Квинт Лициний 1

Когда за визитером закрылась дверь, он еще немного посверлил взглядом лежащую на столешнице доставку, но так и не смог придумать причину, по которой служба перлюстрации использовала столь необычную для нее пометку "срочно". Как назло, в голову лезло только что-то непотребное из анекдотов про Штирлица. Еще раз невнятно хмыкнув, Николай Ефимович аккуратно отстриг ножницами край конверта, извлек вложение и, развернув первый лист, прочел.

Совершенно секретно,

фельдпочтой, срочно

председателю КГБ при Совете Министров СССР

Копия: заведующему сектором органов КГБ

отдела административных органов ЦК КПСС

(для сведения)

СЛУЖЕБНОЕ ПИСЬМО

Настоящим докладываю, что 28 марта в 15:25 контролером перлюстрации почтовой корреспонденции прапорщиком ГУСЕВОЙ А. И. при проверке корреспонденции, направленной по адресам списка 3, обнаружено вложение (Приложение 1), содержащее признаки государственной тайны.

Письмо отправлено 25 марта из г. Ленинград, обратный адрес указан.

Адресат письма — начальник ВГУ КГБ генерал-лейтенант ГРИГОРЕНКО Г. Ф.

В соответствии с п. 23.4 инструкции 09/сс-69 доставка письма приостановлена. Прошу указаний относительно дальнейших действий.

Начальник 6 отдела ОТУ КГБ

полковник Виноградский В.Н.

28 марта 1977 г.

Отложив служебное письмо в сторону, генерал взялся за приложения.

— Черт, — пробормотал, наливаясь краснотой после второго абзаца. — Черт, черт...

Возбужденно покачиваясь в кресле, дочитал до конца и, закрыв глаза, откинулся на спинку, впрессовывая текст в тренированную память. Через минуту встрепенулся, медленно прочел еще раз и потянулся к телефону:

— Алена, сделай чайку покрепче.

Затем набрал еще один номер:

— Мурзик, это я. Задержусь сегодня... Угу... Да... Хорошо... Да, целую.

Подошел к окну и, незряче глядя с четвертого этажа на Старую площадь, поводил ладонью по холодному стеклу. Покосился в дородную спину уходящей секретарши, вернулся в кресло и опять начал медленно вчитываться, нервно постукивая обгрызенным торцом карандаша по столу и время от времени звучно прихлебывая из большой глиняной кружки горячий чай.

Вот оно. Об этом его инструктировали в семьдесят четвертом, сразу после назначения на должность. Брежнев и Суслов неторопливо и обходительно вели в течение двух с половиной часов беседу о том о сем, и, когда уже казалось, что разговор заканчивается, вдруг без всякого стука открылась дверь и на пороге возник незнакомый старик. Уверенно прошел к столу, медленно опустился в кресло напротив и, как-то сумев сидя вытянуться в кресле по стойке "смирно", замер.

— Это товарищ Янис, — представил его Суслов. — Он руководит оперативной работой Комитета партийного контроля и является вашим куратором от лица высшего партийного руководства. Всегда помните самое главное, Николай Ефимович: прежде всего, вы — солдат партии. Все остальное идет после этого. Если увидите что-то особо, подчеркну (на этом слове Суслов чуть наклонился вперед, пристально глядя глаза в глаза, и ткнул указательным пальцем вверх) — особо! — тревожное или особо необычное, вы должны сообщить об этом своему куратору. О мелочах и повседневной текучке по этому каналу сообщать не надо. Это устный приказ, о котором кроме нас четверых будет знать еще только товарищ Пельше. Все, больше никому. Подробности взаимодействия вы обсудите с Янисом без нас.

Брежнев энергичным кивком подтвердил сказанное и добавил со значением:

— Мы рассчитываем на вас, Николай Ефимович. Удачи.

Попрощались и ушли, оставив его наедине с человеком, от которого все ощутимее веяло холодком легкого безумия. Генерал, прошедший всю войну, Корею и Вьетнам, не боящийся ни черта ни бога, внезапно понял, что забыл дышать.

