Всего несколько секунд — и вдруг все закончилось. Несколько майар, которым досталось в этом стремительном "бою", едва держались на ногах; зато и сам Артано лежал на полу — лицом вниз, ничком, ни движения, словно фэа оставила его тело.

И темная кровь медленно расползалась по полу, затекая в щели между плитами.

-Все вон, — тяжело дыша, бросил Ауле. — Убийцы...

Те, мгновение поколебавшись, медленно растворились в воздухе — тихо, без единого слова.

Ауле осторожно перевернул его на спину, — руки дрожали. И тут же он увидел: кровь Артано на своих руках, неостановимо, жутко...

И как будто — смело барьер в душе, как будто прорвалось всё то, что он давил в себе, прятал от самого себя, чего боялся, что пытался задушить: осознание.

Трусость.

Рабы Эру.

И какую же неистовую смелость нужно иметь, чтобы противостоять этому...

Не в силах совладать с собой, он вдруг обнял Артано, прижал к себе, — черноволосая голова безжизненно запрокинулась, он дрожащей рукой касался висков, лица и шептал: живи, живи, не уходи, не оставляй меня, ты должен жить, чтобы... чтобы была надежда, ты и есть эта надежда, единственная, если не будет тебя, тогда — тогда Эру уже победил...

Спустя пару минут Ауле понял, что этот страх был все же напрасным: Артано был жив, хотя тело его и было изорвано ударами силы. Что-то держало его в жизни, может быть — воля не позволяла фэа расстаться с телом, может — просто обычная выносливость. Тело его было напряжено, закаменело, словно было из камня, а не из плоти.

Пошевелился... приоткрыл глаза. И сразу же — рядом, глаза в глаза, не ошибиться — волной из этих глаз на Ауле хлынули отвращение и презрение.

Несколько секунд. Потом — потом Артано, кажется, понял. Почувствовал.

И тогда все изменилось, но — не так, как ожидал Ауле. Словно исчез вдруг тот стальной стержень отчаяния, который только что заставлял Артано вот так — вопреки всем, против всех. Лицо расслабилось, исказилось, задрожали плечи и губы, и вырвалось — звучавшее уже совсем иначе, чем недавно, одной мыслью:

"Что же вы сделали..."

Ауле в последний раз провёл над его головой. Страх отошёл, исчез, — он будет жить... Да, — рядом с этими орудиями Единого, которые, к несчастью, его майар, да — в плену, с неугасающей болью оттого, что мы сделали с Мелькором, с мыслью о том, чтобы освободить его... Освободить.

Мерзкий страх вновь охватил душу, но Ауле, скривившись, отогнал его. Хватит. Неужели так трудно назвать это своими именами, — то, _зачем_ ты хочешь, чтобы Артано остался в живых?

И подумалось, _ какой же Мелькор всё-таки, вопреки всему, счастливый. Чтобы вот так — шли за тобой, чтобы верили, до конца, чтобы... Он вспомнил своих учеников. А кто-нибудь из них страдал бы — вот так, если бы с ним что-то случилось? Не отрёкся бы — из страха перед Эру и Манве?

"Ауле, — мысленный шепот. Уже совсем по-другому: и жалость была в этом шепоте, но не жалость презрения к трусости, другая, не обидная. — Не надо... не трави себя. Нет смысла — травить... нужно делать. И помоги мне... тело... я сам не сумею... И еще, — Артано уловил его мысли. — Запомни. Я никогда не шел _за_ ним. Я шел _рядом_ с ним. Он друг мне, а не хозяин мне и не поводырь. Огромная разница."

Ауле вздохнул, поднял его на руки — нечего оставаться здесь, в огромном пустом зале, когда есть комната рядом с мастерской, куда никто не придёт, где можно остаться наедине с собой... куда запрещено входить даже Йаванне. Зашагал прямо в стену, растворяя её перед собой, — чтобы она тут же вновь сходилась за его спиной. Нечего. Не надо, чтобы они видели, — они, "верные". Поэтому — напрямик, сквозь стены, пересекая коридоры — туда, в тишину.

Маленькая комната с окном, — за которым так пронзительно-ярко синело небо. Ауле осторожно уложил его на низенькую лежанку, — сотворил по дороге, не было тут ничего, не надо было...

