер делает чашу — все его творчество будет состоять в изыске новых сочетаний старых элементов. Если строить — то подобия виденного здесь, в Валиноре. Если лечить раненого — то только так, как учили здесь, в Валиноре: травами и силой фэа, если способности позволяют. Знаете, откуда пошли рассказы о жутких пытках, которым подвергают тех, кто попадает в Ангамандо? Лечить Силой эльдар мы не могли — они сопротивлялись нашему воздействию; чтобы спасти им жизнь, приходилось прибегать к нашим способам. Но что об этом думали нолдор?.. Если у Тхурингветиль в руках некий незнакомый инструмент, и она что-то делает им в раскрытой ране — это орудие пытки. Если ты видишь, что в твои вены введены какие-то странные, пугающие иглы, из которых по прозрачным трубкам струится кровь — это тебя искажают черным чародейством, чтобы превратить в орка. А то, что раненое тело уже не может само очищать кровь, и таким образом ему позволяют протянуть несколько дней до заживления — никому из нолдор и в голову не приходило, это казалось им бредом. Если Смертные живут не пятьдесят лет, как отмерено им Эру, а несколько веков остаются молодыми, если они умеют видеть в темноте, слышать мысли друг друга, влиять на силы стихий — значит, они искажены злобными силами, значит, они чудовища. И так — во всем, — Артано вздохнул. — Эх, как жаль, что столько всего погибло с падением Твердыни... Открытости вам не хватает, устремленности, разомкнутости горизонтов. Вы никогда не думали, что через тысячу лет такой жизни весь Валинор превратится для вас все равно что в одну комнату, из которой невозможно выйти?