С минуту они молча осматривали друг друга. Автоматически включилась привычка оперативника составлять портреты и психологические профили объектов: усыпанная пигментными пятнами лысина подернута бесцветным старческим пушком, вытянутое костистое лицо со звездочкой старого шрама на правой скуле, тонкие бескровные губы и фанатично светящиеся холодные светло-голубые глаза. И выправка не изменилась после ухода лидеров — еще одно мелкое указание на то, что немощь умело аггравируется.

Потом Янис слегка улыбнулся, отчего его рот ощутимо перекосило влево, и сказал неожиданно густым голосом:

— Начнем, пожалуй...

Хозяин кабинета кивнул своим мыслям. Да, это тот самый случай, тревожный и необычный, выбивающийся из рамок обыденной рутины Конторы. Прокрутил в голове инструкцию и сел за стол переписывать рапорт и приложение. Затем, закрыв документы в сейфе, направился в "буфет N 1 от столовой N 1".

Ввиду вечернего времени в цековской столовой было малолюдно. Николай Ефимович взял ломоть тушеной телятины с грибным соусом, отварной картофель, обильно политый растопленным сливочным маслом и щедро присыпанный рубленой зеленью, румяный пирог с яйцом и капустой и клюквенный морс. Протолкнул поднос к кассе и негромко пожаловался кассирше:

— Эх, Тоня, так грибков солененьких иногда хочется — и нет. Сейчас бы белых груздочков соленых, с чесночком и сметаной...

На мгновение пальцы кассирши замерли над кнопками. Чуть пригнувшись, она метнула поверх своего агрегата короткий выцеливающий взгляд, став на миг похожей на ту себя прежнюю, гвардии сержанта пятой ударной, охотящуюся под Харьковом на вторую сотню фрицев, до того как осколок шального снаряда оторвал ей по колено левую ногу.

— С вас пятьдесят семь копеек, — подвела, опустив глаза, итог.

Еще через одного посетителя она, оставив подмену "на пару минуток", неторопливо похромала в туалет. На обратном пути перед входом в зал остановилась у висящего на стене телефона, набрала заученный четырехзначный номер и негромко сказала в трубку:

— Седьмой просит встречи.

Выслушала короткий ответ, вернулась на свой пост и, встретившись глазами с неторопливо ужинающим Николаем Ефимовичем, поправила челку. Чуть заметно кивнув, он принялся за пирог.

Выйдя минут через десять из буфета, генерал прошел в сторону лестницы, но, вместо того чтобы начать спускаться, свернул в полутемную рекреацию, где между кадкой с фикусом и окном маячила невысокая плотная фигура. Тихо поздоровавшись, он достал из внутреннего кармана кителя сложенные вчетверо листы и со словами: "Все здесь" — передал. Визави крутанул руками какой-то неуловимый жест фокусника, и бумаги словно испарились. При этом Николай Ефимович затруднился бы с ответом на вопрос, в каком именно кармане или рукаве они нашли свое пристанище.

— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

Николаю Ефимовичу было приятно услышать в голосе этого на первый взгляд совсем не опасного толстячка искреннюю благодарность. Они обменялись крепким рукопожатием, и оперативник Комитета партийного контроля удалился слегка подпрыгивающей резвой походкой.

Николай Ефимович глядел вслед и думал о том, насколько ошибочным может быть первое впечатление, особенно если опытный мастер специально поработает над его созданием. Хорошо, что они в одной команде и выступают на правильной стороне. Жизнь в общем-то удалась.

Примерно в это же время в особнячке на Самотечной маялся в ожидании решения по своему служебному письму начальник шестого отдела Оперативно-технического управления КГБ. Полковник был далеко не дурак и понимал, чем потенциально грозит ему прочитанное. Нет, конечно, никакой пули в голову или яда, как в дешевых шпионских романах, он не боялся, а вот поехать лет на пять — десять бороться с национализмом среди якутов — это реально. Закатают в глушь для профилактики, чтобы легче было работать на каналах вероятной утечки информации, — и все.

