Фебус. Принц Вианы (1)

По большому высокому залу, в котором днем я знакомился со своими кузинами, бродили трепетные отсветы десятков факелов, нагнетая атмосферу некоторой загадочной торжественности. Два шандала у стола, освещавшие накрытую покрывало, судя по угловатым очертаниям скрывавшее под собой шкатулку. Это добавляли интриги.

Неприметный церемониймейстер, тоже бритый, с завидной сноровкой расставил всех присутствующих по своим местам вдоль стен, только нас с доном Саншо, пригласил выступить центр зала, напротив герцога.

После этого церемониймейстер красивым жестом сдернул покрывало со светлой шкатулки — мне показалось, что она сделана из карельской березы, и, открыв ее, отступил к стене, сбоку от трона.

Маршал бретонского двора граф Генгам — этот единственный кто тут был бородатый, стукнул резным посохом об пол и торжественно произнес зычным басом.

— Капитул Ордена Горностая в составе: великого магистра дюка де Бретань, казначея конта де Вертю, и командора провинции Франс дюка д'Орлеан, открыт.

Дамы присели в реверансе. Мужчины склонили головы.

— Начнем, пожалуй, — сказал великий магистр. — Не будем тянуть и так позднее время.

Маршал снова трижды бухнул в пол своим посохом.

— Дон Саншо Лоссо де ла Вега, инфант Кантабрии в ознаменование проявленной доблести, был признан достойным войти в число кавальеров чести Ордена Горностая.

Возникший, как из ниоткуда, за нашими спинами церемониймейстер прошептал.

— Подойдите к Его Светлости и встаньте на одно колено.

Только сейчас я обратил внимание на фигурные золотые цепи, которые украшали плечи и грудь обоих герцогов и одного графа. На груди цепь замыкалась полированной серебряной фигуркой названного зверька, лежащего на горизонтальном мече. И похоже и не похоже одновременно на бургундский орден Золотого Руна.

Так вот ты какой, никем из историков не виданный, известный только по хроникам, ''орден Горностая'' — высшая награда и знак доблести лучших рыцарей Бретани, отправленный в небытие после поглощения герцогства Францией.

Дон Саншо прямой как свечка торжественно опустился на одно колено.

Орлеан подал Бретани старинный, как бы ни времен Меровингов меч с простой крестовиной и большим ''яблоком'' на однохватной рукояти.

Франциск II, приняв меч, по очереди коснулся кончиком клинка плеч инфанта. Сначала левого, потом правого. Затем сказал.

— Встань, башелье.

Орлеан тут же воскликнул.

— Приветствуем первого кавальера чести ордена Горностая из провинции Пиренеи. Встань, брат наш, и скрепи поцелуем этот обряд.

Бретонский бастард взял из шкатулки серебряную цепь и одел ее на шею инфанту.

Дон Саншо по очереди расцеловался с капитулом и вернулся ко мне, встав слева. Я понял, что следующая очередь моя, и что вообще это мое торжество, а Саншо просто оказался в нужное время в нужном месте. Везунчик.

А церемониймейстер уже шипел мне в ухо ту же фразу, что немногим ранее Саншо.

И снова бухнул по полу своим жезлом маршал.

— Дон Франциск, принц Вианы и Андорры, суверенный виконт Беарна, конт Бигорры и Фуа, инфант Наварры, — услышал я басовитые раскаты, становясь на колено.

— Возлюбленный племянник мой, в ознаменование проявленной тобой доблести, ты вводишься в число кавальеров чести Ордена Горностая, — воскликнул верховный магистр, добавив в голос торжественности.

И старинный меч в его руках хлопнул меня плашмя по плечу.

Затем бретонский бастард надел на меня золотую орденскую цепь.

После ритуального поцелуя бретонский герцог негромко прошептал.

— Наварра, не торопись.

Четыре пажа внесли в зал красную горностаевую мантию и накинули ее мне на плечи.

