Безальтернативная история

— Где мы, интересно? — подал голос Юшечкин, осмотревшись.

— Сам не видишь, что ли? — раздражённо ответил Виктор. — В коммунистическом пропосе. И, по-моему, нам опять придётся делать ноги из-за наших нарядов.

На наряды ассистент никак не отреагировал. Он ещё раз внимательно осмотрел окружающую местность и, подумав, ответил:

— Нет, это не коммунизм.

— Здрасьте! А что же это?

— Мы в антифинитуме.

Напарники, чтобы не бросаться в глаза, спрятались в подворотне между двумя облупленными домами.

— Это антифинитум, — повторил ассистент. — Финитум — это конечная цель, то, чего хочет любая система. А антифинитум — это то, чего система не хочет, боится. Верующие бы назвали финитум — раем, а антифинитум — адом. Как видишь, у каждой социальной группы есть свой рай, а всё остальное для неё ад.

— Это антикоммунизм, что ли? — уточнил Виктор.

— Конечно! Думаешь, коммунисты мечтают о кривых домах и марширующих оборванцах?

— Чёрт их знает!.. — почесал в затылке Холодов. — Может, и мечтают.

Юшечкин выглянул из подворотни и тут же, передёрнувшись, опять спрятался:

— Уж лучше в либеральном мире торчать, чем тут или в патриотическом пропосе.

— Чем же лучше? — ухмыльнулся Виктор. — Слова умные слушать?

— По крайней мере, либералы мирные.

— Улыбка — не признак миролюбия, — не согласился Холодов. — Они тебя убивать будут и улыбаться при этом.

— Эти нас скорее убьют, — Ассистент кивнул в сторону улицы.

— Кто? Доходяги в робах?

— Да ты выгляни!

Виктор высунулся из укрытия. На улице появилось несколько молодых людей в форме, похожей на комсомольские юнгштурмовки послереволюционного времени. Они выдернули из строя нескольких оборванцев и повели их куда-то за угол. Через минуту оттуда раздались выстрелы.

— Ну, как тебе пропос? — спросил ассистент, помрачнев.

— Да, печально, — проговорил Виктор. — Теперь надо думать, как отсюда слинять побыстрее.

Мимо путешественников прошла бабушка в затрапезной одежде. Оглянувшись, она засеменила к комсомольцам, издали крича:

— Молодые люди! Так в подворотне стиляги стоят! Или шпионы!

Не став дожидаться реакции юнгштурмовцев, путешественники, не сговариваясь, рванули внутрь двора и едва не сбили с ног мужчину в робе с туго набитым мешком за плечами, из которого торчали щепки. Мужчина, моментально сообразив, тихим голосом позвал:

— Молодые люди, за мной!

Не оборачиваясь, он бодро рванул через дворы. Путешественники побежали за ним, скорее от безысходности: мало ли кем мог оказаться спаситель. Они бежали через помойки, перелезали кучи металлолома, перепрыгивали через ржавые лужи, пока не достигли длинного барака из почерневших брёвен. На бараке висела вывеска "Четвёртая бригада седьмой трудовой армии" и объявление "Сегодня наша бригада меняется жёнами с третьей бригадой".

— Давайте сюда! — задыхаясь от быстрого бега, крикнул мужчина.

Увидев, что спасённые замешкались, он добавил:

— Никого в казарме нет, все на работе. Я — дневальный, за щепками для растопки ходил...

Напарники вошли в казарму. В нос шибануло ядрёным запахом несвежих портянок, подгоревшей каши и хозяйственного мыла.

— Дежурный по бригаде спит, — шепнул спаситель. — А вы пока в каптёрке посидите. У меня ключи...

— Почему вы нас спасаете? — шёпотом спросил Виктор.

Мужчина не ответил. Он, проведя путешественников между длинными рядами неструганых нар, подвёл их к обитой железом двери, возле которой стояла раскалённая печка-"буржуйка", застрекотал ключами и впустил напарников в комнату, набитую чистыми портянками и ящиками с мылом.