Через руководителя службы перлюстрации за годы прошло много выцеженных из почтовых отправлений сигналов. В этом письме, текст которого горел в мозгу, пугал объем фактуры. Обычные советские граждане не знают аббревиатур ГРУ и ПГУ, не говоря уже об управлениях "К" и "Т". Одно это сразу выделяло сигнал из массы: писал человек, серьезно знающий систему.

Верхняя чуйка подсказывала, что все указанные персонажи существуют, а значит... Тут полковник начинал путаться в рассуждениях, поскольку не мог придумать позицию, находясь на которой можно было хотя бы просто собрать воедино информацию о людях, занимающих такие должности в столь изолированных друг от друга организациях и подразделениях.

Инициативник с той стороны? Столько знающий и при этом выбравший такой чудовищно нелепый способ передачи информации? Опять не бьется...

Ладно, об этом пусть голова у председателя болит, а вот поедет ли жена, инженер-метростроевец, в тундру — это большой вопрос... И будет ли там музыкальная школа для дочки?

Короткий стук в дверь прервал его терзания, и в кабинет, козырнув, шагнули личный фельдъегерь председателя и капитан-порученец. Спустя минуту полковник с облегчением знакомился с резолюцией:

"Почтовое вложение доставить мне, конверт — на комплексную экспертизу, результаты — лично мне.

Начальнику ОТУ КГБ генерал-лейтенанту Ермакову Е. И. взять с полковника Виноградского В. Н. и прапорщика Гусевой А. И. подписку по форме 6."

Андропов

"Форма номер шесть, какая прелесть. "Никому, кроме председателя КГБ". Ну и слава богу, — думал Виноградский, радостно избавляясь от жгущего ладонь письма. — Подпиской больше, подпиской меньше... На мне все равно уже печать ставить негде".

Офицеры ушли, а полковник еще некоторое время, расслабившись, медитировал за столом, глядя в угол справа от себя. Там истончался, развеиваясь, призрак тундры: сначала из видения стерся дальний речной плес, переходящий в короткий, окруженный глинистыми обрывами мощный перекат, потом стали сливаться, теряя четкость, разноцветные, разбросанные до горизонта пятна мхов, и лишь затем перестали тревожно качаться перед глазами сиреневые метелки иван-чая.

Вторник 29 марта 1977 года, утро

Ленинград, Красноармейская улица

Раз в месяц чуть покосившиеся глухие ворота, обычно надежно замкнутые толстой цепью, гостеприимно распахиваются перед желающими попасть во внутренний дворик школы. Сегодня как раз такой день — сдача макулатуры. Крокодил Гена в первой серии таскал металлолом, а современные октябрята, пионеры и комсомольцы спасают родные березки. Так безопаснее, а то некоторые энтузиасты могут и рельсы выкорчевать. Своими глазами, правда, в лихие девяностые видел на выезде из Питера указатель "Прием рельсов от населения".

Усмехнувшись воспоминанию, перебросил в другую руку увесистую связку газет и притормозил в воротах, пропуская торопящуюся мелкоту.

Надо постараться, чтобы до "Питера" дело не дошло. И до всего остального, с этим связанного, тоже. Хотя в последние дни стал подозревать, что задача может оказаться сложнее, чем предполагал. Колесо истории скользит по очень глубокой колее, и вырулить из нее будет ох как непросто. Порой даже кажется, что это и не колея вовсе, а русло реки в узком ущелье, — поди перенаправь воду через отвесные скалы по бокам.

Неторопливо вошел в необычно шумный двор и огляделся, припоминая. Вдоль стены рядком, по числу классов, выстроились невысокие горки макулатуры. Около каждой мнется по подмороженному ответственному с помятой от многомесячного использования тетрадкой в руках. Нашел кучку от нашего класса и подвесил свою ношу на крючок пружинного безмена. Пока Армен пыхтел, разбирая в полутьме риску, до которой оттянулся указатель, я засунул нос в записи — в среднем приносят от трех до пяти килограммов, хотя у некоторых энтузиастов доходит и до десяти.