— По решению капитула Ордена Горностая, кавальер чести дон Франциск Наваррский назначен пожизненным командором орденской провинции Пиренеи, — провозгласил Орлеан, сворачивая пергаментную грамоту со свисающими с нее свинцовыми печатями в рулон и передавая ее мне.

После этих слов граф де Виртю передал герцогу Бретонскому шкатулку со стола.

— В этой шкатулке ваши орденские грамоты и еще одиннадцать знаков ордена Горностая, для кавальеров, которых ты удостоишь этого сана, брат мой, — объявил герцог Бретонский. — Выбери людей достойных этой чести, верных и отважных для нашего общего дела. И еще там пять знаков сержантов ордена для образца. Сколько будет в твоей провинции сержантов ордена — решать тебе, ты командор. Но знаки для них делать будете уже сами. Кавальеров чести в твоей провинции всегда будет только двенадцать, по числу апостолов Бога нашего Иисуса Христа. Новый кавальер будет удостоен этого сана только после кончины кого-либо из избранной дюжины.

Ага... Зашибись, как все тут ловко устроили хитромудрые герцоги. Дали нам с Саншо ордена за образцово-показательный драп, при котором мы потеряли людей и коней, казну и знамена, а выставили дело так, что мы еще и герои. И не подкопаешься: не за храбрость же наградили, а за доблесть. А доблесть понятие растяжимое. Иной раз, чтобы отпихнуться от подобных наград люди действительные подвиги совершали.

Пока все это бла-бла-бла торжественно произносилось, мне припомнился рассказ отца из времен Великой Отечественной войны. Осенью 1943 года Красная армия уперлась в узел обороны немцев около города Пропойск в Белоруссии. И ни в какую. Слишком сильную и грамотную оборону выставили немцы по речке Проне, слишком упорно сражались. А каждый штурм только множил наши потери. Патовая ситуация создалась. Этакий тяни-толкай. А потом немцы совсем обнаглели и серией контрударов отобрали обратно несколько деревень и ликвидировали часть плацдармов. Под угрозой срыва оказалась вся Гомельская наступательная операция.

Вот тогда командующий фронтом генерал армии Рокоссовский лично приехал в расположение 110-й стрелковой дивизии морской пехоты — последнего резерва фронта. Построил личный состав и пообещал.

— Сроку вам сутки. Если вы через двадцать четыре часа не возьмете город, я лично добьюсь у верховного главнокомандующего для вашей дивизии почетного наименования ''Пропойской''.

Кто бы сомневался, что после такого обещания немцев из города морячки буквально вынесли. С опережением графика на два часа.

Так что награды разными бывают. Мне вот за эту где-то стыдно, хотя и понимаю, что наградили не меня лично, а мой статус наследника престола. Не столько им я сам нужен, сколько орденская организация в моем королевстве. Но вот зачем она им? Пока неясно.

Глянул мельком по лицам своих людей. Смешков и глумливых взглядов не заметил. Серьезно все воспринимают и вроде даже как гордятся мною.

Если так, други, то вам и начинать мою наваррскую опричнину под знаком Горностая. Герцог думает, что сильно меня ограничил дюжиной рыцарей, но он ошибается. Рыцари чести Горностая будут у меня комтурами*, орденскими баннеретами, а реальными башелье ордена станут орденские сержанты. И для того, чтобы ими стать золотые шпоры нужно будет уже иметь. А еще слуги могут быть в Ордене, минестериалы и фамильяры — для людей незнатных.

Вот так-то вот. Мы-то дураки, а вы-то нет?

Принял я шкатулку с грамотами и знаками из рук у герцога. Кивком головы подозвал оруженосца своего Филиппа и передал ему на хранение этот презент из Нанта.

И только собрался вернуться на свое место, как герцог мне снова шепнул.

— Стой на месте. Обернись.

Между шпалер заинтригованных придворных к нам медленно и торжественно шла моя тетя дюшеса. За ней две очень неплохих на рожицы фрейлины несли на бархатной подушечке с кистями по углам походную корону инфанта. Восемь золотых трилистников земляники на ободе, шириной в два пальца, вперемешку с имитацией жемчужин, крытые шапочкой из красного бархата. Драгоценных камней на этой короне не было — она же походная, сиречь облегченная. Грамм на двести, не больше. Максимум триста.

