Царь-дедушка

— Ваше величество заблуждается. — негромко произнес библиотекарь.

— Ничего себе! — я аж поперхнулся от неожиданности. — Он же, я слышал, был из витязей, до того как князем стать. Как Латмур смог умудриться принадлежать сразу к двум сословиям?

— О, не разом. — чуть улыбнулся Бахмет. — А что, государь, вы действительно не знаете этой истории?

— Да откуда, голуба моя, мне ее знать, коли я почти всю жизнь в монастыре провел? — я устроился в кресле поудобнее. — Ну-ка, рассказывай, пока у тебя царь от любопытства не помер.

— Государь, тут нет никакой тайны, история сия общеизвестна. В молодости князь Латмур принадлежал к теофилософской школе телесников, кои полагают, что истиной гармонии и просветления можно достичь лишь в том случае, если здоровы и дух твой, и тело, для чего подвергают себя изнурительным физическим тренировкам, а состязания в красноречии и остроумии перемежают, а часто и совмещают, с поединками на различных видах оружия. Капитан, а тогда еще философ-кандидат, славился могучим ударом кулака, и оттого-то получил свое прозвание.

— Интересная школа, никогда о такой не слыхал... Надо будет расспросить князя о его воззрениях предметнее.

— Телесники — это северное течение, некогда они имели распространение в Шадде, Оозе и Лиделле, но сейчас их школа практически сошла на нет. Да и примас их очень не одобряет, почитает едва ли не еретиками...

— Еретики они или нет — решать я буду. Исходя из их пользы или вреда для Ашшории. — отрезал я. — Ты вон тоже вовсе не немочь бледная — руки как мои ноги, а от морды хоть лучину зажигай, — так разве ж в этом есть что дурное? Но ты, давай, дальше рассказывай.

— А... — растерялся Бахмет. — Что рассказывать? Я ведь уже поведал вашему величеству, откуда произошло прозвание капитана Латмура.

— Тьфу, пропасть! А витязем-то он как стал?

— Ах это... Во время одного из набегов заков тем удалось овладеть городком, где в это время пребывал князь, и вместе со многими прочими он попал в неволю к кочевникам. — пояснил библиотекарь. — Мне неведомы подробности, но, как я слыхал, сначала он сумел снискать уважение своих хозяев ученостью и многочисленными познаниями, а потом и в стычке с соседним племенем нашел способ проявить себя. Тогда же его освободили, а вождь заков отдал за него дочь. Год или около того капитан еще прожил в Большой Степи, а затем вернулся в Ашшорию, при доспехе и оружии, после чего поступил на службу уже как витязь. Поначалу служил на границе, а затем сдал экзамен на Блистательного.

Библиотекарь пожал плечами.

— Кажется все.

Ты погляди-ка с какой у меня командир гвардейцев-то биографией! Хочешь — приключенческий роман о его жизни сочиняй, хочешь — кино снимай...

А Нвард у нас, выходит, потомок степного хана? Это мы запомним...

— Ну все — так все. Иди уже. — я поглядел на клепсидру. — Мне тоже пора.

* * *

Вообще-то традиции завтракать всей царской семьей в Ашшории нет и никогда не было. Женщин в принципе стараются на мужскую часть дворца без особой нужды не пускать. И лично меня этот исконно-посконный уклад начинает напрягать. Как, спрашивается, Шедад Хатиканский будет в Ежином гнезде порядки Версаля насаждать, когда у нас баб держат, словно в султанском серале? Надо лично почву подготавливать — так отчего не начать с совместных трапез? К тому же я обещал Валиссе свободное общение с сыновьями, а поскольку, по моим планам, мальчики будут целыми днями сильно заняты — по крайней мере первое время, — то надо хоть таким образом слово сдерживать.

— И, кстати, дорогая невестка, в ближайшее время... Недельки через две, я полагаю, вам надо будет сообщить князю Хатикани, кого вы желали бы видеть в качестве распорядительницы вашего двора.

