Бег по лезвию клинка

— Проходи, садись и чувствуй себя со всем комфортом. Его ведь немного осталось, — заржал Марио, после чего направился вперед, по направлению к центру помещения.

Я последовал было за ним, но натолкнулся на еще один силовой барьер, на сей раз практически незаметный. Так, значит его деактивация происходит тогда, когда с ним соприкасается тот, у кого есть некий электронный ключ... Что ж, учтем на будущее, вдруг да пригодится. Пока же действительно присяду, расслаблюсь до определенной степени и попробую выжать максимум полезной информации из происходящего. Только вот нет у меня особого доверия к здешней мебели, не обессудьте. Вроде бы обычный офисный стул, но мало ли что туда нашпиговали. Лучше я на пол приземлюсь, так оно надежней будет.

А Марио то не так прост... Извините, немного не так выразился — он еще более сложен, нежели могло показаться вначале. Простой гончий вряд ли смог бы так просто беседовать с местными заправилами, не тот уровень. Тогда что? А хрен их там разберешь! Остается лишь подождать малость, пока соберутся все те, кто помимо своего желания стал "звездами" этого реалити-шоу, отличающегося крайним натурализмом и жестокостью.

— Прошу внимания, господа и дамы, которые сегодня собрались в этом зале, — заорал Холбик ничуть не хуже профессионального конферансье. — Думаю, вам приятно будет знать, что наследующий день все или почти все граждане Республики узнают ваши имена, которые отныне будут вписаны в историю Игры! Что? Неужели неприятно? увы, увы, об этом надо было думать раньше. Наше гуманное государство никогда не включает в списки Игры тех. кто полностью следует правилам поведения, которые мы столь тщательно и с любовью выработали.

— Не ерничайте, Холбик, — проворчал один из незнакомцев. — Все равно в эфир пойдет смоделированная версия происходящего, зрителям вовсе не нужно знать то, что происходит на самом деле. Да и пугать наших участников сверх меры не нужно, могут получить нервный припадок или инсульт... Что тогда с ними делать?

— Успокойтесь, Олаф, подлечим при необходимости. Раньше срока никто еще не умирал. К тому же среди нынешней дюжины есть несколько интересных персонажей, которые станут украшением этого раунда.

Олаф? Ну и ну, какие люди пожаловали! Ведь это наверняка Олаф Серлафсон, он же первый заместитель главы Службы Социоэтики. По крайней мере, внешнее сходство налицо: блондин, рубленые черты лица, сломанный нос... Поговаривают, что его слово гораздо более весомо во всей структурах, нежели какие бы то ни было высказывание непосредственного начальничка, коий во многом фигура номинальная. Не скажу что польщен, но все же сей факт придает сложившейся ситуации некоторую пикантность. А кто же последний из присутствующих здесь? Не то чтобы знать очень хочется, но все же надо бы ознакомиться. Хотя... вряд ли они сильно желают представляться мне и остальным одиннадцати участникам Игры. По сути это примерно из той же оперы, что исследователю расшаркиваться перед лабораторными крысами. Быть может сравнение и грубовато, зато уж точно отражает суть вещей.

— Мне кажется несколько опасным использовать в Игре некоторых ее участников, — вступил в разговор третий. — Благоразумнее отправить их прямо на Остров Боли. Там они никому не причинят вреда, как этот ваш Клим Крайц. Он уже убил троих и это заставляет задуматься.

— До чего же вы осторожны, мистер Малковиц, — издевательским тоном ответствовал Олаф. — Всего то вы опасаетесь, обо всем хотите проконсультироваться во всех инстанциях. Интересно, а перед тем, как взобраться на толчок, вы тоже с референтами консультируетесь? А то ведь перепутаете и сядете на "трон" задом наперед.

— А не пошли бы вы, Олаф... Могут пострадать Гончие.