— Посидите здесь пока, — шепнул спаситель. — А я разузнаю, что к чему.

Дверь захлопнулась. Путешественники перевели дух.

— Ад, говоришь? — удостоверился Холодов у ассистента. — Думаю, ты прав на этот раз.

— Сам же видишь, — отозвался тот. — У потенциариума тоже есть антипотенциариум, — добавил он без всякой связи и, не дождавшись ответа, прокомментировал:

— Антипотенциариум — хранилище невозможного. А антимемориум — хранилище того, что люди не помнят.

— А антиконтинуум? — рассеянно спросил Виктор, оглядывая единственное окно на предмет возможного побега. Окно было слишком узким даже для головы.

— Сам мог догадаться. Раз континуум — форма существования бытия, то антиконтинуум — небытие.

— Лучше бы сказал, что нам делать, — проворчал Холодов, размышляя о своей нелёгкой судьбе. — Про небытие и я рассуждать умею...

Впечатление, что Бурлаков специально их подставляет под удары, усилилось. Если следующий пропос будет православным, Виктор нисколько не удивится, увидев себя в чалме и изаре. Как будто полковник специально чинит препоны, чтобы путешественники вместо поимки Малыгина, бегали по новому пропосу от местных.

— Нам боятся нечего, — улыбнулся ассистент и похвастался: — У меня есть пульт управления хистусилителем. Я его сам измыслил.

— Что за пульт? — скривился Холодов, не сильно доверяя изобретательским способностям бывшего обитателя фриковой альтерны.

Тот слегка растерялся:

— Любой ведь хистприбор можно измыслить, если хорошо представить его устройство и принцип действия, — пробормотал он. — Вот я и решил управлять хистусилителем дистанционно. Придумал пульт управления, подключил его к нашему усилителю, и готово! Теперь можно прямо из мемориума управлять.

— Погоди! Так мы сейчас можем хистусилителем воспользоваться? — дошло, наконец, до Виктора.

— Я ж про это и толкую! — покраснел от непонятливости собеседника Юшечкин. — Только одно плохо, — помрачнел он, — один раз можно воспользоваться.

— Почему?

— Вычислят моментально, — терпеливо пояснил ассистент. — И хистусилитель заблокируют. Он ведь у профессора на кафедре стоит. Мемконтроль мигом доберётся.

— Дела... — протянул Холодов. — Как в сказке о Золотой рыбке. Только желание у нас одно вместо трёх.

— Положение у нас не очень. Давай-ка я попробую им воспользоваться...

— Погоди пока, не трать желание, — осёк ассистента Виктор.

Он уже давно заметил, что в каптёрке есть внутренняя дверь, ведущая в другую комнату. Заглянув туда, Холодов тихонько вскрикнул от радости — смежная комната была заставлена стеллажами, на которых лежали новенькие робы. Виктор схватил с края пару комплектов, вернулся к ассистенту и швырнул ему на колени один из них.

— Переодевайся!

Юшечкин, сообразив, тоже обрадовался. Напарники мигом переоделись, их хипстерскую одежду Холодов отнёс в смежную комнату и запихал под стопку роб на самом дальнем стеллаже. Затем он начал оглядывать каптёрку, и судьба снова улыбнулась ему. В каптёрке был стол с выдвижными ящиками, в которых хранились какие-то бумаги. Начав в них рыться, Виктор нашёл пачку незаполненных бланков с заголовком "Предписание о явке на работу". Откопав в ящике ручку, Холодов умостился за столом и заполнил два бланка. На немой вопрос Юшечкина, он оптимистично ответил:

— Может, прокатит. На всякий случай.

Едва Виктор успел закончить с бланками, за дверью каптёрки раздались голоса.

— Дневальный! Где тебя черти носят?!

— Я здесь, товарищ дежурный по бригаде!

— Почему полы не вымыты?

— За растопкой ходил, товарищ дежурный...

— Почему зубных щёток в умывальнике не хватает?

— Петров себе одну забрал...

