Неужели вечно не ответит
На вопрос согласья человек?!
Две души, несущихся в пространстве,
Полтораста одиноких лет,
Мы вас умоляем о согласье,
Без согласья смысла в жизни нет!
Странная это была музыка. Она одновременно звучала молитвой и яростным вызовом жизни небытию. Она несла печаль безысходности, как будто уже ничего нельзя был сделать, и, одновременно, теплилась надеждой.
Восприятию мешало непривычное звучание инструментов, особенно ударных и отсылки к непонятным символам. Нинель была почти уверена, что в своей торопливости автор не сумел довести свою идею до идеала, перенасытив ее отсылками к библейским темам. Часто излишним, и в этом то же прятался вызов, но к кому?
Отзвучала последняя нота, и окошко с надписями стало серым стеклом. Нинель, только сейчас почувствовала, как у нее затекла спина, ведь присев на краешек кресла она так и не шелохнулась. Держась за спину, поднялась. Напряжение стало отпускать, зато появилось ощущение какой-то неправильности. Одновременно в памяти всплыли первые слова первого четверостишья: 'Жители двадцатого столетия! Ваш к концу идет двадцатый век'.
'Почему идет к концу двадцатый век? Наверное, это ошибка, но почему так странно звучит музыка? И везде навязчивые ритмы'.
Повернувшись к мужу, она увидела, что тот уже просыпается:
— Федотов, и как ты все это объяснишь? — голос жены предвещал ничего хорошего.
— А который сейчас час?
— Пять минут двенадцатого.
— Значит, я дремал полчаса, — растирая лицо ладонями, Федотов отчаянно пытался сообразить, что же именно могла услышать Нинель и что ему теперь со всем этим делать, — А ты здесь давно?
— Это имеет значение? — выгнувшаяся дугой бровь демонстрировали непреклонность.
— М-м-м, в общем-то, наверное, нет. Извини, просто я еще не проснулся. Присядь, пожалуйста, — встав, Федотов мягко усадил жену в кресло.
Музыкальные записи остались тем немногим, что материально связывало переселенцев с их миром. Плеер был не вечен, и Зверев понемногу перекладывал на бумагу партитуры приглянувшихся произведений. Подключить к этому посторонних категорически воспрещалось, и дело двигалось медленно. Сегодняшний ремонт был не первым, и, припаяв отвалившийся у наушника провод, Борис, решил послушать свой любимый 'Айн, цвай, полицай', за которым следовал 'металл' группы Рамштайн. По ним Борис пытался изучить язык вероятного противника, правда, существенно в этом не преуспев, перешел на традиционный способ. Затем звучала окрошка из песен военного времени и группы Любэ. Эти записи Зверев собрал для своего отца. Зачем Димон сохранил несколько арий из опер, он и сам не помнил, а в конце шли несколько арий из рок-оперы 'Юнона и Авось'.
Федотов задремал под орущих фрицев. Вряд ли Нинель довелось познакомиться с группой Любэ, если только в самом конце. А вот оперные арии мимо ее внимания проскочить не могли, и Федотов сейчас лихорадочно искал ответ на вопрос любимой женщины. Он понимал, что рано или поздно жена задала бы подобный вопрос. И не важно, попался бы ей плеер, или она в полной мере осознала чуждость переселенца этому миру. Вот только что ей ответить?
Мысль навешать лапшу на уши по принципу 'нападение — лучший вид обороны' он благоразумно отринул. Нинель достаточно хорошо изучила Федотова, чтобы не попадаться на такую уловку. Тем более после мощного эмоционального воздействия.
Вывалить на любимую всю правду-матку? Ей и без того приходилось нелегко. Виной тому был слом привычного образа жизни и дефицит общения — двери многих домов оказались для нее закрыты. Да и сам Федотов не мог уделить жене достаточно времени. Он, конечно, старался, но вечная занятость и неумение вести салонный беседы этому не способствовали. Последнее время ситуация стала меняться. Федотов в буквальном смысле заставил себя находить то немногое полезное, что можно было извлечь из светских раутов, да и сам круг общения стал меняться. Федотов с Нинель постепенно становились желанными гостями в среде деловых людей первопрестольной. К тому же приглашения от губернатора, заставили бывших знакомых Нинель задуматься — а не слишком ли они были бескомпромиссны?
