Вирус разума

Василий Петрович плелся по темной улице, распугивая редких ночных прохожих взмахами рук, сопровождаемыми несвязанными возгласами, в коих явственно слышались русские народные выражения, свойственные ему лишь в минуты крайнего волнения.

Вечер был на удивление тих и спокоен. Днем прошла гроза, и ночной воздух был свеж и прохладен, чуть уловимый запах озона давал ощущение какой-то нереальной, первозданной чистоты. И если закрыть глаза, чтобы не видеть серые коробки домов вокруг, и заткнуть уши, чтобы не слышать звуков города, не исчезающих даже ночью, то покажется вдруг тебе, что ты один во вселенной, девственно чистой и только твоей. Вот она, бери ее и делай, что хочешь, только смотри не залапай ее тут же своими грязными мыслями и делами, и тогда она ответит тебе добром и лаской, и тогда и наступит для тебя твой собственный персональный рай. Вот примерно, что должен был ощутить Коржиков, выйдя на улицу в это волшебное время, не будь его мозг под завязку набит разгоряченными яростными мыслями, приводящими его в растерянность и абсолютное непонимание происходящего. Впрочем, пятнадцать минут кружения по близлежащим улочкам хватило Коржикову, чтобы успокоиться и вернуть голове способность мыслить связно и более или менее внятно.

— Ну и чего ты вдруг сорвался? — взял слово на открывшемся вновь собрании товарищей по несчастью Рассудительный, — подумаешь, 'жеребчик', она тебя так часто называет.

— А тапочки? — влез не по регламенту Циник, — аккурат на том месте, где ты их во сне оставил.

— Совпадение, мало ли где я свои тапки бросаю? — не очень уверенно возразил Рассудительный, — и вообще, вещих снов не бывает. Все. Диспут окончен. Возвращаюсь домой

В этот момент мимо него пронеслась машина с гогочущей, то ли пьяной, то ли обкурившейся молодой компанией. Вода из-под колес, окатив Василия Петровича с головы до ног, поставила жирную грязную точку его размышлениям. Ошарашенный, Коржиков встал, как вкопанный и осмотрелся. Это была та самая улица из его сна, то самое место и, как подозревал Василий Петрович, та же самая машина, которая сбила его во сне. В голове включился защитный механизм, заблокировавший все эмоции, чувства, мысли. Коржиков на автомате доплелся домой, почти не реагируя на причитания супруги, дал раздеть себя и уложить в постель. Спасительный сон пришел быстро и, накрыв измученного Коржикова своей приятной обволакивающей негой, увлек его в мир морфея, обещая покой и отдохновение.

Но, увы, видно не суждено было забыться в покое бедному Василию Петровичу. Стоило ему только покинуть нашу реальность, как закружил, завертел его странный, непонятно пугающий сон. Сон из тех, когда понимаешь, что это сон, и стоит только открыть глаза, и все закончится, а не можешь. Не проснуться никак, не отпускает сон, цепко держит в своих мягких, но чудовищно сильных лапах. И, кажется, проснулся уже и глаза открыл, ан нет, это все тот же сон, только новый его виток еще более закрученный и непонятный.

Коржиков шел по коридору, коридору бесконечному, уходящему в перспективу. По бокам коридора ему то и дело попадались двери, открыв которые, он видел картины из своей жизни, а иногда и из чужой, но всякий раз казались они ему отчего-то смутно знакомыми, будто с ним это все происходило, только не в этой жизни, а в другой какой-то, параллельной.

Василий Петрович понимал, что спит, и надо бы поскорее проснуться, но интерес: 'А, что же там за следующей дверью?' манил его и вел все дальше и дальше по бесконечному коридору, дверь за дверью, сюжет за сюжетом.

Вот он школьник, второклассник, кажется, тычет ручкой в спину впередисидящей девочки. Как ее звали, он так и не вспомнил. Зато вспомнил, что нравилась она ему очень, через что и страдала от его чрезмерного внимания, выражавшегося самыми доступными ему в то время способами: тычками, щипками и прочими малоприятными знаками внимания.