— Он, что, капиталист, собственник?! Забыл, что у нас при коммунизме всё общее, включая зубные щётки?! При коммунизме нет предметов личной гигиены, а есть предметы общей гигиены!

Молчание в ответ.

— А где каптёрщик?

Путешественники напряглись.

— Уехал на центральный склад. Там для каптёрщиков субботник организовали.

— Ключи оставил от каптёрки?

— Э... никак нет!

Напарники вздохнули и расслабились. Но тут же снова напряглись, когда дежурный спросил:

— Видеонаблюдение в каптёрке работает?

— Никак нет, товарищ дежурный. Отключено, — Путешественники поняли, что расслабляться пока рано.

— А почему?! — заревел дежурный. — А вдруг там произойдёт акт хищения коммунистической собственности? — выдал он канцелярско-юридическую фразу.

— Не могу знать, товарищ дежурный, — бодро отбрехивался спаситель. — Комиссар трудового десанта велели отключить во избежание замыкания.

— Давай полы мой, — смягчился голос дежурного. — Сейчас парткомиссия придёт. Если полы будут грязными, и с нас снимут переходящее знамя, я буду драить пол твоей башкой, а потом расстреляю тебя как врага народа. У меня есть такое право. Ты понял?

— Как не понять, товарищ дежурный.

Виктор наклонился к Юшечкину и вполголоса спросил:

— Как ты думаешь, почему этот дневальный нам помогает?

Ассистент пожал плечами:

— Может, местный диссидент какой...

— Не нравится мне это, нутром чую, что тут нечисто.

— Давай хистусилителем воспользуемся?

— И что ты собираешься сотворить? — хмыкнул Холодов. — Ковёр-самолёт?

— Есть одна идейка. Надо расшатать этот пропос, а дальше он резонировать начнёт.

— Чего?

Юшечкин с удивлением посмотрел на напарника.

— Ты же меморист по образованию! Изучал боевую социологию?

Виктор из этой дисциплины помнил ровно столько, сколько из школьного английского. Поэтому он неопределённо пожал плечами.

— Ну и зря! — упрекнул его Юшечкин. — Тебе, как... практику, это бы пригодилось. Я вот чего хочу...

Ассистент понизил голос и быстро зашептал:

— В любой социальной группе, включая и целую страну, и всё человечество, можно найти точку противоречия, которая делит эту группу на две противоположные части, или больше. Если на эту точку нажать хистусилителем, то группа пойдёт вразнос.

— В смысле?

— Господи! Ну, возьмём капиталистическое общество начала двадцатого века. Точка противоречия — собственность на средства производства, которая делила общество на две части, два класса — буржуазию и пролетариат. А разнос системы — Октябрьский переворот.

— Похоже, боевую социологию используют наши патриоты в предвыборной гонке, — догадался Виктор.

— Разумеется, — не удивился ассистент. — Сам посуди, против патриотов действуют три силы: националисты, либералы-западники и левые. Если они объединятся, патриотам хана. Поэтому нужно найти точки противоречий. Берём сталинские репрессии — националисты объединяются с либералами против коммунистов, берём гей-парады — националисты с коммунистами против либералов, берём вопрос с мигрантами — коммунисты с либералами против националистов. Всё просто.

— Но тут ведь коммунизм, — вернул Юшечкина к текущим вопросам фатумист. — Точнее, коммунизм в представлении антикоммунистов. Попробуй-ка найти противоречия в бесклассовом обществе.

Юшечкин на некоторое время задумался.

— Ну и что? — наконец выдал он. — Точку всё равно можно найти.

— Так ищи, думай, — зевнул Виктор и начал снова рыться в столе в поисках чего-нибудь интересного.

Ассистент помялся и, наконец, осторожно проговорил:

— Боюсь, как бы последствий не было...

— Каких последствий? — рассердился Виктор. — Разрушить этот пропос боишься? Ну и развалится он, велика потеря! Мемтуристов тут нет. Разве что в режиме бога глазеют какие-нибудь ультралибералы и потом детей своих коммунизмом пугают...