— Борис, я жду ответа! — в голосе женщины снисхождения не было от слова совсем.
— А..., — Федотов и сам не заметил, что уже минуту пялится в одну точку, — ответа, говоришь? — зачем-то уточнил путешественник во времени. Получилось, надо заметь, глупо.
Окинув взглядом свою мастерскую, Федотов в который раз подумал, что Нинели трудно понять подобные увлечения.
'А может, все к лучшему? — Борис ухватился за спасительную мысль. — По любому Нинель надо будет что-то объяснять перед началом революции, так не лучше ли это сделать сейчас?'
Последовательность эмоций от женщины не укрылась. Вот ее муж, бессмысленно уставившись в одну точку. Затем, будто прощаясь, он осмотрел свои владения, и, наконец, решился:
— Похоже, придется, но прежде я заварю чай и кофе.
Борис сдвинул в сторону плеер с причиндалками, а на освободившееся место поставил чашки. Жена наблюдала, как он заваривает ей чай, а себе кофе из своей машины. К этому ритуалу он никого не подпускал, но сегодня в его движениях сквозила несвойственная ему суетливость. Такого Федотова Нинель не видела, и не вполне понимала, чем вызвана такая реакция. Музыкальная обработка известных арий ее, безусловно, поразила. Еще больше удивила опера Юнона и Авось, но, по большому счету, ее требовательный тон был розыгрышем, на который Борис повелся. Самое интересное, что таким шуткам ее научил сам Федотов. Их он отчего-то называл наездами. Поначалу Нинель обижалась, потом начала злиться, называя его шутки босяцкими, но постепенно привыкла, и вот на тебе — Федотов, который обычно мгновенно понимал, что его разыгрывают, обмишурился.
Глядя, как ее муж готовится к разговору, она всерьез озадачилась, а не скрывается ли за этими произведениями и необычным аппаратом чего-то очень серьезного? Она задумчиво взяла в руки плеер. Светло-серая, почти глянцевая и приятная на ощупь поверхность. Во всем чувствовался непривычный, но законченный стиль. Аппарат не хотелось выпускать из рук.
На верхней панели надпись SONY Digital Music Player, ниже нарисованы кнопки и стрелки. Отметив несуразность названия, которое можно было перевести как 'пальцевый музыкальный игрок', Нинель перевернула плеер тыльной стороной. Здесь она обнаружила неглубокую прямоугольную впадину, с которой явно что-то содрали. Причем, содрали грубо, оставив на поверхности борозды и клочки черной бумаги. Зачем это сделали, что хотели скрыть? От этих вопросов тревога усилилась.
Будто подслушав ее мысли, Федотов взял из рук жены странный аппарат, а то, что он странный, Нинель не сомневалась с самого начала. О фонографах она знала и убедилась, сколь отвратительно они звучат. Перед отъездом из Парижа ей попалась статья в журнале Радиоэлектроника о записи музыки на эбонитовых дисках по методу германского инженера, фамилию которого она сейчас не помнила. Автор писал о достоинствах портативного механического граммофона, выпускаемого компанией ее мужа и названого 'Патефон'. Там же шла речь о фонографах с ламповым усилителем, которые вот-вот должны выйти на рынок.
— Борис, это электронный проигрыватель? — Нинель, наконец, вспомнила термин из статьи.
— Не совсем, — обойдя кресло, Федотов наклонился над женой, — смотри, нажатие на эту кнопку включает воспроизведение, нажатие на эту останавливает. Сейчас прозвучит своеобразная частушка. Не пытайся понять смысл, его там нет, просто прослушай. Хорошо? — Федотов просительно заглянул в глаза женщины.
— Нет, не хорошо, — Нинель решительно отодвинула руку с наушниками, — Федотов, я тебя не узнаю, ты же решился, а сейчас опять оттягиваешь время.
Борис действительно тянул резину. Начав готовить кофе, он, наконец-то, осознал, ЧТО именно вывалит на голову своей Нинели, и делать это ему категорически расхотелось. Тут же мелькнула спасительная мыслишка, предложить ей неделю послушать записи, а там, смотришь, она и сама откажется. Увы, из этой затеи ничего не вышло, а его, как нашкодившего щенка, щелкнули по носу. Сев в свое кресло, Федотов посмотрел на жену.
— Господи, какая же ты красивая, — фраза вырвалась сама собой.
— Борис, все настолько серьезно? — на этот раз в голосе женщины прозвучало опасение.
— Ну, это как посмотреть, — страх жены, как это ни странно, вернул Федотову обычную уверенность, — Нинель, ответь, что-нибудь для тебя изменится, если ты узнаешь, что этот аппарат Зверев купил в тысяча девятьсот пятом году? — Федотов понял, что нащупал правильную нить разговора.
— Нет, конечно, но где он мог его купить?
— А если в тысяча девятьсот пятнадцатом? — Федотов упрямо вел свою линию.
— Борис, как в пятнадцатом?
— Нинель, ответь, пожалуйста, на мой вопрос, — с нажимом произнес Федотов.
— Да нет, конечно, какая разница, когда он его купил, но я не понимаю, к чему ты клонишь.
— К тому, что этот плеер Зверев приобрел в две тысячи четвертом году, и называется он цифровой музыкальный проигрыватель японской фирмы 'Сони'. Музыка в этом устройстве записана в так называемом цифровом формате, а считывается специальным лучом света вот с этого диска, — Федотов ловко выщелкнул переливающийся цветами радуги компакт диск емкостью 750 МБ, — его надо держать вот так, — Федотов осторожно вложил в руки жены диск, — только не прикасайся к радужной поверхности.
Треп о технологии давался легко, обеспечив переселенцу передышку, а женщине возможность осмыслить сказанное. Отказываясь верить, Нинель растерянно перевела взгляд с мужа на диск и обратно.
— Он побывал в будущем!? — возглас прозвучал шепотом и еще тише продолжение. — И ты, вместе с ним, и Мишенин?
— Нинель, стоп! — команда прозвучала резко, а вместо компакт-диска в руке Нинель оказалась рюмочка коньяка, которую Федотов успел наполнить, пока готовил чай, — зажмурь глаза и махом, как извозчик.
В порядке 'шефской помощи', Федотов показал, как это надо делать, а Нинель тут же был предложен соленый огурчик.
— Я понимаю, что коньяк солеными огурцами закусывают только босяки, но тут ничего не поделать, детство у меня такое было. Да ты сама мне это не раз говорила, но сейчас надо повторить. И не отказывайся, так надо! — Федотов вновь добавил в голос металла.
Вторая прошла хуже. Нинель закашлялась, а Федотов, слегка поглаживая, одновременно мягко похлопывал жену по спине, приговаривал.
— Ну, вот и хорошо, вот и славно, теперь я с чистой совестью расскажу тебе, что такое рок-музыка, и какие наряды носят женщины в будущем, а остальное завтра, но не все, а частично. Только не надо мне возражать. Все будет хорошо, пойдем потихоньку наверх. Поздно уже.
Уснуть удалось к четырем ночи, и все это время Федотов рассказывал, что такое рок-музыка, и как зародился этот стиль. Много времени ушло на объяснение, что такое музыкальный синтезатор. Попытки перевести разговор на тему: 'А как вы туда попали?' решительно пресекались. Впрочем, Нинель и не настаивала, зато научилась управлять плеером. Засыпая, она сожалела лишь о двух моментах. Во-первых, никому этот аппарат показывать было категорически нельзя, а, во-вторых, она так ничего и не услышала о нарядах.