"Я помогу. Но сразу не выйдет... слишком хорошо они тебя отделали."

Небо за окном комнатушки, что сотворил для него Ауле, было пронзительно-ярким, голубым с отливом в синеву — такого неба в Эндоре не было даже на юге. Днем оно озарялось золотым светом Ариен, который усиливался к вечеру — странная здесь была смена суток: самым ярким временем был вечер, время, когда ладья Ариен возвращалась к валинорским берегам.

Чуждо. Смотреть на небо не хотелось. Но на то, чтобы куда-то выходить, сил еще не было — тело восстанавливалось медленно, слишком медленно — от чуждости всего окружающего.

Впору завыть с тоски. Впрочем, нужно быть благодарным судьбе за то, что Ауле понял его. Могло быть и гораздо хуже.

Окно вдруг что-то заслонило — золотистое облако, оно сгущалось, сгущалось... и наконец сложилось во вполне материальное существо. Против света было плохо видно, но ощущение от этого существа было трудно с чем-то спутать. Спокойствие, торжество... и нескрываемое презрение.

Курумо.

-Ну, здравствуй... брат мой.

— Не могу пожелать тебе того же, — равнодушно ответил Артано. — Ты бы лучше не приходил ко мне. Поберегся бы.

-Ты можешь угрожать, сколько угодно, — тот ласково улыбнулся. — Ты здесь ничто. И ты ничем не можешь повредить тому, чья защита — Король Мира. Как видишь, я пришёл сюда, хотя Ауле закрыл твою каморку от всех: его воля тоже ничто перед волей Владыки Манве.

— Я-то полагал, что ученик Короля Мира не снизойдет до презренного раба, — сдавленно проговорил Артано. — Благодарю за великую честь.

Курумо засмеялся.

-У тебя есть кое-что, что нужно мне. Ты будешь сопротивляться, конечно... но это даже хорошо.

Он сделал шаг вперёд, ближе, — склонился над ним.

Леденящая волна чужой воли обрушилась на него, проникая в глубину памяти, — вызнать. Самые светлые мгновения, воспоминания, которые он хранил, как самое драгоценное, то, что было — только ему, что он не хотел бы показывать и другу, — потому что очень, очень личное...

Вызнать.

Полностью.

Здесь, — где он не сможет противостоять тому, кто вооружён силой Валинора.

— Ах ты!..

Непреодолимая стена аванирэ встала между ним и Курумо, отвращения, отторжения — прочь, не смей, не касайся, тварь!!!..

Откуда только взялась сила в наполовину искалеченном теле.

Руки смыкаются на горле. И давят, давят, давят, что бы ни случилось — не отпускать рук, вцепиться в это ненавистное горло намертво, все силы — на это, до конца, до последней капли!..

И враз вместо живого, материального — под его руками оказалась пустота. Золотистый туман, растекшийся по комнате. И тихий смех.

А затем золотистый туман стремительно собрался возле стены. Курумо прислонился к ней, стоял, улыбаясь.

-Я же сказал, что ты ничего не сможешь мне сделать.

— Ты чудовище, — прошептал Артано. — Подлец. Ты не человек, не разумное существо — ты шакал, нечисть, ты тля, разбухшая на чужой крови...

-Да, — легко согласился Курумо. — Вы сделали меня таким. Ты и твой драгоценный Мелькор. В первую очередь, конечно, он. Из нас двоих он выбрал — тебя. Ты лучший. А я — шакал и нечисть. Что ж... раз он так решил, значит, так оно и стало.

— Ты сделал себя таким сам. От тебя все беды. От твоей подлости. А теперь тебе никогда не достанется ни любви... ни уважения. Только страх. Тебя будут бояться, перед тобою будут заискивать, но никто никогда не полюбит тебя. И с этим тебе оставаться вечно.

-О нет, почему же, — Курумо, казалось, забавлял этот разговор. — Меня любят Король и Королева Мира. Что же до остальных... то ты ошибаешься. Да, кстати... чуть не забыл, — его красивое лицо озарила улыбка, тогда как глаза остались ледяными. — Владыка Манве решил, что там, в Эндорэ, уцелело слишком много ваших тварей, Искажённых, для того, чтобы считать нашу победу окончательной. И скоро несколько майар отправятся туда, дабы истребить полностью эту нечисть. Перед тем, как уходить, я скажу тебе.