— Моего... чего? — не поняла царевна.

— Вашей... Ну, назовем это на парсудский манер, касри-байян. Не подумайте что я хочу повлиять на ваш выбор, но посоветовал бы принять на эту должность женщину немолодую и умудренную опытом. Кого-то вроде княгини Шоко Юльчанской, тещи Лексика Баратиани.

— И чем же эта ваша касри-байан будет заниматься, Лисапет?

— Не моя, а ваша. — я чуть улыбнулся. — Шпионы плохо вам служат, дорогая невестка. О назначении князя Шедада министром царского двора они вам не докладывали?

— У меня нет шпионов. — поджала губы Шехамская гадюка.

— Святая женщина! — всплеснул руками я. — Жить в Ежином гнезде, и не иметь соглядатаев, подумать только! Это дворец, Валисса, тут шпионы есть у каждого.

— И все же. — не дала себя сбить вдова Тыкави. — О каком дворе идет речь?

— Ну, вы же царевна. Значит и у вас тоже должен быть собственный двор...

Пришлось излагать ей, что такое нормальная придворная жизнь в моем понимании. Вышло, конечно, довольно идеализировано, как два центра — военно-политический вокруг царя, и культурно-развлекательный на женской части, но, думаю, о проистекающих из всей этой, нарисованной ей "старым глупым монахом" пасторали, интригах и блуде Валисса и сама догадается.

Царевны слушали с живым интересом (царевичи, кстати, тоже), а Тинатин, когда я закончил, даже восторженно захлопала в ладошки.

— Ох, дедушка, как же это было бы замечательно! — воскликнула она.

— Необычно. Никогда ни о чем подобном не слыхала. — старшая царевна была более сдержанной в своей оценке. — Но, действительно, из этого может выйти толк. Мы, женщины, тоньше ощущаем грани искусств. Но для чего мне будет нужна эта касри-байан? Неужто я сама со своим курятником не управлюсь?

— Управитесь. Организация коронационного пира лишнее тому подтверждение. Но, вообще-то, никто и не предлагает вам отказаться от управления женской частью Ежиного гнезда, просто без касри-байан вам придется вникать во все мелкие детали, а не просто отдать распоряжение и проконтролировать его выполнение. — пояснил я. — По сути, это будет ваша помощница, берущая всю рутину на себя.

— Хорошо. Я подумаю над подходящей кандидатурой. — кивнула Валисса. — Она должна быть достаточно знатной, дабы остальные дамы не смогли углядеть урона своей чести, и надо еще учесть принадлежность ее супруга к той или иной группировке...

Умница! Ну не женщина — а золото! Если бы еще не ее характер, выпестованный в условиях враждебного окружения...

— А вы, молодые люди, — я повернулся к Асиру и Утмиру, — передайте достопочтенному Щуме Золотой Язык, что после окончания сегодняшних занятий с вами, неслухами, я ожидаю его к себе на обед.

— Какая честь для простого книжника. — покривилась их мать.

— Заодно и погляжу, насколько простого. И, кстати,насчет обедов... Царских обедов.

— А что с ними не так? — удивилась Валисса. — Вам не нравится как готовит дворцовый повар?

— Мне не нравится, что я теряю попусту кучу времени. Как я ем?

— Ложкой, дедушка. — подал голос младший царевич.

Действительно, тут не поспоришь. Надо будет еще и вилку изобрести, а то мясо без нее не подцепишь, одним ножиком управляться неудобно, а ощущение жира на руках мне не очень нравится.

— Это верно. А почему один? Можно же позвать гостей, обсудить с ними государственные дела, да просто поболтать...

— Вы желаете каждый свой обед превратить в пир, Лисапет? — спросила Валисса. — Учтите, это очень затратно.

Ага, и улыбочка у ней такая, мол, "Понятно все с тобой, насиделся впроголодь в монастыре, хочешь теперь наверстать".