Утром Нинель первым делом убедилась, что плеер ей не приснился. Вот он, в ее столике, там же записка от Федотова, в которой тот извинялся, что не разбудил, не поцеловал, и к обеду его не ждать. Ну, это как обычно, и как обычно женщина почувствовала легкий укол ревности.
Потом она на носочках прошлась по спальне. Так она делала каждый день, начиная с самого раннего детства, и как в детстве жизнь обещала ей волшебные таинства. Она даже знала, какие именно ждут ее сегодня, но не торопилась. Сначала надо заняться собой.
Нинель приняла душ. Посмотрела на себя в зеркало. Долго расчесывала волосы, после чего занялась макияжем. Это модное словечко пустил в оборот известный гример императорского театра Макс Фактор. Нинель только недавно узнала, что его знаменитый принцип 'цветовой гармонии' грима появился на свет после общения со Зверевым. А недавно во Франции открылась парфюмерная фабрика ее мужа, выпускающая всю гамму чудесных гигиенических кремов и губных помад. Каждый покупатель получал брошюрку с рекомендациями по сочетанию цветов парфюма от 'Макс Фактора'. А еще фабрика производила удивительные зубные пасты в тюбиках. Эта пасты препятствовали заболеванию зубов. Сейчас в случайность встречи Фактора со Зверевым в купе с созданием модной парфюмерной фирмы женщина не верила. Слишком все получилось складно.
Позавтракав, Нинель достала плеер и вскоре порадовалась, что Федотов ее предупредил: 'Нинель, первой пройдет частушка, под названием 'Айн, цвай, полицай', дальше три вещички группы Рамштайн, но, знаешь, это все хорошо только для изучения той культуры, а вообще-то это мусор'.
На вопрос, почему он называет германцев фрицами, муж только пожал плечами, мол, и сам не знает. После 'орущих фрицев' (теперь с таким определением Нинель была согласна) зазвучали русские мелодии, и опять она была благодарна Федотову, предупредившему ее, что это сугубо песенный жанр, как бы почти народный. И действительно многие песни казались народными, чего категорически нельзя было сказать о некоторых из них. Особенно выделялся романс 'Кавалергарда век не долог', который с легкой руки Зверева пошел гулять по всей России.
Но больше всего Нинель привлекла классика, а после очередного прослушивания классики в рок-обработке она признала, что эти произведения раскрылись по иному. Нет, не лучше и не хуже, а просто иначе. Как если бы упавший на картину солнечный луч высветил иной замысел Творца. Нинель было невдомек, как ей повезло, ведь Зверев записал только самые 'приличные' варианты рок-обработки.
Незаметно для себя женщина стала вспоминать последние месяцы своей жизни. Поначалу ей все было внове, но постепенно стал ощущаться дискомфорт. Часть прежнего круга общения от нее не то чтобы отвернулся, но в нем она стала чувствовать себя лишней. Другая часть стала не интересна ей самой. К тому же и сам Федотов, как ни старался, но не вписывался в эту тусовку. Произнеся про себя это словечко, женщина сделал в памяти зарубку непременно расспросить мужа, откуда пошел жаргонизм 'тусовка'.
Нинель понимала, что ее Федотов человек занятой и увлеченный, но только теперь осознала, до какой степени он погружен в свои проблемы. Благо, что Борис незаметно стал втягивать ее в эти заботы. Это она осознала далеко не сразу. Для начала он ее попросил помочь с редакций журнала, потом стал рассказывать о заводе. Каждый вечер она стала узнавать о текущих делах. Нинель и сама не заметила, как стала втягиваться. Люди, о которых рассказывал ее муж, стали ей интересны. Некоторые оказались близки и понятны, другие эгоистичны и своенравны. Когда-то Нинель работала в редакции одного из журналов, и сейчас, благодаря ежевечерним беседам с Федотовым, ей открылся смысл некоторых действий тогдашнего главного редактора. Федотов же назвал его толковым управленцем.