— Последствия могут сказаться на реале.

Холодов от неожиданности чуть не уронил стул.

— Причём здесь реал?! Боишься, что этот коммунистический ад исчезнет? По-моему, этого никто в реале и не заметит, за исключением замшелых демократов...

— Всё сложнее, Витя! — Юшечкин впервые назвал напарника по имени. — Мне Воздвиженский за пару недель до твоего появления рассказал о своей новой теории. Вот ты, меморист, разве не думал о мемориуме как о базе данных?

— Это не только я, это все так считают, — снисходительно посмотрел на ассистента Виктор.

Он хотел ещё что-то добавить, но тут за дверью послышался топот множества сапог, и раздались голоса:

— Чья очередь за пайками идти?

— Пятое звено.

— Что на ужин дают?

— Кормовая свёкла и морковный чай с сахарином.

— Свёклу ведь на обед давали!

— На обед турнепс был, дурень!

Ассистент, возбуждённый научным разговором, не обратил ни малейшего внимания на шум.

— Так почему никто до сих пор не сказал, где этот гигантский сервер находится?! — почти кричал он. — Куда записывается каждый миг копия нашей Вселенной? В параллельный мир, что ли?!

— Не ори. Какая разница, где находится? Ну, пусть это будут параллельные миры. Каждый мир — своя копия. Это никому не интересно.

— А зря! — торжествующе посмотрел на Виктора Юшечкин. — Потому что запись каждой резервной копии производится на реал. У нас нет другой Вселенной, другого сервера. Резервная база копируется на саму базу! Если множество отображается на само себя, то это преобразование, а не просто отображение! Вот и материя отражается на саму себя, а, значит, и преобразовывает! И это правильно, потому что отражение материи — это взаимодействие материальных объектов.

— Ну и что? — Холодов, отвыкший от теоретических изысканий, никак не мог сообразить, чем эта очередная теория профессора может помочь им в нынешнем положении.

— Ты точно кандидат наук? — скривился ассистент. — Это говорит о том, что и мемориум имеет влияние на континуум. Изменяя историю, мы вполне может изменить и наш мир. Обратная связь. Нельзя безнаказанно менять историю. Сломаю я этот коммунистический ад, и в нашем уютном реальном мирке что-нибудь обрушится...

Холодов не успел ничего высказать по поводу новой теории одиозного профессора, как в замке каптёрки застрекотал замок. В дверях показалось очень много народу: спаситель со шваброй в руках, дежурный по бригаде, рослый парень в кожанке с нарукавной красной повязкой, и ещё с полдесятка коротко стриженых молодых людей в юнгштурмовках.

— Эти, — указал шваброй на путешественников спаситель.

— Хвалю за бдительность! — улыбнулся уголком рта юноша в кожанке. — Можешь получить двойную пайку.

Подлый "спаситель" обрадовался и, фальшиво спев первый куплет "Интернационала", мигом умчался вместе со шваброй. А "кожанка" вперился глазами в путешественников и ледяным тоном спросил:

— Кто такие?

Виктор, чтобы не брякнуть лишнего, молча протянул "кожанке" заполненные собственноручно бланки, проклиная себя, что не помог ассистенту воспользоваться хистусилителем. Парень принял бланки и долго их изучал, шевеля губами.

— Из лагеря? — спросил он.

Наверное, эти бланки заполнялись для бывших заключённых. Холодов осторожно кивнул.

— В третью бригаду направляетесь?

— Ага. — Виктор порадовался, что в графе "Бригада назначения" он поставил цифру три, вспомнив объявление на казарме об обмене жёнами.

— Тогда почему вы здесь прячетесь, когда ваши товарищи работают?! — немедленно вскипел "кожанка". — От работы отлыниваете?! Обратно в лагерь захотелось? Я вам могу впаять ещё по пятку лет!

— Не надо, господин... товарищ... э-э-э... начальник, — залепетал Юшечкин, решив поучаствовать в разговоре. Виктор толкнул его ногой, но "кожанка" уже спрашивал: