Вышивальщица и топор Ларны

Уверенность согрела руки и прогнала сомнения. Уверенность сделал больше, чем прежняя опасливая осторожность. Может быть, — прикинул Малек, выбираясь на стекло, — так действует на Шрома его тагга. Греет, умаляя беды и даруя веру в хорошее...

— На тебя упало крупное такое и внезапное вдохновение, — предположил Ларна, наблюдая, как Малек возится и прищелкивает языком любимый барабанный ритм. — Ох, смотри, опасная штука. От него до самоуверенности — шаг шагнуть. Я знаю, точно так получил метку на лице. Это был мой пятый выр. Я казался себе непобедимым. Он был силен и стоил... — Ларна тяжело вздохнул. — Пожалуй, жизни он стоил. Но тогда я думал иначе. Он испортил мне лицо и порвал ребра. Я поблагодарил его за науку и дал ему легкую смерть. Малек, тебе очень противно слушать меня?

— Нет, мне интересно, — сообщил Малек, закончив крепить обманное стекло и заново на него выбираясь. — Вовсе я не самоуверенный. Просто я в свою родню верю, это другое. Знаешь, я только теперь и понял: мы точно родня. Внутри что-то изменилось, выправилось. Это мой герб, мой замок и мои дядьки. Все всерьез. Тебе такое слышать не смешно?

— Грустно. Шром отдал мне победу в своем последнем бою. И выиграл другой бой, куда как посложнее. Он более капитан галеры, чем я. Меня боятся, а его уважают. Доходит до того, что я сам непрочь стать частью семьи ар-Бахта. Но выродеру, пожалуй, в ней не место. Придется оставаться другом семьи.

Малек хмыкнул, довольный своим превосходством полноправного воспитанника, признаваемым всеми. Он — ныркий, ловкий и гибкий. Он заслужит уважение и без панциря. Обязательно: не может ведь Шром ошибаться, выбирая себе малька? Никак не может...

— Я придумал страховаться на цепочку, — гордо сообщил Малек, съехав до края верткой плитки и повиснув там. — Цепочка не рвется об острый край. Я теперь переклеиваюсь на каждой плитке заново, на две точки. И я уже дошел. Сейчас сделаю последний мостик и начну копировать. Дорогущая штука, наверное, этот тонкий лист для накатки черни.

— Сорок золотых за десяток, даже для нас — немало, — прогудел снизу, из пропасти под стеклами, голос Шрома. — Ты уж не шали и не спеши. Много видишь книг?

— Семь, в каждой... — Малек осторожно скользнул по массивному трехслойному квадрату стекла, удерживающему книги. — В каждой по двенадцать листов.

— Значит, две он извел на переплавку, — мрачно довершил мысль Шром. — В этих же должно быть по шестнадцати страниц. Гнилец! Тягостно мне, что нельзя второй раз его в лепеху мокрую смять, да... Книги, Малек, хранятся под печатью самого кланда. Я срезал её и нарушил закон... А мой брат не срезал, его дела имели одобрение. Он построил временные мостки и впустил в зал служителей главного бассейна. Было это год назад, он сам признался.

— Интересный был выр, говорливый, — зло, с долей презрения, отметил Ларна. — Я вполне доволен, что поработал с ним. Если я открою вторую дюжину, то исключительно мягкохвостым гнильцом. Выродерство — дело не вполне вредное.

— Трудно выру соглашаться с твоими словами, — прогудел Шром. — Но мир несовершенен. Кое-кого неплохо и задрать, вынудив хоть так к откровенности и гласному письменному раскаянию. Память, опять же, хорошо восстанавливается, да. Едва ты вскрыл его спинной щит, он припомнил, где в гротах под замком завалило камнями моего брата Сорга. Без того никогда бы не найти его нам, да. Страшная смерть: голод и заиливание жабр.

— Так у меня есть еще один дядька? — восхитился Малек.

— Не знаю, — буркнул Шром. — Стражи и сейчас еще стараются достать его из завала. Жив ли, пока и не ясно. Неполнопанцирный он, хоть и здоров душой. Первым из семьи сюда добрался, про меня начал выяснять, бассейном интересоваться. Но у Борга уже имелось разрешение на погружение в морскую воду нового гнезда личинок рода ар-Бахта. Кланд вышвырнул из жизни нас троих, предпочтя гнильца Борга и его вонючую ложь...

Малек слушал, кивал и порой вставлял в разговор слово-другое. Но от главного дела не отвлекался. Смазывал золото страницы чернью. Осторожно, без смещения и поправок, укладывал поверх тонкий лист, мягкий, как ткань. Плотно прижимал. Проскребал гибкой скользкой щеткой, вминающей лист в знаки сквозного древнего письма глубин. Осторожно снимал и устраивал сушиться, переворачивал страницу и чернил следующую...

— Дядька Шром, а нельзя книги вынести?

— Можно. Из одной библиотеки, из этой, но тебе следует пообвыкнуть в деле, да... — отозвался выр. — Из других тоже можно вынести. Ели замки брать штурмом. Сил у меня много, Малек. Но убивать выров я не готов. Нет, нельзя столь злое дело затевать, даже ради древнего знания. Потому и хочу брать тайно.

— А вот если снизу пройти, ты же на стене держишься.

— Выше не могу подняться, только до лаза, — нехотя признал Шром. — Камень сверху густо засажен особой слизью. Гниль, не во что вцепиться. Зато она душит меня без клешней. Я пробовал лезть. Нет, выше никак. К книгам — только по стеклу. Но я стану страховать тебя, да.

— Закончил шестую книгу, — гордо сообщил Малек. — Дядька, а если зайти с верхних галерей зала?

— Вот ведь ныркий, — восторженно умилился Шром. — Нет, я уже думал. Проверял. Там опасно. Таннской солью все засыпано, в нишах для людей тантовый порошок заготовлен. Одно движение неловкое, одно разбитое стекло в заглушенных боковых воздуховодах — и библиотека превратится в ловушку. Убьет всех, кто пришел за книгами, да.

Малек проверил липкость черни на листах и начал бережно посыпать последний сушащей пылью. Поочередно свернул все в длинную тонкую трубку. Подполз к краю стекла и спустил трубку вниз, целясь поближе к усу Шрома. Бросил — и довольно рассмеялся, когда дядька поймал без малейшего усилия, точно и бережно.

— Ларна, а почему из тебя не стали делать тантовую куклу? Прости за такой вопрос, но я давно думаю... — вздохнул Малек.

— Не служу ли я и теперь главному бассейну? — развеселился выродер. — Нет, не служу. Из сильных врагов выры не делают тантовых кукол. Видишь ли, отнять у меня память разума можно. Но память тела... Если куклу с моими навыками ударить кнутом, результат непредсказуем. Вероятнее всего я попытаюсь убить обидчика. Бессознательно, но ведь — попытаюсь, и скорее всего преуспею... Я не рабом родился, кланяться точно не стану.

— Верно говорит, — отозвался Шром. — Были слухи. Вроде, в прежние века воины, утратившие память, пытались убивать хозяев. Их сочли опасными.

— Я закончил очистку книг и убираю крепеж, — важно сообщил Малек. — Я хочу уйти тихо и бесследно.

— А я тебе хочу свернуть шею за это, — ласково пообещал Ларна. — Не переходи к самоуверенности. Сделанное нами все равно будет обнаружено. Лишний труд и лишнее время тратить не надо. И рисковать тоже. Сползай вниз, Шром тебя поймает, не надо возвращаться по стеклу. У меня голова болит от этого беспокойства. Шром, слышишь? Я стал совсем мягкотелый.

— Я не лучше, — прогудел выр. — Аж панцирь чешется, как переживаю. Ох, другое дело. Поймал я его, ныркого нашего Малька.

— Жду на галере, — с явным облегчением отозвался Ларна. — Мне там привычнее.

Шром не откликнулся. Он уже бежал по скале, к темному провалу лаза. Малек блаженно лежал на панцире, обмотанный для надежности длинным усом. Щекой мальчик плотно прижимался к твердому прохладному боку дядьки. И ощущал себя совершенно счастливым. Он справился, он сегодня вел себя вполне неущербно. Запах чуть подсохшего панциря приятный, если привыкнуть. Море в нем, соль и водоросли чудятся, не более того. Особенно теперь, когда дядьки повадились умываться по три раза на день. Им, кажется, и самим понравилось.

