Вышивальщица и топор Ларны

Глубинную основу замысла Шрон постиг быстро: нынешнему властителю Афару ар-Сарне хотелось полностью стереть из памяти народа выров саму суть понятия "кланд". Ведь это не князь людей и не правитель, а только военный вождь, наделенный властью в годы немирья. В иное же время, спокойное, кландом именуется тот, кто выдержал поединок на мелководье. И, значит, нет для него власти. Боевая его слава имеют значение лишь для сезонных поединков и длятся год, до нового испытания! Нынешний кланд по закону древних на власть не имел ни права, ни даже основания. На камнях близ Синги безусловным победителем уже два десятка лет значился только один выр — Шром. Страх перед его великолепием бойца грыз ущербного кланда сильнее, чем паразиты глубин — свою добычу. Страх привел к решению о подлой тайной казни Шрома по лживому навету. Зависть же потребовала сделать убийство как можно более мучительным и позорным...

Шрон закончил чтение пергаментов, сгреб гнусные секреты мертвого Борга в большой сундук, запер их там до поры. И поспешил вниз, к воде — омыть тело и успокоить мысли.

Передвижение по коридорам замка привело старика в гораздо лучшее настроение. Полы чисты и свежи, пахнут морем. Спустившись на три яруса, Шрон замер в недоумении. Знакомые люди с галеры деловито продолжали уборку, трудились сами и покрикивали на тантовых кукол, приданных им в помощь. Два стража без устали таскали водовозку, ругались с людьми — и выглядели вполне довольными собой.

— Ар, мы надеялись управиться к вашему прибытию, — сипло выдохнул утомленный страж. — Это вроде подарка... замок сильно похорошел.

— Не без того, вот уж точно, — согласился Шрон, удивленно изучая коридор. — И всюду так?

— Верхние ярусы убраны начисто, — гордо отозвался страж. — Ниже пока по первому разу проходим. Не мог и представить, что людям требуется больше воды, чем нам... Но я с лап сбился, а они льют и льют. Мы живем морем, но до нынешнего дня, ар, в нашем доме не пахло солью и радостью. Только гнилью, вы уж простите.

— Я уж, пожалуй, похвалю, изрядно потрудились, изрядно... — гордо встопорщил усы старик. — Что брат? Пришел в себя Сорг?

— Плох, но в сознании, надеемся на лучшее, — осторожно предположил страж. — Он на пристани. С ним воспитанник ара Шрома. Очень, осмелюсь сказать, полезный Малек. Ваш брат его почему-то слушается. Разрешает чистить жабры, хотя это весьма мучительно.

По коридору снизу затопотали поспешные шаги выра. Шрон, собравшийся ответить стражу, промолчал, ожидая новостей. И точно: подбежал выр рода Вортов. Тяжело повел усами, без слов жалуясь на горькую участь обладателя слабых легких. Люди загудели, сочувствуя, полили из бадейки, помогая отдышаться.

— Три галеры в устье реки, — сипло шепнул гонец. — Еще пять бурунов над панцирями. Идут открыто. На парусе герб рода ар-Дох. Есть гербовый столб на корме, наши стражи видели.

— Мы храним их личинки, — тихо молвил старик Шрон. — Плохо сберегаем. Интересно мне, как Борг намеревался усидеть хранителем, разворошив эдакую бурю, да без Шрома, против которого выр в здравом уме не пойдет никогда?..

— Осмелюсь высказать то, что слышал случайно, — просипел страж. — Он нанял даже не одного выродера, а двух. Это мои домыслы, ар. Но я слышал про оплату услуг, две оплаты, и обе вперед и обе — по пять сотен золотом или более, полного счета я не разобрал.

— Давно был разговор, с кем?

— Галера, доставившая вас, до того приходила два месяца назад. Капитан, которого я более не вижу в команде, на пристани говорил с вашим братом. Я стоял над воротами, ветер был в мою сторону... и я слышал, хотя это далеко. Ущербность порой отнимает важное — и пытается вернуть нам по мелочам несущественное, — грустно поник выр. — У меня слабые легкие, но очень тонкий слух. Лучше бы наоборот.

— Уборку замка прекратить, — велел Шрон. — Людей всех принять и разместить в кольце стен. Галеру убрать от причала. Цепи главного канала опустить, ар-Дохов встретить перед узостями каналов и провести к причалу. Сам управишься? Вот и молодец, вот и правильно. Ты помощник хранителя, помни это. Лапы не гни, ты не раб и не слуга. Скажи: я жду на пристани. Так сразу и скажи. Хранитель Шрон, мол, хотел вас видеть и готовил курьера, но вы сами пришли, за что спасибо. — Старик хитро блеснул глазами. — Не боишься к ним на палубу взойти?

— Личинки моего рода теперь не заложники моих слов и дел, — тихо молвил страж. — Прочее не так уж страшно.

— Приятно сознавать, что глубины еще дороги нам, с их ценностями и честью,— гордо отозвался Шрон. — Иди.

Сам старик еще раз с интересом оглядел чистый коридор и заспешил вниз.

На пристани, само собой, было далеко не так пусто, как приказано. Малек лежал на животе, запустив руку по самое плечо под панцирь Сорга. Малек ругался тонким ничтожным голоском, требуя от третьего своего дядьки терпения и послушания. Да, больно — но ведь он из славного рода и обязан быть сильным... Едва живой Сорг стонал, дергался и бился, но его прижимал к камням сам Шром, и тот же Шром держал в зажимах лап сильно отогнутый кровоточащий панцирь бока и брюха, позволяя Мальку чистить забитые илом жабры. Ни у кого иного, — сразу догадался Шрон, — в столь малую щель просто не пролезла бы рука. А проливать водой бесполезно. Камни и мелкий сор впились глубоко и слежались, спеклись с кровью и серой заживляющей пеной, увы, в данном случае скорее вредной, чем полезной. Стоит повременить еще день — и жабры утратят способность даже к самой простой работе, затянутся пеной навсегда... Сорг не сможет нырять, но это — полбеды. Гниение под панцирем не прекратится, и жизнь брата станет сплошной мукой, растянутой на долгие годы, лишающей сна, отдыха, подвижности, а позже — зрения, слуха, чувствительности лап.

— Еще потерпи, дядька Сорг, — всхлипывал Малек, которому было тягостно причинять боль. — Я стараюсь бережно, ты не кричи так, я очень стараюсь. Еще воды. Дотянуться сложно, вот и получается долго.

— Хоть кто-то покинет пристань? — без особой надежды уточнил Шрон.

— Вряд ли, — отозвался Ларна

Он как раз вытянул очередную бадью и размашисто выплеснул её в щель панциря. Сунулся было снова набрать воды, но передумал. Задумчиво присел и указал Шрому на вмятину в головогруди Сорга.

— Тут бы дырку сделать. Вот так, длинный косой пролом. Отсюда пролить водой, сверху, а?

— Выродер, — простонал Сорг.

— Не без того, — расхохотался Ларна. — Но еще и лекарь. Исключительно для вашей семьи, славный ар.

— Тут, так тут, — не оспорил совета Шром и прицелился клешней. — Прямо или вскользь бить-то?

— Дай покажу. Бей вот так, и сразу, не вынимая кончик клешни, слегка расширь щель. Оттуда ток воды будет прямо на жабры поступать, если повернуть выра на бок. Иначе ил до конца и не выбрать без полного вскрытия брюшного панциря. А если вскрыть...

— Выродер, — снова выдохнул Сорг.

— Я не такой, — всхлипнул Малек. — Я же как лучше!

— При чем тут ты, Малек? Я на Шрома ругаюсь! — засипел Сорг, отчаявшись отделаться одним словом. — Невыносимо так давить и выкручивать панцирь брату, невыносимо... хоть с хвоста слезь, раздавишь! Туша ты каменная, отродье глубинное.

— Разговорился, — обрадовался Ларна. — Значит, полегчало.

— Малька надо увести за ворота, — строго приказал Шрон. — Сюда идут ар-Дохи.

— Так это я позвал их, — выдавил Сорг. — И не только их... Хотел сковырнуть Борга, но не смог. Он хитер. Был хитер. Да слезь с хвоста, выродер ты проклятущий! Я терплю и так. Не дергаюсь...

Ларна щелкнул языком и указал на воду у самой пристани. Точнее, на три пары глаз, настороженно изучающих нелепейшую сцену лечения Сорга. Выры осознали, что обнаружены, и всплыли. Самый крупный вежливо заложил усы назад, отфыркался, раскрывая легкие, и прицелил взгляд в Шрона.

— Ар Шрон, мой брат полагал вас мертвым. Он уважает вас, он скорбел по поводу гибели. Он числит среди покойных и ара Шрома, и ара Сорга... Мы ничего не понимаем, мы шли сюда с наточенным оружием и болью в душе. Что сказать брату, наша передовая галера уже рядом?

— Пока что у нас в семье приключилась всего одна убыль, — отозвался Шрон. — Борг издох. Не сам, ему помогли. Но перед смертью он рассказал много ценного. Вот так передай, будет точно. От меня передай.

— Сдох, — в голосе чужака прозвучала отчетливая радость.

Выр шумно и поспешно схлопнул легкие, нырнул. Шром проводил его взглядом, покосился на Малька, кашляющего в очередной луже воды, вылитой по-новому, через дыру в панцире, как и желал того Ларна.

— Так хорошо, удобно, — наконец отплевался Малек. — Комков сразу стало меньше, но ил есть, его пока много. Еще одну бадейку, капитан. И лейте медленно.

— Еще одну, медленно, — согласился Ларна.

Когда галера подошла к причалу, вылито было две бадьи, и Сорг осторожно предположил, что жабры можно проверить в воде, продышать: жжение еще осталось, но незначительное. Малек упрямо сполз с пристани следом за дядьками. Нырнул и снова взялся чистить работающие уже жабры, презирая риск защемления руки под панцирем. С палубы большой галеры наблюдали молча и удивленно. Оружие убрали заранее, услышав новости, переданные своим же дозорным.

Н а носу корабля в гордой позе возвышался пожилой выр, его панцырь был отмечен двумя ярко-синими полосами боевой раскраски. Выр оглядел берег и собравшихся.

— Шрон, Шром, Сорг и еще невесть кто... — сипло удивился боевитый гость. — Нескучная семейка, нескучная. Сперва умирают, все побережье узнает о том. Но стоит явиться на похороны — и вот, никакой радости! Вы испортили мне бой, а ведь я стар, когда еще возьмусь замыслить штурм замка... Я уже присвоил себе в мыслях этот замок, если говорить прямо. Нельзя его было Боргу оставлять. Он всех нас сделает последними в роду. Гнилец. Родную кровь не пощадил... так я думал. Теперь хочу изучить косяки ваших мыслей.

— Кто ж среди дня, шумно и прямо, идет на штурм? — возмутился Шром. — У тебя двое толковых полнопанцирников, дядька Ботр. Ночью бы им вползти по стене, да наверх до спаленки нашего братца, и все дела.

— Так я и думал: пошуметь, поторговаться, — вздохнул выр в боевой раскраске, нехотя складывая усы и перебираясь на сушу, едва наладили сходни. — Как раз дал бы моим младшим время спрятаться у берега. Хороший план.

— Главное — редкий и неожиданный, — тихо буркнул Ларна. — Советники главного бассейна его числят под номером один в списке возможных угроз нападения. Рекомендуют сразу давить личинок рода мятежников... так я слышал случайно в городе, а точнее, в городских застенках порта Синги. Там много интересного можно узнать.

— С выродерами не общаюсь, — сухо уточнил старик. — Ар Шрон, что у вас творится? Две недели назад мы изловили такого вот наемника у своих родных гротов. Допросили и казнили, само собой. Потому и поспешили сюда, едва получили весть от Сорга. Неладно на берегу, гниль течением жизни крутит, как хочет. Мы нищаем, они богатеют. Нас заказывают выродерам, они готовят наемников. Смерть Борга меня радует, скажу прямо. Но смерть этого выродера порадует вдвойне.

— Он сменил род занятий, — Шром выбрался из воды, поскольку Сорг уже плыл сам, пусть и неловко. — Он лекарь, проверено на моем панцире. Я за него отвечаю отныне и впредь, да. Выродерствует он только по моим личным заказам, в крайней необходимости.

— Не понимаю, — возмутился старый выр.