— Оставь меня в покое, — коротко ответил Артано и замолчал.

Все. Ни одного слова он больше не добьется. Мелькор делал правильно — говорить нам не о чем. Остается только молчать.

Курумо снова засмеялся.

-Знаешь, меня забавляют ваши попытки отгородиться молчанием. Очень, очень смешно. Скоро, совсем скоро... когда Верные покинут Белерианд, мы разрушим полуостров. Вместе с теми вашими, кто там сейчас остаётся, на развалинах вашей хвалёной Твердыни, которой ты так гордился. А тех, кто всё-таки сумел уйти, мы найдём. Всех.

Золотистое облако вспыхнуло — и растворилось в воздухе.

"Чтобы убить всех, вам придется погубить все Эндоре. О крепостях за Эред Луин они не знают. И этот — он не видел этого в моих мыслях. Нельзя этого допускать. Ауле, Намо — тоже, Ниенна, Феантури... Неужели все мы — ничего не сможем сделать?!"

Внезапно нахлынуло — ощущение присутствия.

Ауле.

Не сам, только голос: речь, обращённая не к нему.

"Хорошо, теперь он слышит нас."

"Спасибо, — низкий тяжёлый голос, как у самой Судьбы. — Гортхауэр, что он успел узнать у тебя?"

"Он приходил за моей памятью. Памятью о... — короткая пауза. — О нас с Мелькором. Намо, Ауле!.. Они собираются уничтожить всех, кто обитал в наших землях на Севере и остался в живых. А это — это в большинстве своем даже не воины. Это женщины, дети, старики. Воины там есть — но их не так уж много: против майар они все равно были бы бессильны. Неужели вы позволите совершиться и этому?!"

"Что мы можем сделать, сидя в Валиноре? — в голосе Намо зазвенел металл. — Никто из нас не пойдёт в Эндорэ. Пойдут майар, и Манве сделает всё, чтобы среди них были только самые надёжные. Единственное, что я могу сделать, — это отправить туда тебя. Но это путь — через Чертоги. Тебе придётся умереть здесь, дать себя убить, — поверь, это легко... Там, в Эндорэ, — твои воины нашли тебя, все эти дни они пытаются исцелить твоё тело, надеются, что ты вернёшься. Вы многому успели научить людей, — в голосе промелькнуло уважение. — Выбирай."

"Здесь нечего выбирать. Узнает ли Манве о том, что ты пошел против его воли? Он поймет, что меня нет здесь. Ты не сумеешь его обмануть. Он поймет и то, ЧТО ты сделал. Ты должен найти, как это скрыть. Скрыть надежно. Но это не все, Намо, — Артано помолчал, облачая в слова родившуюся вдруг убежденность в своей правоте. — Бороться ТАК — бессмысленно. Я помогу нашим укрыться; но после я должен вернуться в Валинор. Вернуться так, чтобы никто не заподозрил моего отсутствия. "

"Вернуться?! И — что дальше?"

"Посмотрите правде в глаза. Все это может продолжаться до бесконечности. И будет продолжаться. Валинор превратился в стоячее болото, и единственное движение, что проникает сюда — жажда уничтожить все, что живо, что отличается от этой сияющей мертвечины. Здесь живут миллионы эльдар и сотни майар, большинство из них никогда не было в Эндоре — и все они живут в обмане, в незнании о том, что творится в Смертных Землях. Весь Валинор пропитан страхом перед Искажением, перед нарушением Воли Эру — любое вольное дыхание, любое ИНОЕ приходится скрывать, чтобы не стать на одну доску с бунтовщиками, Искаженными, нарушителями Замысла. Скажи, Намо, ведь ты Властитель Душ — многие ли эльдар и майар в душе своей усомнились в правоте Манве и благости Воли Эру, после того, что они увидели сейчас?"

"Я знаю всех, кто усомнился и скрывает это. Всех, кто согласен с Манве. Что дальше?"

"Но много ли эльдар и майар знают о том, что происходит в действительности? В войне участвовали майар Тулкаса, Ороме и самого Манве — воистину их орудия, почти лишенные собственной воли. И нолдор-изгнанники, которым было обещано прощение, которые ненавидят нас, кто жаждал поквитаться. И ваньяр, которые ничего не знали о нас, кроме одного: все, кто в черном — чудовища и должны быть уничтожены. Ведь весь Валинор пребывает в неведении! Вы, Валар, ты, Намо, Ауле, Ниенна, Ирмо, Эсте — вы можете сказать правду вслух. Можете. Каждого из тех, кто усомнился, держит страх: а вдруг я — один такой?.. должно быть, Враг затуманил мой разум!.. Молчать, чтобы не указали на тебя как на затронутого Искажением!.. Никто из них не решается высказать сомнения вслух. Но если вы, Валар, скажете правду — если вы скажете, что война эта неправедна, что воинство майар собирается идти в смертные земли, чтобы убивать беззащитных людей — что скажут эльдар? что скажет народ Валинора?.. "

"Что скажут? Кто-то, может, и осмелеет, пожалуй. Но я скажу тебе, к чему это всё приведёт. К войне в Валиноре. Трещина, расколовшая Круг Валар после суда над Мелькором, разрушит не только Круг, — разрушит всё. Войско Валар обратится на тех, кто поддержал поверженного Врага — здесь."

"Но из кого состоит это "войско Валар"? Кто в этом войске пойдет на то, чтобы принести кровь уже в собственную землю, в свои дома? Майар Тулкаса и Ороме, ведомые их волей — верю. Но что ваньяр и даже прощенные нолдор-изгнанники решатся поднять меч на своих же собратьев-эльдар, что они решатся убивать, что они станут убивать своих друзей, тех, с кем они веками жили бок о бок — я не верю. И даже если так: разве не ты, Намо — Судья и Закон, разве не ты — властитель мертвых? Разве не в твоей воле — дать погибшим новую плоть, выпустить из Чертогов в новую жизнь?.. Разве не в воле Эсте и Ирмо — исцелить раны души? Намо, в вас говорит страх. Страх перед решительными действиями, страх нарушить неизменность Валинора, страх пойти против Эру. И в этом страхе вы все глубже и глубже погружаетесь в болото, из которого все труднее и труднее выбраться."

"Значит, ты призываешь нас к войне?"

"Я не уверен, что это будет — война. Кому, как не тебе, Намо, властитель душ, знать, что жестокость и нетерпимость всегда идет рядом с трусостью."

Некоторое время царило молчание, — как чёрная прозрачная пелена возникла в воздухе. Наконец неподвижный воздух Валинора словно прорезал свежий ветер.

"Мы сделаем, как ты просишь, фаэрни. Думаю, это будет самое большое нарушение воли Единого за все прошедшие века... А ты — готовься. Скоро тебе вновь придётся узнать, что такое Смерть."

"Намо. Я должен быть в Валиноре, когда Манве объявит о новом походе. Ты сумеешь вернуть меня обратно — или единственный способ... снова — смерть?.."

"Путь через Чертоги — только для невоплощённых душ."

"Ну что ж... — Артано помолчал. — Мы сможем слышать друг друга, когда я буду — в Эндоре? Ты сможешь сказать мне — пора?"

"Да, — упало веско и твёрдо. — И знай: чем больше волнений будет в Валиноре, тем лучше... для Мелькора. Ты ведь помнишь, что чертоги Ниенны смотрят на Стену Ночи..."

"Намо. Я скажу то, что не решаетесь сказать все вы. Воля Эру должна перестать диктовать законы Валинору и Арде. Арде не нужны короли, чья власть держится на страхе и насилии, какими бы благими словами их деяния ни прикрывались. Мы жили так — и мы знаем, что так жить возможно. За это нас и погубили."

Молчание. Артано закрыл глаза.

"Я услышал тебя," — донеслось в ответ, и ощущение присутствия Валар пропало.

Ауле появился почти мгновенно, — сквозь стену. Что-то переменилось в нём, неуловимо, но очень явственно. Он как будто... постарел, что ли...