— Ну так что с того? Это их работа, которая приносит не только деньги, но и удовольствие. Разумеется, там есть примерно половина тех, кто свято верит в то, что погибать будут только участники Игры, но никак не они... Да что я вам рассказываю, пусть лучше Марио ответит, он у нас в этой сфере признанный специалист.

— Дохнут по большей части как раз те самые слюнтяи, которых навязывают нам сверху, — хлестнул остальную троицу взгляд безумного воина. — Вы, Олаф, знаете это хорошо. Кого присылаете? Идиотов, которые верят, что их цели должны с тихим визгом убегать от направленного на них оружия, а будучи загнанными в угол, валиться на землю, размазывая слезы и сопли. Да, они с радостью готовы убивать, но сами никак не готовы быть убитыми. Тьфу на них!

Марио и в самом деле смачно плюнул на пол... Подумал, растер плевок ногой и внимательно уставился на Малковица. Тот занервничал, лицо пару раз дернулось. Я его понимаю, поскольку очень даже неприятно, когда на тебя смотрит тип, привыкший убивать, а главное умеющий и любящий это делать.

— Хотите забрать некоторых в свою тюрьму? Да подавитесь! Только потом не удивляйтесь, что ваше шоу перестанет служить тем целям, для которых предназначено. В жопе все окажетесь... И вы, и Олаф, и многие другие.

— Игра не шоу, а показательное наказание преступающих нормы и правила, установленные в нашей республике, — вякнул было Малковиц. — Люди на деле убеждаются, что...

— В чем там они убеждаются? — ехидно вопросил Холбик. — Старина, тут все свои и не стоит выплевывать на нас ту словесную жвачку, что преподносится существам у телеэкранов. Игра — один из надежнейших способов поддержания существующей системы отношений в обществе. Ей пугают всех, кто отклоняется от прописанных норм и делают это крайне успешно. Не веди себя плохо, а то будешь не смотреть на Игру, а участвовать в ней.

— Вы еще скажите, что Игра это инструмент принуждения, как старые тюрьмы!

— Да, Малковиц, да. Кстати, и ваш остров Боли по сути своей есть страх и ужас. Пусть по сравнению со старыми тюрьмами это курорт, но живущий в настоящем времени он страшит не менее, а то и более, чем средневековые казематы тех, кто жил тогда. А Игра... Аналог смертной казни. Случаев, когда участники выживали, не слишком много. Кстати, мы ведь сами решали, когда и кто должен остаться, так что не корчите из себя белую овечку. Не к лицу это вам. Хотя, наша Игра не только страх, но еще и возможность.

— Для остальных людей не идти против норм, правил, законов!

В ответ на эту высокопарную чушь Марио и Холбик откровенно заржали, ну а Олаф ограничился злобной усмешкой. Я их понимал, причем очень даже хорошо — нет ничего хуже, чем выслушивать заправилу, насквозь пропитавшегося ханжеством и притворством, но по сути своей такого же как они.

— Бросьте, Малковиц, бросьте эти ваши излияния, — рыкнул Марио. — Шестнадцать лет я состою в Гончих и последние три года возглавляю их. Кому как не мне знать, кто мы и что мы есть такое. К нам тянутся все те, кто иначе станет большой головной болью для вас. Если человек не Гончий, то он или участник Игры, или постоялец вашей тюряги. Ну... это я про определенную категорию людей, сами понимаете. Кстати, к тут присутствующим это тоже относится. Все четверо из нас тоже... сильно отличаются от обычных людей и все, за исключением Малковица, не собираются скрывать это.

— Ты отвлекся от темы, Марио.

— Извини, Гард, возвращаюсь. Сделайте Игру пресной, и тогда ваша модель государственного устройства не рухнет, но один из камней в основании вы выбьете. А где одна прореха, там и другие появятся. Уберите оттуда тех, кто способен убивать и тогда... Помните, что была одна такая забава, где на арену выпускали быка и люди убивали его при помощи холодного оружия.

— Да, и что с того?

— Но это же очевидно! — не разделил Марио недоумения своего собеседника. — Эта забава мигом утратила первоначальную популярность, когда быков стали выпускать одурманенными, под воздействием всяких разных препаратов. Они заботились о людях, исключая возможный риск. И чем это закончилось? Даже последним идиотам стала ясна искусственность зрелища и на трибунах остались лишь убогие садисты, боящиеся собственной боли и обожающие чужую. А такие все трусы и ничтожества.

— Слушайте, Малковиц, слушайте, вам дело говорят, — недружелюбно оскалился Олаф. — Уберите из Игры тех, кто может оказывать сопротивление, и тогда вы уверите всех в том, что она всего лишь блеф. Потом это еще сойдет, но сейчас рано, наши зрители еще не настолько отупели.

— Не все из них...

— Верно, Марио. Хоть я тебя и сильно не люблю, но ты умен. Да и часть Гончих разочаруется, потеряв вкус к охоте. Обратимся к специалисту... Что сделаю такие как ты, если поймут, что нет тех ощущений? Неужели примут все как есть?

Оскал... Словно пасть хищного и абсолютно безжалостного зверя распахнулась перед собеседниками гончего, показав, что шуточки с ним лучше не шутить. Страшная, очень опасная и практически не контролируемая личность.

— Тогда мои ребятки станут вашим ночным кошмаром, Малковиц. Вашим... Всех тех, кто стоит на вершине и так любит чувствовать себя в безопасности. Гард подтвердит, он такой же как я, только более лощеный. Но троньте его любимую Игру, он сразу же вцепится вам в самое сердце и сожрет его сырым, с аппетитом причавкивая. Мы с ним звери, которых не приручить, можно только кормить и развлекать, чтобы бросались не на всех подряд, а на врагов. Отнимите радость дарить смерь и мы возьмем ее сами!

— Вы ничего не сможете! Армия, полиция, служба социоэтики...

— Детки, которых кормили молочком и манной кашкой, — презрительно скривился Марио. — Они не знают, что такое кровь на руках, поднимающаяся от кончиков пальцев до локтя. Медленно, постепенно, стирая все ваши нормы и правила. Теплая кровь, которая не греет, но притягивает. Это наша суть, мы убиваем чтобы жить и живем, чтобы рисковать. А вы? Спрятались за картонные стены гуманизма и думаете, что теперь в безопасности. Ха! Рассказывайте это друг другу и тем лопухам, которые называются у вас добропорядочными гражданами... А нас не трогайте, даже не думайте идти поперек!

Маска была сброшена... Нет, я не имел в виду самого начальника Гончих, он, как мне показалось, сроду не давал себе труда скрывать что-либо. Я насчет Гарда Холбика, почуявшего, что его хотят в чем-то ограничить. И куда только делся имидж холеного респектабельного столпа общества? Да прямо под хвост первой же пробегающей мимо собачки. Теперь это был брат-близнец Марио... Малковиц, казалось, проглотил язык от изумления и шока или же просто засунул его себе в задницу и решил притвориться ветошью. Ну а Олаф оказался гораздо более рассудителен, хоть и был несколько иной породы.

— Холбик, Марио, не стоит так близко воспринимать слова нашего дорогого Малковица. Поверьте, никто из нас не собирается ограничивать Игру без вашего согласия. Это НИКОМУ не нужно.

— Хочется верить, — протянул уже успевший вновь набросить на себя маску Холбик. — Игра, а значит и Гончие по сути своей единственная отдушина, которая не дает всей вашей системе взорваться изнутри.

— А давление в котле на пределе...

— Верно, Марио. Только всяким там малковицам невдомек, что нельзя построить государство, где нет войн, преступности, смертей... просто жизни вне правил. Это даже Серлафсон понимает, хотя и не в восторге.

— Понимаю... Поэтому и сушествуют Игра, Остров Боли и еще несколько подобных структур. Я прагматик, господа, в отличие от других, кого все больше на вершине власти. И я боюсь, что все это рухнет в скором времени с таким треском...