— Мы с мужем решили по-родственному восстановить похищенную у тебя в Плесси-ле-Туре корону, ибо негоже тебе путешествовать без нее. Позволь мне надеть ее на тебя, — проворковала заботливая тетушка.

Фрейлины поднесли подушечку герцогине, подав ее в реверансе, — как жаль, что декольте еще не в моде. Тетя сняла с подушки корону и двумя руками подняла ее выше головы.

Я слегка наклонил голову.

Дудки вам, — подумал я. — Коленопреклоненным свою же корону ни от кого, даже от родной тети принимать не буду. А то еще они и вассальной клятвы от меня захотят.

Обломись, тетя.

Родство — родством, а власть врозь.

Тетя Маргарита, приподнявшись на цыпочки, с укоризненным взглядом попыталась надеть на меня корону. Но это у нее не получилось — ростом не вышла.

Тогда я по примеру Наполеона Бонапарта, взял из ее рук эту корону и водрузил себе на голову.

Сам.

На этот раз победа.

А сколько еще таких ловушек расставлено для меня, во вроде бы невинных, но очень символичных для жителя XV века жестах, я даже представить себе боюсь.

После водружения короны мы с тетей троекратно облобызали щеки друг друга, а ее фрейлины, легким приседом изобразив, что они якобы стали на колено, разом поцеловали мои руки. Одна фрейлина — правую, другая — левую. С чувством приложились, не номер отбывали.

На этом церемония кончилась. Если не считать легкого фуршета на пару бокалов вина и нескольких взаимно-похвальных тостов. Со всеми при этом шапочно перезнакомился. Но ночевать во дворце под благовидным предлогом мы отказались.

Вроде все повидали.

Все да не все. Законную любовницу герцога кавалерственную даму* Антуанетту я так и не удостоился лицезреть.

Обратно город проезжали в сопровождении герцогского сенешаля графа де Пентьевер. Иначе бы нас просто не пустили бы в ворота — солнце уже зашло.

Сопровождали нашу кавалькаду двенадцать пажей с факелами и копье сержантов гвардии дюшесы. Наверное, по дороге не одного бюргера, унимавшего повышенное сердцебиение, заставил спросонья креститься, отражаясь от сплошных стен городских улиц грохот, который издавали наши кони и доспехи в ночной тишине.

Шкатулку с орденскими знаками вез Филипп, сопровождаемый по бокам двумя жандармами в полном облачении. Даже кони в латах. И пики вздернутые подвысь.

Я в этот раз двигался в колонне один, прямо за сенешалем, так и не сняв корону и мантию. И неторопливо размышлял, что одну королевскую регалию я уже обрел. Повысил, так сказать, свой левел. Столько горностаевых хвостов на этой орденской мантии, что такого количества не найдется у королей Арагона и Кастилии разом. Да и с цветом — Наваррским и Вианским, тетя мне наверняка нарочно подгадала, чтобы было мне, в чем короноваться в Помплоне, несмотря ни на какие препоны. В том числе и возможную кражу мантии недругами. Как сказала тетя на прощание — мантия такая там всего одна. А без нее коронация не коронация.

Ночь.

Абсолютно темный город.

Тонкий серп луны, мелькающий между сине-черными силуэтами остроконечных крыш, труб и флюгеров. Ясное звездное небо над городом.

Темные ущелья улиц.

Факельное шествие уставших всадников в стальных доспехах, на которых играли блики от трепетавшегося открытого огня. Приглушенные цветные пятна котт, попон и султанов. Эта мрачная эстетика в стиле Чюрлёниса отдавалась в сердце моем неосознанным еще чувством сопричастности меня с этим временем. Быстро же я в него вписался. Как и не было у меня долгой жизни в стране под названием СССР и в ее огрызке под названием Эрефия. Сердце трепетало, как у мальчишки, разбрасывая по телу жаркое томительное волнение.

