Паук

"Странные вы двулапые".

— Согласен.

Мы посидели ещё какое-то время вместе. Потом Далон встал,

— Ладно, пойду сдавать смену. Ночью будет дежурить Парот. Не трогай его.

"Хорошо".

Вместо Далона заступил однокладковый Крупного — Вил. Вообще, он какой-то безликий, поэтому проще его называть так, как называют его остальные. Поскольку делать было нечего, я решил переговорить с ним.

"Хорошей ночи Вил", — подошёл я к нему на расстояние, чтобы не испугать.

— Мне нельзя громко говорить, — произнёс он, при этом, если бы я не умел читать мысли, то не услышал бы его, — Подходи поближе.

Я хотел послать ему мысль, о том, что они вроде от меня охраняются, но любопытство оказалось сильнее. Я подошёл к нему.

— "А ты чего, не боишься меня?"

— Нет. Если бы ты хотел, давно убил бы. А так, интересно. Кому скажу в деревне, что с пауком разговаривал, не поверят. Да и остальные так же думают, — при этом Вил снял панцирь с головы. — Может, я конечно не мудрён, но и не туп. Рыжие с тремя десятками воинов свободно справляются, а тут красный. Я даже не видел таких как ты.

Не знаю почему, но вот в этот момент, он мне понравился больше всех остальных двулапых вместе. Может потому, что не пытается обмануть меня и его мысли выражаемые, не расходятся с внутренними. Может, потому, что не почувствовал омерзения ко мне.

— У нас в деревне, старики рассказывают, тоже такой рядом селился. Поначалу боялись, а потом он как-то пастухов от волков спас, и ему стали барашков даже приносить, а он помогал, чем может. Так говорят, даже дети с ним играли, только помер он скоро.

Первоначальное мнение о Виле быстро скатилось вниз. Оказалось, он с виду молчалив, а так... Я узнал о его деревне всё, от количества жителей, до местных названий холмов, рек и лесочков. Спас меня от этого обилия знаний Крупный,

— Ещё слово и страж понесёт все вещи завтра, — тихо произнёс он из своего кокона.

Я поспешил ретироваться, тем более, что головогудь, то ли от рассказов Вила, то ли по причине вышедшей луны, заныла дикой болью. Побегав по округе некоторое время и поняв, что боль не уйдёт, я решил заняться делом. Это в какой то мере отвлекает от боли.

В свете выглянувшей луны, скальный массив, находящийся рядом, выглядел довольно забавно. Я даже оценил несколько мест, позволявших мне спрятаться полностью на почти вертикальной стене.

Подъём был долог, под его конец лапы слегка дрожали. Длительность в основном составляла необходимость выпускать паутину, которая бы не прилипала к скале, то есть приходилось ждать, пока она окрепнет и затвердеет. Рассвет я встретил на живописной скале, отдающей в свете солнца слегка красноватым цветом, который после линьки приобрёл для меня какое-то приятное значение.

Я бы не услышал мыслей двулапых, но их крики снизу, прямо ворошили волоски. Мою мысль они не слышали. Пришлось скинуть камень, после чего я был замечен. Спускаться я не стал, пошевелив свободно висевшую паутину, дал понять, чтобы привязывали свой груз. На удивление, все двулапые сняли панцири и, связав их вместе, прицепили к паутине. Следом пошли остальные их вещи. Пытаться распутать их замысловатые узлы я не стал, просто отсекал их вверху и слегка наращивал паутину. На третий раз, мне не удалось скинуть её вниз. Вернее бросил хорошо, но она зацепилась за один из камней. Парот довольно ловко достиг места зацепа и снял паутину. Подъём продолжился. Вещи не все перекочевали наверх сразу, в какой то момент к паутине зацепился Далон, пришлось поднимать его, потом последовал Крупный и Харик. Парот последовал последним, как и куль с горшками. Поднимал его не я, я бы сбросил, уж больно заманчивая ситуация. Тянули его крупный и Разговорчивый, такое имя приобрёл после пережитой ночи Вил. В следующий раз, лучше к самке пойду, чем остаться с Вилом, там хоть знаешь чего ожидать.