— ...что пингвины на далекой льдине пукнут и спляшут фокстрот, — заржал Марио. — Умный ты мужик, Олаф, но нет в тебе той злости и твердости. Убить сможешь, но потом мучаться будешь. Висишь себе на границе между моим миром и этой бледной немочью и никак не решишься сделать последний шаг.

— Все, баста! Закончили тему! — взвыл Олаф. Все остается как раньше и никто не собирается ничего менять. У нас вообще завтра Игра, а еще участников инструктировать надо. Гард, ты прикажи, чтобы их сюда запускали.

— Нет вопросов. Один так вовсе тут.

— Что?!

— Ну и чего ты кипятишься? — ответил Холбик вопросом на вопрос. — Это всего лишь Крайц, о нем мы уже упоминали.

У Малковица проявился такой вид, словно его напоили касторкой и она того и гляди начнет действовать. Серлафсон был более сдержан, хотя создавалось впечатление, будто ему на завтрак досталась ветчина повышенной тухлости, которую он вроде бы проглотил и теперь чувствует себя малость неуютно. Понимаю... Весь их разговор ну никак не был рассчитан на посторонних, а тут такая бяка на совочке. Хуже... коровья лепешка на совковой лопате.

— Он может рассказать!

— Олаф, не неси околесицу, не маленький, — ухмыльнулся Холбик. — Ну кто его услышит во время Игры, сам подумай? Это же смертник... А сюда его притащили еще и потому, чтобы прочувствовал свое положение.

— Тогда какой смысл ему участвовать в Игре, если он смертник? — прорезался Малковиц.

— Воин сражается до самого последнего момента с надеждой или выжить, или просто утащить за собой побольше врагов. А последний миг — это когда смерть уже сделала свою работу. А впрочем, он и сам тебе это скажет, директор Острова Боли.

О, какая честь, обо мне вспомнили и даже предложили высказаться... Не скажу, чтобы меня это сильно обрадовало. Скорее уж наоборот, все сказанное могло уронить в путины глубочайшей депрессии любого человека, если бы не одно "но". Есть, как я только что понял, одна воистину целительная сила, могущая очищающей волной выбросить из разума все уныние, отчаяние, страх... И имя этой силе — ненависть! К кому? Естественно к тем, благодаря кому я влип во все это дерьмо по самые уши. Разряды нервной энергии нескончаемым потоком шли через мой мозг и я понимал, что подобное способно навсегда изменить меня, вот только возражений не было ни единого. Ведь альтернатива духовному перерождению была больно нерадостной... Тут выбор прост — или ты дичь, или охотник. Убивать или быть убитым, что вы выберете?

Нет, не так, я уже успел почувствовать, что такое смерть других, благо приложил к этому руку в самом прямом смысле. Убивать так, чтобы это стало не шоком и экстраординарным событием, а делать это так, как делают воины, убийцы, наемники... подчиняясь разуму, а не тому, что пытаются вложить разные там нормы и правила.

— Да, я приму участие в вашей похабной Игре, — усмехнулся я, причем теперь эта усмешка была не нарочитой, а где-то и настоящей. — Только как бы ВАМ не пришлось об этом жалеть. И уж точно я не собираюсь жаловаться всяким там ублюдушкам в белых пиджачках и с гнилой, трусливой душонкой. Лучше я выпущу им кишки и понаблюдаю, как это будет сочетаться с их, с позволения сказать, идеалами построение гуманно-альтруистического общества. А теперь я умолкаю... Если кто из вас и услышит меня, то когда будет стоять под прицелом. Я сказал, а вы услышали.

— Браво, браво, браво... — лениво хлопнул в ладоши Марио. — Твои намерения меня радуют, осталось удостовериться, как ты будешь вести себя в Игре. Убивать для тебя теперь не в диковинку, так что, возможно, я и сам пиму участие. Но это еще только мои предположения.

— Но он... опасен, — взвизгнул Малковиц. — Вдруг он все же расскажет о нашем сегодняшнем разговоре.