— Пошли, ар Ботр, осмотрим ниши с личинками вашего рода, — предложил Шрон. — Это ведь пока что главное. Борг натворил много гадкого, но все же уцелело семь десятков сухих гнезд, ваш род велик и по-прежнему силен... Скажи своим младшим, не надо устраивать засаду. Без ужина рискуют остаться.

— В вонючих замках питаться могут только гнильцы, — ощетинил надбровья воинственный выр. — У нас нет замка, зато мы живем морем. И помним прежнее.

— Пошли, не булькай попусту, — Шрон двинулся к воротам. — Нет у вас замка? Вот и обсудим, как укрепить этот, берегущий ваши личинки. Стража у нас слабовата. Как тебе глянется место второго хранителя, ар Ботр? С полным договором чести.

— Хитрый ты старик, — было слышно по голосу, что выр польщен. Прекратил демонстративно прожигать взглядом Ларну и заспешил в ворота. — Уже прознал, что сюда идут ар-Томиса? Но мои галеры быстрее. Да, я не готов уступить им право хранить личинки. Идем, тихо обсудим подобающее лишь слуху старих, глубинных мудрецов.

Шром выудил Малька из воды и усадил себе на спину, вызвав на галере целую бурю удивления. Ларна оказался забыт, по крайней мере — на время. Сам он это сразу отметил и вздохнул с облегчением. Чуть расслабил руку на узком ноже, годном для метания и заранее смазаном, чем следует. Умереть выродер может в любой день. Но всегда хочется, чтобы этот день наступил не сегодня... Ларна чуть постоял и двинулся от пристани прочь, в ворота. Усмехнулся. Благодаря Шрому не состоялся очередной последний бой. Старика в синих полосах раскраски выродер успел бы убить, точно. Почему так хочется перед смертью — убить? Нелепое свойство мстительности или еще более нелепое неумение решать дела мирно? Привычка считать выров предметом найма и ожидание ответного действия с их стороны — казни?

Ларна тихонько рассмеялся, уже миновав ворота. Видели бы выры себя со стороны! Одно движение клешней Шрома приводит их к миролюбию, всеобщему и исключительному. Трудно представить состояние несчастных, которым на мелководье доставался этот противник. Отказаться невозможно, выиграть бой — тоже. Не исключено, что свою привычку звать брата выродером Сорг приобрел давно и по иному поводу. Он врожденно добр и едва ли понимал необходимость убийства во имя чести. Ларна убрал нож в ножны. Вздохнул полной грудью и подумал: как быстро меняется положение дел! Нелепый заговор двух сильных выров, лишенных поддержки и по сути выдворенных из родного замка, обрастает сторонниками, обретает глубину и смысл. Пожалуй, главный бассейн устрашится и на время затихнет. А потом перейдет к обычному для себя — к торгу.

Служители кланда начнут свою игру, будут покупать за золото надменных ар-Томиса и предлагать роскошный замок тщеславным ар-Дохам. Выры так давно живут рядом с людьми, что начали усваивать их душевные качества, ценности и устремления. Увы, не лучшие... Отчуждение, рознь — только помогают падению гордого и могучего народа. Который, стоит признать уже ради одного Шрома — достоин жить под солнцем... и тем более в тени, к которой он стремится, оставляя обширное свободное пространство для людей.

Глава 4.

Горнива, край людей у опушки Безвременья

Вороного страфа заметили издали. Еще бы! Таких зверюг на всю лесистую северную Горниву — не более десятка. Породистый, ноги саженные, движется побежью. Усидеть на эдакой каланче, когда когтистые ноги на замахе вскидываются выше клюва, способен не всякий наездник из опытных. Да и норов у страфов дик, их под седло редко решаются ставить, чаще — в строгую упряжь. Всех, только не этого.

Кривопузая недокормленная малышня заголосила привычное, звонкое и нахальное, пока гостье издали не слыхать слов: "Монька едет, гулявая Монька". Самый догадливый припустился к старостиной избенке напрямки, по свежим лужам, щедро расшлепывая кляксы брызг по плетням. Не велика разница у той избы с прочими, только что пятистенка — попросторнее иных, а на вид кособока да черна, как всё догнивающее поселение.