— Устал? — нежно булькнул Шром.

— Очень.

— Да уж. Трудная ночь. Я тоже устал. Мне дом наш не нравится. Ты прав, вонюче живем. Гниль, сырость, запустение. Тоска, да... На галере лучше. Дерево — оно приятно панцирю. Да и солнце мне нравится, когда оно не светит в затылок постоянно. Поговорю со Шроном. Пусть эти... как они зовутся-то? Окна, вроде. Вот их пусть от камней освободят, да. Замок уж больно на ловушку похож, серость да стены, стены да серость. Как тут растить мелюзгу? Гнильцами того и гляди сделаются, в гнили копаясь.

Малек вздрогнул. Только теперь он понял: дядька всерьез задумался о том, что называют "погружением гнезда в воду". Значит, скоро в замке появятся крошечные выры. И он, человек, станет не так уж важен...

— Если я тебе дядька, — продолжил мысль Шром, — то эти будут уж полноценные братья, по вашему людскому закону, да. Хорошо, когда есть братья. И им хорошо. Будут знать, как разум накопят, на кого следует становиться похожими. У нас ныне в роду ущербных нет. Гнильцов, то есть. Я сильный, Шрон мудрый, Сорг в торгом деле силен и еще он добр, а ты уж вовсе хорош, ты — ныркий. Новое принимаешь верно, это большой дар, да.

— Дядька, я тебя обожаю. Я-то боялся...

— Глупости. В древние времена, глубинные, — усмехнулся Шром, — мальки за родом числились очень условно. Пойди их опознай... В море растут до трех, иногда и до пяти лет, потом в ум входить начинают. Так-то в целом по масти, по иным признакам, можно предположить родство. Хотя и неточно. По-настоящему род принимал лучших, и только по делам их. Если сильный род, конечно, как наш, да. Мальки искали способ произвести впечатление на ара. Наш ар, если по старинному слово понимать — Шрон, глава рода. И ты его любимчик, да. Вот вырастешь, он тебе подберет хорошее взрослое имя.

Шром выбежал в широкий коридор, навстречу отчетливо пахнуло морем. Малек огляделся: тела погибших уже убрали, кровь смыли, даже грязь немного разгребли, наспех. И продолжали работать. Три безразличные ко всему тантовые куклы неторопливо, но безостановочно, грузили на тележку водоросли и лишайник. Мелкий выр помогал им. Малек заподозрил в нем знакомого стража и на всякий случай помахал рукой. В ответ неуверенно качнулся ус.

Команда галеры отдыхала на борту, вполне довольная удобством родной палубы. Шром взбежал по сходням и устроился у мачты, на привычном уже месте. Старый рыбак, сменивший вычурную капитанскую одежду на прежнюю, немедленно подал ранний завтрак. Мальку — уху, выру — печень в сыром виде и бутыль белой тагги.

— Да, пожалуй, тут я совсем даже дома, да, — оживился Шром. — Где капитан?

— Спит в трюме, — отозвался рыбак. — Вы не серчайте, ар. Только сыровато у вас в замке-то, да и кормят не пойми чем, сказать по совести. Я уже и стражей ваших угощал, — гордо добавил старик. — Как есть все нахваливали печеночку. Ту, что Малек утром на солнышке выдержал да с водорослями тертыми намешал. Ларна же просил вам сказывать: мы все тут, потому ждем приказа. Вроде, плыть надобно снова.

— Надобно, да, — оживился Шром. — Только к ночи ближе. Отдыхайте. Рыбу следует наловить, да...

— Так ужо ловят, — отозвался рыбак. — Достойный выр Жавра ар-Ютр изволил сам предложить. Это который кукол тантовых убрал со стен. Вот он и вызвался с подмогой.

Малек облизал большую деревянную ложку, поблагодарил рыбака и отдал пустую миску. Зевнул, размышляя, кому и в чем следует помочь, утро-то уже горизонт высвечивает, не время для безделья... и заснул мгновенно, побежденный усталостью и обилием впечатлений. Шром бережно поймал на руки клонящееся к палубе тело, унес в трюм, устроил на запасном парусе, у самого люка: и свежо, и уютно.