Вот он, студент, сдает экзамен. Вчера всю ночь куролесил с дружками, а сегодня не то, что ответ на вопрос, а и предмет какой, с трудом вспоминает. Стыдно жутко, ведь он на хорошем счету у профессора, который искренне недоумевает, что случилось с благополучным студентом? Откуда этот отсутствующий мутный взгляд, невнятная заикающаяся речь. И как он может сочетать застенчивый румянец на щеках и впечатляющее амбре. Очень серьезно, видимо, вчера готовились к экзамену.

А вот армейский старшина выдает очередной перл перед строем новобранцев: 'Кто успел стать мужчиной на гражданке — забудьте об этом. Вас обманули. Только здесь, в Советской Армии, вы за два года сможете пройти путь от младенца, думающего о мамкиной титьке и папкином кошельке, до мужчины, думающем о всех женских титьках, кроме мамкиной и о своем собственном, в два раза толще папкиного, кошельке'. Прапорщик, видимо, в прошлой жизни поэтом был. И хотя Коржиков ни дня в армии не служил, но он чувствовал, что это его прапорщик, и что это он в строю стоит и в философию армейскую вникнуть пытается.

Дверь за дверью продвигался он по коридору, открывая свои воспоминания и чужие, но отчего-то не менее близкие и родные, пока за одной из дверей он не увидел себя самого. Мгновение спустя каким-то внутренним чутьем Коржиков понял, что это не он, что это другой человек, просто как две капли воды похожий на него. Впрочем, похожим было только лицо. Незнакомец держался с какой-то недоступной Коржикову уверенностью и внутренним ощущением собственного превосходства. В глазах двойника Василий Петрович увидел холодный жесткий ум и легкую иронию по отношению то ли к Коржикову, то ли вообще ко всему происходящему. Под просторного кроя одеждой угадывалось атлетически развитое тело. Манера держаться: то, как незнакомец вальяжно и в тоже время непринужденно, даже привычно сидел в кресле, — говорило о сильном, уверенном, знающем цену себе и окружающим характере. Это была воплощенная мечта Василия Петровича. Именно таким видел он себя в своих тайных грезах: красивое сильное тело, холодный слегка циничный разум.

— Да-а-а, хорош. Такой бы живо прекратил бардак в этой голове, — подал голос Циник, — Всех бы построил по ранжиру. И на прогулку выводил бы строго по расписанию.

— Здравствуй, Вася, — подал вдруг голос незнакомец, — долгонько ты, я уже заждался. Проходи, располагайся. У меня к тебе разговор есть серьезный и долгий.

— У меня во сне? Ты это хотел сказать? Объясняю. Сон этот создал для тебя я, от начала до конца. Он начался, когда мне это нужно было, и кончится, когда я этого захочу. Так что, здесь я командую. Смирись и не трать мое время и свои силы понапрасну. Что касается твоего первого вопроса, то тут дело обстоит несколько сложнее, поэтому позволю себе начать с небольшого теоретического вступления.

Василий Петрович меж тем как-то незаметно для себя очутился в кресле перед незнакомцем. Кресла он не видел, но ощущение себя сидящим в кресле было абсолютным. Даже рюмка с коньяком в руке каким-то чудом оказалась. Коржиков раскрутил коньяк, вдыхая приятный аромат напитка, пригубил немного и причмокнул от удовольствия, почувствовав, как приятное тепло растекается по организму. С видом знатока, по достоинству оценившего продукт, он приподнял бокал и благосклонно кивнул собеседнику, мол, продолжайте, я весь во внимании. Долго повыпендриваться не удалось, холодный, насмешливый взгляд незнакомца быстро поставил Коржикова на место.