— Пир? Нет, это ни к чему. Простые такие посиделки с полезными и интересными людьми. Как думаете, невестка, за честь хоть разок оказаться в числе таковых, верно, среди придворных и столичной знати развернется натуральная борьба? Они, наверное, и взятки будут ответственным за подачу мне списка предлагать?

— Вероятно... — царевна аж губу закусила от досады.

Еще бы, как это такое в голову пришло не ей, умнице-красавице, а "этому старперу"?

— Ну, я рад что мы с вами поняли друг друга. Обдумайте как это все подать и провернуть к выгоде для казны, Валисса, и обсудите с князем Хатикани. Только... совсем его с этого дела прибытка не лишайте, ладно? — я поднялся из-за стола, и остальные последовали моему примеру. — Сидите-сидите, ешьте. Мне трудиться на благо Ашшории пора, а вы кушайте, сил набирайтесь. Асиру и Утмиру они сегодня понадобятся.

Интересно, сколько мальчишки в первый день тренировок продержатся? Часика два-то сдюжат хоть? Эх, да что я за них переживаю? Они молодые, справятся. А вот мне с моим ненормированным рабочим днем главное не протянуть раньше времени ноги.

Канцелярия у Кагена, оказывается, была. И лейб-секретарь на пару со стремянным-порученцем тоже, но сии носители множества мужских достоинств и государственных тайн так горевали о кончине любимого царя, что свалили за кордон не дожидаясь моего появления в Аарте. А канцелярия... Канцелярия осталась, только за отсутствием у страны монарха ей заняться было нечем, потому я никого из своего аппарата вчера и не видал. Что им на службе делать, если работы нет, начальства тоже, и когда будут один Солнце знает?

А тут как раз царь нарисовался — появился повод появиться на рабочих местах.

Вот примерно это мне и изложил Тумил, когда я, прямо из своих покоев, по специальному коридорчику, прибыл в монарший кабинет, и мой стремянной явился с докладом.

— И много у меня там сотрудников? — полюбопытствовал я.

— Не, величество, пятеро всего. — ответил мой ВрИО Поскребышева. — Все в комнатушке у входа сидят, которую я поначалу за караулку принял.

— Что-то негусто. — взяло меня сомнение. — Как же они справляются?

— Было бы там чего справляться. — буркнул Тумил. — Обычные подай-принеси. Я ж их уже поспрошал про их работу...

— Они так и ответили. — съязвил я.

— А я не один спрашивал, со мною Касец был. Князь Большой Мымры. — невозмутимо парировал мальчик. — Так вот, твое величество, скажу я тебе честно, что царская канцелярия, это сущие дармоеды. Старые бумажки с полки на полку перекладывают, да новые адресатам относят.

— В смысле — адресатам? — как-то канцелярия с почтой у меня не особо ассоциируется.

Нет, я знаю, что отправка исходящей корреспонденции, это всегда работа секретаря, но вот чтобы и доставка респонденту тоже, это как-то мне внове.

— Да очень просто. — вздохнул Тумил. — Я уже разобрался как они тут работают. Царёв секретарь принимает всякие себе челобитные, послания и прочие там документы, раскладывает на стопочки, чтоб на одну тему, примерно, были, и отдает царю. Ну, рассказывает еще ему... то есть уже тебе, величество, что там и где. Потом забирает, и раздает кому приказано: министрам там всяким, примасу, или может с гонцом куда надо послать. Вот как-то так. А эти пятеро у него так, на подхвате.

Как все у него просто выходит-то. Может и впрямь, так оно и есть? Ой, сомневаюсь что-то...

— Ну, молодец если разобрался. — кивнул я. — Тогда докладывай, что у нас с корреспонденцией, что с посетителями, ну и все прочее.

— С корреспонденцией пока не густо. Вернее, челобитчиков-то хватает, полная приемная, но все хотят лично к ногам твоего величества припасть.