Это за мной идут мои воины.

Это я их вождь!

Это для меня весь этот почет!

Эти люди готовы умереть, чтобы я, а не кто-то другой сел на трон их страны.

Вправе ли я не оправдать их ожиданий?

Пролетавший над нами нетопырь с испуганным криком метнулся в сторону и чуть не убился об стену в последний момент вырвавшись ввысь, как истребитель на вертикали.

К чему этот знак в моей судьбе? Спросить бы авгура*, который бы растолковал и разложил по полочкам это знамение, так ведь нет их уже почти тысячелетие. Сгинули вместе с античным Римом, и не будет мне ауспиций*.

Обходись без помощи высших сил, парень.

Сам.

Все сам.

И черт с ними, с авгурами. Пусть ведет меня русский Авось* по этому минному полю.

Конец первой книги.

Москва, 2013

ГЛОССАРИЙ

АВГУР — в древнем Риме — жрец, дававший предсказания по крику и полету птиц.

АВОСЬ — бог случая и удачи в славянской мифологии.

АГНОСТИК — человек, который не верит ничему, что не может быть подтверждено органами чувств, и который считает, что доказать существование или несуществование Бога невозможно.

АЛАВА — одна из трех провинций в современной Стране басков, Испания.

АЛЕБАРДА — гибрид пики и топора XIV-XVIII ст. с длинным пером по оси древка длиной от 150 до 200 см. Топор мог иметь самую разнообразную форму и часто имел на обухе длинный шип или крюк для стаскивания всадника с седла. Нижняя часть древка имела заостренный подток (пятку).

АЛЕМАНЫ — германский союз племен. Позже стали известны под именем швабов.

АНДАЛУЗСКАЯ ПОРОДА ЛОШАДЕЙ — порода Испании, пользовавшаяся всемирной славой в XVI-XVIII ст. Андалузские лошади стояли в конюшнях практически всех европейских монархов и многих вельмож. Этих лошадей считали лучшими ''для парада и для войны''. В те времена значение этой породы для мирового коневодства было сопоставимо со значением чистокровной верховой породы в поздние эпохи.

АПАНАЖ (фр. apanage — удел, от позднелат. appano — ''снабжаю хлебом'') — земельные владения или доходы с них, которые передавались членам королевской семьи во временное владение, переходящее в случае его смерти обратно государству.

АРБАЛЕТ (др. руск. — самострел) — известный еще с Древней Греции механический лук. Состоял из ложа с пазом для болтов и спусковым механизмом, металлических плеч и натяжного устройства. Последнее бывало трех видов. 1) козья нога, носившаяся на поясе. 2) зубчато-реечный механизм с воротом. 3) блочное натяжное устройство. Усложнение взвода тетивы повышало мощность натяжения арбалета, соответственно дальность полета и пробиваемость болтов.

АРКЕБУЗИР — пеший воин, вооруженный аркебузой. Конные аркебузиры появились в Италии в 1496 г., во Франции в XVI ст.

АРКЕБУЗ — вид арбалета, стреляющего круглыми пулями;

АРКЕБУЗА — гладкоствольное дульнозарядное фитильное ружьё. Изобретено в 1379 г. в Германии. В XV ст. аркебуза трансформировалась в ручное огнестрельное оружие. Калибр ок. 20 мм. Приклад узкий, изогнутый, при стрельбе брали подмышку.

АРМЕТ или армэ — рыцарский шлем XV-XVI ст. В отличие от гранд-бацинета, в армете бувигер из двух раскрывающихся лицевых половинок составлял единое целое с остальными частями шлема. В закрытом положении фиксировались штифтом на подбородке. Позже бугивер стал единым и присоединялся к височным частям шлема, что позволяло откидывать его как забрало. Нижняя часть бувигера крепилась ремнем с ронделем к затылочной части шлема. Почти всегда армет опирался на плечи и не позволял поворачивать голову, однако этот шлем мог иметь бармицу и не крепиться к кирасе. Вариантов этого шлема множество.