— Итак, я продолжу. Жизненный путь человека можно представить, если упрощенно, как дорогу, состоящую из огромного числа развилок. Каждая развилка — это принятое человеком решение или чье-то чужое решение, затрагивающее судьбу этого человека. Вероятность того или иного решения всегда разная. Решение с большей вероятностью ведет человека по широкой дороге, и она становится его главной дорогой. А более узкая дорога после развилки чаще всего пропадает со временем. А бывает так, что вероятность принятия решения равна пятидесяти процентам, тогда дороги расходятся и существуют каждая сама по себе. Так возникают параллельные реальности. Одни реальности стабильны и могут существовать и развиваться бесконечно долго, другие — быстротечны и умирают, едва успев родиться. Это если очень вкратце. Теперь кто я. Я твой брат-близнец.

— Нет у меня никакого брата-близнеца, — не удержался от реплики Коржиков.

— Не нравится мне этот разговор, — подумал Рассудительный, — надо срочно просыпаться.

— Да погоди ты, проснуться всегда успеешь. В коем веке такой сон интересный. Дай досмотреть, зануда, — Коржиков-Авантюрист тоже присутствовал в этом теле, хотя и проявлял себя крайне редко.

— Правильно, нет, — продолжал тем временем незнакомец, — в твоей реальности. А у меня нет брата-близнеца — в моей. Дело в том, что когда наша матушка производила нас на свет, одному из нас суждено было умереть с пятьюдесятьюпроцентной вероятностью. В твоей реальности умер я, в моей — ты. Так-то вот, братишка. Моя реальность здорово отличается от твоей. У нас у всех, например, сильно развиты магические способности. Я могу сформировать для тебя любой сон, предсказать твое будущее, ну и всякие мелочи, вроде чтения мыслей, телекинеза и так далее. Насколько мне известно, у вас это не очень развито. Но речь сейчас не об этом. Дело в том, что мы можем быть друг другу полезны. Я помогу тебе изменить твою жизнь, ты поможешь мне. Разве не надоела тебе такая жизнь? На работе — вечный зам, жена-шлюха, выглядишь, надо признать, тоже так себе. Перспектив в жизни никаких. Не зря говорят: 'Все, что суждено достичь, мужчина достигает до сорока'. Я тебе предлагаю поменять все радикально. Ты забудешь о всех своих болячках, причем навсегда. Срок твоей жизни будет ограничен лишь физическими возможностями твоего тела. Двести-триста лет — не вопрос. Я передам тебе все свои магические способности. Ты станешь величайшим магом в твоей реальности. В перспективе ты получишь абсолютную власть над миром. Люди будут рады исполнить любое твое желание. Ты сможешь даже провозгласить себя богом, если захочешь, — с этими словами он поднял бокал и, слегка поклонившись Коржикову, осушил его одним махом. Василий Петрович последовал его примеру, и пока теплая дурманящая волна катилась по организму, бокалы собеседников вновь чудесным образом наполнились.

— Красиво излагаете, что и говорить. Кстати, как мне к Вам обращаться, Вы так и не сказали.

— Да, извини, моя вина, не представился, — мужчина встал и с легким ироничным кивком головы произнес: — Коржиков Василий Петрович, честь имею. — Только что каблуками не прищелкнул.

— Как это, — опешил наш герой, — это я Коржиков В.П.

— Ну, уж, извини, матушка наша постаралась: и тебя и меня Васей нарекла. Ведь и ты и я у нее один. И, кстати, прекрати выкать, у меня к этому обращению генетическая неприязнь. Мы ведь братья, так что давай на ты. Зови меня Вася, а я тебя буду звать Петровичем, чтобы не перегружать наши с тобой извилины лишними парадоксами. Их и без того достаточно.

— Ну, ладно, Вася так Вася, — взял в свои руки бразды правления Рассудительный. То ли не оставлявшее его ни на секунду понимание, что все всего лишь сон, то ли виртуальный коньяк так благотворно подействовал. Те не менее Петрович вдруг ощутил себя, как на переговорах с возможным партнером. Все по-деловому, все понятно. У него свои интересы, у тебя свои. Задача в том, чтобы получить выгоду, удовлетворяя интересы партнера, оставшись в тоже время при своих, а еще лучше и приумножив их.