— Перетопчутся. Пускай тебе сдают, в обычном порядке. — будем считать,что у меня сегодня неприемный день. — Что-то еще?

— Еще несколько записок. — ответил Тумил. — Зулик, князь Тимариани, просит назначить час аудиенции с тем, чтобы представить кандидата на его бывшую должность министра посольских дел; капитан Латмур тоже просит принять для утверждения кому-то там из Блистательных новых званий; примас еще просит ему назначить время встречи, но зачем не сообщает. Ну и ежемесячные отчеты от высших сановников — целая куча. А, еще преподобный Валараш на прием просится, но он ничего не писал, пришел и у порога ждет.

— Ладно, пошли кого-нибудь к Зулику, скажи что приму немедленно. — вздохнул я. — Потом к Латмуру, приму после главного министра. Записку для примаса начеркай, что я его с радостью жду сегодня вместе отобедать и все такое... Подберете там нужные слова-то вшестером, поди — я подпишу. Ну, а наместника Ежиного удела прямо сейчас и запускай. Посмотрим, чего ему от меня надо.

— Угусь. — кивнул мальчик. — Все?

— Пока — да. Если считаешь, что кого-то еще надо принять непременно лично и именно сегодня, — ты посоветуйся с остальными секретарями-то, не гнушайся чужого опыта, — то их распределишь в порядке живой очереди, чем дело важнее, тем раньше на прием.

Тумил кивнул еще раз, и открыл дверь в кабинет.

— Преподобный Валараш, государь примет вас немедля. — возгласил он, переступая порог.

Ой, нехорошо. Наместник-то — священнослужитель, мы с Тумилом тоже косичками щеголяем, пойдет, ой пойдет молва о том, что Лисапет-де теперь поперед всех церковников будет продвигать.

— Государь! Батюшка! Родимец! — слезливым голосом воскликнул поп-губернатор, едва оказавшись в кабинете. — Смилуйся, избавь ты меня от этой каторги, ведь сил моих уже никаких на это нет! Солнцем, Сердцем, Оком и всеми богами тебя молю!

— Ни-чи-во не понимаю. — с интонацией старшего из братьев Колобков произнес я. — Ты о чем, преподобный? Присядь, успокойся и изложи по порядку. Какая каторга?

— Да наместничество это, будь оно неладно! Сними ты с моих плеч эту ношу, государь, покуда совсем я не пропал!

— Так... — попытался собраться с мыслями я. — Не части. Садись, и излагай по порядку.

История преподобного Валараша оказалась довольно необычной и, в принципе, совершенно не характерной.

Немногим более года назад святой отец подвизался на должности настоятеля монастыря строгого устава, то есть места, где собираются истинные подвижники веры и гнобят себя постами и медитациями на совершенно добровольной основе. Так и доживал бы он свой век схимником, кабы до того как перебраться в монастырь не снискал славу выдающегося богослова.

И вот, во время очередного раунда грызни примаса с Конклавом Благих, Йожадату своей архипастырской волею вытащил Валараша из монастыря, назначив того настоятелем храма морского бога Висны. Все это, естественно, под свой привычный речитатив об упадке веры с моралью и грядущем конце времен. Верно, ожидал поддержки и благодарности от своего протеже...

Как же он просчитался!

Вытащенный на свет монастырский затворник, ожидаемо, начал публично клеймить пороки, однако доставалось от него не только и не столько мирянам (у которых он, кстати, пользовался бешеной популярностью), сколько собратьям по жреческому сословию.

С одной стороны примас на это-то и рассчитывал, а с другой Валараш принципиально не различал противников и сторонников Йожадату, обличая всех, кто под руку попадется. Не сказать чтобы он был фанатиком, вовсе нет, но к священству и обетам относился очень, ну очень серьезно. Мирянам же, напротив, склонен был мелкие прегрешения прощать (но только мелкие!), как созданиям духовно недоразвитым и нуждающимся в пастырском участии.