После подъёма наверх, Далон сказал:

— Я вообще думал правее начать, там проще, но если мы такими темпами будем восходить, то за два дня достигнем пещеры.

Корявая похвала если честно. Вот если бы конкретно сказал, мол, Крепкий молодец. А так, тщедушно и недостойно.

До зенита мы шли по узкой тропе вдоль скал. Дальше вновь следовал небольшой подъём, на котором мне пришлось снова выпускать паутину. В этот раз двулапые поднимались сами, потому как тянуть паутину получалось плохо, она постоянно цеплялась за выступы скал. Неприятный инцидент случился с поднимающемся последним Шерстяным, он сорвался на середине подъёма и повис на одном из выступов. Взгляды двулапых пересеклись на мне. Я посмотрел вниз.

"Жаль. Если сорвётся, то насмерть. Мучаться опять же не будет".

— Ты ему не поможешь? — спросил Харик.

"Зачем? Он даже не просит о помощи".

— Креп! Помоги ему!

"Упасть? Я вам обещал, что не буду бить ментально".

Вокруг повисла тишина, в том числе и мысленная.

"Как с вами тяжело, ни подняться толком, ни поговорить", — я начал спуск вниз.

Дойдя до Парота, я перебрал несколько вариантов. Лучшим из них, казался лёгкий ментальный удар по нему. Я вроде, как и не виноват останусь. Парот смотрел на меня вытаращенными глазами, наверняка понимал ситуацию. Я по возрастающей панике понимал, что он понимал.

"Он точно нам нужен?", — пытаясь образумить двулапых, отправил я наверх, но так, чтобы и Шерстяной слышал.

— Он кроме горшков имеет секреты битвы с пауками, — откликнулся Безмысленный.

"Вот этого я и боюсь", — отправил я в ответ, обвязывая задними лапами одеревеневшего охотника.

"Ты хоть понимаешь, — спросил я его, — какого соблазна ты меня лишаешь? Как было бы сейчас просто избавиться от тебя?"

Парот молчал.

"Отпускайся".

Никаких действий.

"А можно, — отправил я мысль наверх, — я ради спасения его ударю?"

Тут хелицеры двулапого соскользнули, и он повис на паутине. Сорвавшееся тело ударом вырвало из расщелины одну лапу. Сладкая мысль ужаса от Шерстяного окатила меня. Я постоял немного, наслаждаясь. Шерстяной скрёб по гладкой скале хелицерами, увеличивая моё удовольствие.

"Не дёргайся, сорвёшься. Ну, или дёргайся".

Шерстяной замер. Я начал подъём. Шутки, конечно, хорошо, но в паре мест, я действительно подумывал о том, не сбросить ли мне его. Трещин для лап, было слишком мало, и хитин лап иногда прогибался. Одно дело поднимать себя, а другое — непривычный вес, тем более что из-за двулапого приходилось отстраняться от поверхности скалы. Достигнув одного из выступающих козырьков, я послал охотнику мысль,

"Отпускайся".

Он видимо схватился за опутывающую его паутину обеими хелицерами, поскольку груз зашатался. Я не удержался от соблазна попугать, и срезал лапой одну из нитей. Он упал слегка ниже, повиснув на остальных. Жаль, мне не видно было его шерстяного лица, наверняка волосы дыбом.

"Готовься, я сейчас срежу все нити"

Я ещё чуть-чуть потянул со следующей мыслью:

"Снизу тебя уступ. Потом я сплету тебе паутину и двулапые вытащат тебя. Вдвоём можем сорваться".

Двулапый не двинулся, я срезал ещё одну нить. До него, кажется, стала доходить моя мысль, и он постарался прижаться к скале.

"Аккуратней, ты не упадёшь. Я чуть что удержу. Или нет...", — я резанул последнюю нить и Парот упал лапами на уступ. Я задней лапой прижал его к скале.

"Теперь постой немного", — я начал выпускать паутину.

Двулапые подняли белого Парота. Его шерсть, стала похожа на шерсть Безмысленного. Я с интересом наблюдал.

"Вы можете линять?" — я указал лапой на голову Шерстяного, при этом он слегка дёрнулся.