— Ну, хорошо. Даже если предположить, что я во все, что ты тут наговорил, поверил.... Пока это выглядит как бесплатный сыр в одном общеизвестном месте. Хотелось бы знать, каков твой интерес во всем этом процессе и где ты раньше был, со своей благотворительностью.

— Ну что же, Петрович, сразу быка за рога? Меня это устраивает. Врать тебе не могу и не буду, — Вася откинулся в кресле и, закинув ногу на ногу, продолжил. — Интерес у меня в этом деле огромный, можно сказать, речь идет о жизни и смерти. Моей, разумеется. Большего пока ничего не скажу. Нет на это времени и сил. Ты мне пока все равно не поверишь. Значит, и говорить не о чем. А чтобы между нами все по-честному было, вот тебе история на завтра. Когда утром пойдешь на работу, загляни в отделение сбербанка около дома. Купи лотерейный билет 'Все по-честному', знаешь такой? Бери, не раздумывая, самый верхний из предложенных. Там надо клеточки от краски очистить и собрать слово Автомобиль. Очистишь в первом ряду — первую, третью и четвертую. Во втором — третью четвертую и пятую. В третьем — вторую и пятую. В четвертом — третью, а в пятом — вторую. Запомни, как следует, и выиграешь машину. Ничто не убеждает человека лучше, чем ощущение толстой пачки новеньких хрустящих бумажек, именуемых в народе бабками. Билет, кстати, подаришь матери от меня, не вслух, разумеется. К чему травмировать старушку? А заодно и про брата-близнеца у нее спросишь. Ну а следующей ночью встретимся. Пока, братишка...

Василий Петрович проснулся. Казалось, спать лег минуту назад, а, поди ж ты, уже утро и на работу пора. И голова на удивление свежая. Давно Коржиков после сна себя таким отдохнувшим не чувствовал. Впрочем, сон и все ему предшествовавшее тут же вспомнилось так ясно, что настроение как-то сразу испортилось. Хмуро глянув на супругу, которая еще и не думала просыпаться, Коржиков аккуратно поднялся и тихо вышел из спальни. Будить жену не хотелось. Неприятный и неизбежный разговор лучше было отложить куда-то на потом.

Выйдя из дома, Коржиков вспомнил своего ночного советчика и зашел в сберкассу. Никогда принципиально не игравший с государством ни в какие азартные игры, Василий Петрович не сразу нашел нужный билет среди огромного разнообразия предложений.

'Однако, — подумал он, — народ у нас по-прежнему азартен и глуп, раз все еще верит в богатства, падающие на голову, и предпочитает тратить деньги на удачу, вместо того, чтобы трудиться не покладая рук. Впрочем, азарт и глупость — черта интернациональная и присуща любому представителю 'хомо сапиенс' не зависимо от цвета кожи и места проживания'.

Василий Петрович внимательно прочитал условия игры и стер комбинацию клеточек, продиктованную ему 'братишкой'. Открывшиеся буквы составили слово АВТОМОБИЛЬ. До этого момента Коржиков к этой истории относился со здоровой долей скепсиса, а сейчас его даже холодный пот прошиб. Он вдруг полностью и безоговорочно во все поверил. И в жену с Барчуком, и в машину на ночной улице, и самое главное — в брата своего, близнеца. Поверить-то поверил, а вот что с этим делать, так и не понял. Спроси кто-нибудь его, чем он занимался в этот день на работе, Коржиков вряд ли ответил бы. Мысли его витали где-то далеко и бесконтрольно. Лишь к вечеру он, кое-как сумев собрать их в одном месте, в голове то есть, вспомнил о наказе братца подарить выигравший билет матери и после работы отправился к ней с визитом.

Матушка Василия Петровича мало походила на классический образ шестидесятилетней старушки. Три выгодных брака в прошлом и один в перспективе позволяли Эмме Сергеевне поддерживать себя в прекрасной форме и выглядеть если не моложе Василия Петровича, то уж, по крайней мере, его ровесницей. Она даже просила сына не называть ее прилюдно мамой, а только по имени. Коржиков относился к этому с пониманием и легкой иронией.