— Пять двести, — подвел Армен итог и черкнул что-то карандашом на страничке.

"А неплохо", — прикинул я, направляясь к выходу. В среднем три тонны макулатуры со школы, да примерно на четыреста школ в городе... Тысяча двести тонн макулатуры с города, это же сколько рощ этим сохраняется? А если по стране взять?

— Дюха, подожди меня! — На углу нос к носу столкнулся со спешащим Паштетом. — Я быстро.

Он рванул к воротам, а я отошел вбок, любуясь воронами, затеявшими салки на коньке крыши напротив. Из задумчивости меня вывел хлопок по плечу.

— Привет, Дюх, — приветливо улыбнулся Антон Веселов. — А ты гигант. Это ж надо было так быстро сообразить и успеть извернуться... Спас наши шкурки.

— Сильно влетело?

— Ну... Могло быть заметно хуже, если бы не один шустрик, — хитро подмигнул он. — А так выгнала с дискотеки и пообещала, что, если еще раз увидит с куревом в школе или около, испортит характеристики для поступления.

— Да ну их на фиг, Тони, эти вонючие палочки... В чем кайф-то? Ты же наверняка еще не втянулся, так, для понтов куришь. Да еще гребля твоя... Тебя тренер уроет, если узнает.

— Это да... Сразу в канале утопит, — озабоченно нахмурился Антон. — Ладно, я с этим сам разберусь. Привет, Паштет.

— Хелоу, Тони! — К нам присоединился зарозовевший от быстрой ходьбы Пашка.

Мы развернулись и неторопливо зашагали к дверям школы.

— Анекдот хотите? — воровато оглядевшись, предложил Антон. — Политическая частушка. Только, чур, никому не рассказывать.

— Э-э-э... — протянул я неуверенно.

— Ага, давай, — часто закивал Пашка, обрадованный высоким доверием.

Мы приостановились, образовав кружок. Секретарь комсомольской организации школы наклонился к нам поближе и, отбивая ритм взмахами ладони, речитативом начал знакомые строки:

Обменяли хулигана

На Луиса Корвалана,

Где б найти такую блядь

Чтоб на Леньку поменять!

Я изобразил вежливую улыбку, обдумывая, как бы помягче вправить этому оболтусу мозги. Пашка заливисто рассмеялся и разродился в ответ другим образчиком фольклора:

Прошла зима, настало лето.

Спасибо партии за это!

За то, что дым идет в трубе,

Спасибо, партия, тебе!

Парни поржали и вопросительно посмотрели на меня. Быстро перебрав в уме варианты в поисках наиболее безобидного, я выдал:

— Брежнев спрашивает Косыгина: "А как звали одноглазого русского полководца, который разбил Наполеона?" "Кутузов", — отвечает тот. "А того английского одноглазого адмирала?" — "Нельсон". — "А как зовут этого хитрого одноглазого еврея?" — "Моше Даян". — "Ага... Так, товарищи, я не понял, а почему у нас маршал Устинов до сих пор с двумя глазами ходит?"

— Га-га-га!!!

Под дружное реготание мы ввалились в школу и двинулись в раздевалку.

— Тони... — Дождавшись, пока Паштет начнет спускаться в гардероб, я придержал Антона за локоть и полушепотом продолжил: — Ты голову-то включи... Тебе через два месяца экзамены выпускные сдавать, через четыре — вступительные. Ты бы с политическими анекдотами на время завязал, а? А то получишь два дня рождения в пилотке. А если особо повезет, то и три. Оно тебе надо?

— Да ну брось... Я же знаю, кому рассказывать. Ты же не побежишь закладывать. И Пашка тоже.

— Эх... — тяжело вздохнул я, — минер ошибается один раз. И тебе одного раза хватит, чтобы жизнь себе испортить основательно. Десять раз правильно человека оценишь, на одиннадцатый ошибешься. И все — сливай воду, туши свет. Был подающий надежды секретарь комсомольской организации школы и кандидат на золотую медаль — и нет его. Андестенд?