— Это от испуга, — сказал Крупный.

"А чего он так испугался?"

— Упасть наверно.

Двулапые устроили привал. Далон напоил чем-то Шерстяного, и он стал более осмысленно смотреть на окружающий мир.

— Он специально подрезал паутину, — были первые слова охотника.

— Нет, — возразил Разговорчивый, — она об уступ перетёрлась, я, когда поднимался, видел. Тебе говорить не стал, ты уже всё равно следом шёл.

— С этого момента поднимаемся по одному, — подытожил Далон.

Когда Шерстяной пришёл в себя, ко мне подошёл маг.

— Спасибо Креп. Я боялся, ты его скинешь.

"Я тоже".

Далон пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал. "Просто время ещё не пришло", — подумал я про себя.

Надо отдать должное Шерстяному, он довольно быстро пришёл в себя, и мы продолжили путь. Для интереса я послушал мысли охотника. Но кроме неимоверной радости, что он жив, ничего хорошего не получил. Без панцирей на голове шли уже все двулапые. Поэтому я прислушался ко всем. Обычные мысли рабов. Как тяжело. Как устали. Поесть бы. В этот момент меня стала разочаровывать наша компания. К сумеркам остановились около ещё одного подъёма.

— Приблизительно шесть черёд осталось, — сказал Далон. — Завтра после обеда будем на месте.

"Что такое череда?" — после спасения Шерстяного, мне негласно разрешено ходить рядом с двулапыми, чем я и пользовался, нервируя спасённого.

— Мы время делим на череды. День состоит из десяти черёд и ночь из десяти.

— Говорят, — включился в разговор Крупный, — дневные череды это пальцы на руках Великого, а ночные — на ногах.

"А кто такой Великий? И что такое пальцы?"

— Ну-у-у...

— Не забивай голову чело... пауку, — прервал Крупного Далон, — ты ему ещё историю Великого расскажи. Завтра когда пойдём, я тебе буду говорить, сколько это — череда. Более-менее сориентируешься. Ну, а более подробно надо день около палочки, от которой тень падает просидеть, тогда поймёшь. Ладно?

"Хорошо".

— А пальцы, вот, — он пошевелил хелицерой передо мной.

"Клешни?"

— Ну, по твоему — да.

"Понятно".

Когда стало темнеть, ко мне подошёл Харик,

— Спасибо.

"За что?"

— За Парота.

"А почему ты говоришь спасибо?"

— Парот, он... Он гордый.

"А ты значит, нет? Да и я не о Пароте спрашиваю. Почему ты говоришь спасибо?"

— Кто-то же должен.

"Зачем?"

— Ну, чтобы тебе приятно было. Должна же быть благодарность.

"Ты думаешь, мне стало приятно оттого, что я спас Парота?"

Пока Харик обдумывал мой вопрос, я добил свою мысль,

"Очень сомнительное удовольствие".

— А зачем ты тогда его спас?

"Ты же сам говорил — доверие. Ну, и ты попросил, — не рассказывать же ему, что Шерстяной это лучшая гарантия того, что они не забудут взять книгу из норы. У него это основная цель, как и у меня. А уж потом забрать у двулапых, это как молодь по отвороткам разогнать. — Лучше скажи, почему вы так за него переживаете? Ну и упал бы он, что бы изменилось?"

— Во-первых, он всё-таки человек, — произнёс Крупный, следующий по пятам за Хариком и слышавший наш разговор, — а во-вторых, у нас слегка напряжённые отношения с кланом Мохнатых. И если мы придём обратно без него, отношения ещё больше могут накалиться, что в свете смерти кланра не очень удобно.

"А если он в норе погибнет?"

— Если погибнет, значит, так Великий решил, но лучше бы он выжил.

В последнем, я сильно сомневался, но озвучивать сомнения не стал.

"Кто такой Великий? Ты уже второй раз вспоминаешь его".

— Это воин, который после смерти стал богом и теперь помогает людям, верящим в него.

Я некоторое время переваривал знания полученные от Крупного.

"Как после смерти?"