Вернулся к мачте и внимательно осмотрел команду. Люди отложили свои дела и ждали. Еще бы! С недавних пор каждый день в их жизни меняет слишком многое: привычки, оценки, саму судьбу. И стержень всех перемен — он. Шром, неущербный выр, для которого законы значат меньше собственных представлений о чести.

— С братом я поговорил, — негромко молвил Шром. — Кому неуютно и даже боязно, тех не держу. Трудное дело мы затеяли, не пощадит оно многих... Шрон примет всякого, он в верхних залах, вас проводят. Уходящим выплачено будет из средств рода ар-Бахта. Двадцать полновесных кархонов золотом, да. Еще пергамент, чтобы вас на новом месте приняли без вопросов. С вас же слово: уйти во внутренние земли, хотя бы на десять переходов от берега. И нам спокойнее, и вам, да... Кто остается, те пусть ждут. Шрон закончит с делами и сам явится. Обсудим новый договор. Есть тут, в сухом доке, совсем новая галера, да. Малая, но сработана чисто, собой хороша и быстра. Личный корабль Ларны и мой, вот так. Дело затевается трудное, оплату дадим хорошую, но покоя не обещаем.

— Никто не пойдет на берег, — за всех и сразу отозвался рыбак. — Мы все обдумали, ночь была длинна да бессонна. Коли сейчас уйдем, от скуки да сожаления помрем скорее, чем от прочего чего,.

— От скуки? — заинтересовался Шром. — Страшная кончина, да... Ну, от такой беды я вам обещаю спасение, вот это точно. Если кто не устал, пока брат Шрон разгребает дела, помогли бы с замком, да. Окна надобно восстановить. Гниль повымыть. Перед Мальком мне совестно, да... Дом мой вонюч, совестно. Никто в него идти добром не пожелал, ясно вы показали мне это. Сам тут остаюсь, да.

— Пособить можно, — пообещали от борта. — Я по прежней-то жизни каменщик.

Шром заинтересованно вытянул стебли глаз, дважды качнул ими, выказывая приязнь и согласие. Свернулся на палубе, подогнув хвост к головогруди — и замер. Спал он тихо, дыша беззвучно, незаметно. Сторожевых усов сетью не растягивал, полагая людей галеры вполне своими. Это оценили. Сразу натянули полог от спешащего на восход солнца, умеющего слишком усердно сушить панцирь. Приставили человека с бадейкой: поливать время от времени выра. И ушли, негромко переговариваясь, к распахнутым настежь воротам. Делать приятное Мальку и заодно — любопытствовать. Никто и никогда не видел замок выра изнутри, если не стал тантовой куклой.

Страж из рода Ворт, рассмотрев эдакую толпу людей, чуть не утратил сознание, что нетрудно при его слабых легких. Выр подбежал ближе и задохнулся окончательно. Пришли помогать и не просят оплаты, потому что уважают Шрома.

— Ты глаза не пучь, — увещевал рыбак, выбранный говорить за всех. — На черпак мне не кажи, не дело. Мыть надобно с толком, от самого верху. Четыре лопаты давай, три молотка, еще две тачки, бадеек с пяток, а лучше водовозку. Еще швабры, скажем... четыре. Эй, да не падай ты. Сам вижу, склизко тут. Еще надобно... да не спеши, дослушай!

К полудню Шрон завершил учет личинок. Подтвердились все подозрения, шепотом высказанные новым помощником из рода Ворт. Сам старый выр от роли хранителя впал в мрачность и осторожно надеялся лишь на то, что замок будет подновлен, а стражи прекратят униженно падать всем телом на камни при виде хозяина. Трое уже освоились, а наследники родов Ютр и Ворт старались более прочих, занимаясь сразу двумя, а то и термя, делами. Галеры и новая должность помощника самого Шрона — потрясли семьи... Шрон истратил еще некоторое время на сортировку почты Борга, его деловых отчетов и личных записей. После такого занятия воздух замка показался особенно гнойным и мерзостным. Мягкохвостый предатель был ловок. Он стравливал соседей, угрожал зависимым родам порчей личинок, подкупал независящих от семьи ар-Бахта выров и стремился к высокому званию при кланде. Он же был одним из тех, кто предложил переплавлять книги в монеты.