— Когда мы умираем, то наш дух переходит в иное бытие, не связанное с телом. Кто в своей жизни был честным и храбрым воином, попадает в наркланье Великого, а кто нет — исчезает совсем. Иногда Великий призывает к себе достойных и нужных ему воинов, иногда сам вселяется в них, чтобы подарить им победу.

"Как после смерти он может кем-то управлять?", — мне стало любопытно.

— Ну, он же Великий.

— Рагоз, — к нам приближался маг, — я же просил тебя не забивать богами голову Крепа. Тем более что ты не самый лучший рассказчик, только запутаешь. Харик иди спать.

"А почему Харик слушается тебя, а Рагоз Харика?", — спросил я Безмысленного, когда Крупный и Харик ушли.

— Харик сын кланра, он по рождению выше нас. Ну а меня он слушается потому, что молод.

"А сколько ему?"

— Шестнадцать холодов.

"И ты его считаешь молодью? Мне, всего четыре цикла, по-вашему, я тоже молодь?"

— Пауки взрослеют раньше. Люди ходить тоnbsp; "Зачем? Он даже не просит о помощи".

начинают только после первых холодов.

Говорить Безмысленному о ещё одном пункте в несовершенстве людей я не стал, думаю, он это и так понял.

Ночью, у меня были видения. Мне казалось, что я двулапый, и рядом со мной бегала самка-молодь, такая же, как и та, что осталась в норе. Отошёл я от видения из-за дикой боли в головогруди. Иллюзия была так реальна. Вот и вновь признаки сумасшествия. Боль не давала думать. Боль была настолько сильной, что казалось, панцирь расколется. Я попытался лапами скинуть боль, понимая, что это невозможно, я всё равно скрежетал ими по панцирю. Боль стала уходить только с первыми лучами светила.

Подъём в этот раз выполнили без происшествий. Шерстяной безумно боялся, но желание обладать книгой пересилило. Кстати, я узнал, зачем она ему. Он хотел ездить на арахниде! И даже представлял меня в роли коня. Вот чувствую, споткнётся он, после того как достанем книгу. Сильно споткнётся, причём на подъёме.

Сразу после подъёма нам пришлось спуститься, а потом вновь подняться, так как перед нами оказалась широкая расщелина. Я предложил сначала перебросить паутину прямо через неё, но двулапые почему-то отказались. Причём все сразу вспомнили подъём Шерстяного.

Когда мы добрались до Паучьей горы, солнце уже почти коснулось горизонта, окрашивая в красноватый оттенок скалы.

10. Нападение.

— Креп, иди сюда, — позвал Крупный.

Я подошёл и выглянул туда, куда показывал Рагоз. Внизу был виден вход в мою нору, над которым сидели два чёрных охотника. Я тут же отпрянул и лапой слегка оттолкнул Крупного от края скалы.

— Ты чего?

"Что так громко мыслишь? Они, конечно, не далеко слышат. Но слышат. И одень панцирь. Когда он у вас на головах, вас только впереди слышно. А так по округе".

— Кто они?

"Ты что, арахнидов не видел?"

— Нет.

"Иди панцирь одевай".

Я подошёл к краю и внимательно осмотрелся. От норы, вниз, убегала дорога. Пауки даже не шелохнулись, это хорошо. Они, кстати, действительно были не заметны на скалах, просто я знал излюбленные места их караула. По ленте дороги поднимались какие-то точки. Издалека было плохо видно, тем более что тень от соседней горы частично накрывала этот склон. Кто-то прикоснулся к задней лапе. Я слегка спятившись развернулся. Разговорчивый молча махнул мне хелицерой, приглашая следовать за ним.

— Что там? — спросил Безмысленный.

"Два охотника на входе, ещё с пяток тащат добычу".

— Рабов? — спросил Харик.

"Да. Уже в коконах. Видимо перевариваются".

Чувствуя нарастающее отвращение вперемешку с ужасом от Мелкого, пришлось поправиться:

"Нет, конечно. Мы не едим двулапых без крайней необходимости".

— А ты ел?

"Ну, раз в луну разве что. Когда очень хотелось чего-нибудь мерзкого".