-Нет, но я думаю, мы сможем чтонибудь найти.— Счёо выпустил изо рта сигарный дым вместе с произнесенными им словами. Это было нарушением этикета, но Виктор понимал, что вызвано оно не желанием обидеть его, или, не допустите боги, оскорбить, а тем, что барон думал о чемто другом. О чемто очень серьезном.

-Вас чтото тревожит?— спросил он.

-Да,— подтвердил Счёо.— Что потом?

-Ах это!— Широко улыбнулся Виктор.— Об этом не волнуйтесь. У меня имеется в запасе ударный крейсер и уютная планета вне границ империи. Отдохнем, наберемся сил и вернемся.

-Кажется, боги даровали нам эту встречу не зря.— Счёо был явным образом удовлетворен состоявшимся обменом мнениями, но лишних вопросов не задавал, проявляя должный такт.

Они расстались довольные друг другом и вернулись к исполнению своих обязанностей. Дела между тем шли, как и предполагал Виктор, совсем не плохо. С 22:03 поддержка ратай с орбиты прекратилась полностью, но зато восстановилась связь с Флотом Метрополии — никудышная связь, но всетаки связь. Из сообщения, полученного с линкора "Князь Вья", который в связи с серьезными повреждениями не мог более участвовать в битве, стало ясно, что помощь пришла вовремя, и ратай уже практически разбиты. Это была хорошая новость. Остальные новости были много хуже.

Вопервых, Флот Метрополии, по большому счету, перестал существовать. В строю оставалось от 12 до 15 кораблей,— более точных данных на линкоре не было,— имеющих, все, как один, повреждения различной тяжести. Командующий погиб ("Светлая тебе память, Чук!"), и добивает ратай адмирал Саййяс, который ввел в систему уже 67 кораблей своего флота. При этом адмирал передавал командованию планетарных сил обороны, что реальную помощь он сможет оказать не ранее шести часов утра по тхоланскому времени.

"Не глупо,— констатировал Виктор со злой усмешкой, появившейся, как он знал, на его губах.— И даже гдето благородно. Адмирал оставляет нам возможность умереть в бою. Нуну, голубь! Тут ведь тоже не дети собрались".

Умирать Виктор не собирался. Он вообще не собирался играть в предложенную ему Саййясом игру да конца. Тем не менее и оставлять ратай шанс напакостить на планете еще больше он не мог и не хотел и, предоставив своим войскам еще два часа на подготовку, назначил начало операции на 00:30. Связаться с Максом, Йёю и остальными Виктор решил сразу после начала атаки, но Йёю объявился первым.

"Ну что ж,— решил Виктор, закончив разговор с Лауреатом.— Так, значит, так. Оно и к лучшему. Пусть Йёю займется делом. Один из них — или Йёю, или Счёо — найдет нам корабль. А потом? Потом домой, на Землю".

В следующие 6-8 часов ему предстояло, реализовав созданное с таким трудом преимущество, разгромить семь группировок противника, в которых сосредотачивались основные силы ратай на Тхолане. Дело не простое, но вполне реальное. А там можно было и в бега удариться.

Таковы были его планы, но жизнь быстро и решительно их изменила.

В 02:03 он услышал сигнал высшего приоритета — три первые ноты "Черного Ворона", повторенные трижды со скачкообразным повышением высоты звука. Это был позывной личной связи, которым могли воспользоваться только те, кто был для него дороже всего остального и всех остальных. Виктор бросил все дела и обратился в слух. В следующее мгновение он получил пакет, содержащий краткое послание.

-Сообщение,— сказал ровный, механический голос.— Жезл. В империи заговор. Вероятно, Позвонки. Замешан флот. Мы атакованы. Уходи. Удачи. 02:02. Конец сообщения.

У Виктора пересохло во рту, и холодные пальцы ужаса сжали сердце, но времени на ужас у него не было. У него не оставалось времени ни на что вообще.

-Чу,— сказал он, вызвав "группу Е".— Срочно, секретно.

-Я здесь,— ответил Скиршакс.

-Взвод разведчиков в топографическую точку "Трезубец 27/94 Бис". Спасти сенатора Ё и его гостей. Любой ценой!

-Будет исполнено.

Скиршакс отключился, а Виктор посидел секунду, глядя невидящими глазами на проекцию, затем встряхнулся и вызвал Йёю.

-Будьте осторожны, Рыбак,— сказал он.— Они начали.

-Значит, вот в чем дело!— сказал Йёю.

-Вы чтото знаете?— быстро спросил Виктор.

-Я говорил со Смарагдом сорок минут назад. Коротко. Семь минут назад связался снова, но связи не было. Похоже на глушение.

-Спасибо, Рыбак. Держите меня в курсе событий. Отбой.

Итак, они начали. Как? Какая разница! Возможно, втихую высадили звенья тактической разведки. А может быть, опергруппы были уже здесь и только ждали сигнала. Или это Позвонки активизировали своих боевиков, которые еще вчера не подозревали, что "их время пришло"? В любом случае они начали действовать и опять опередили его на полшага. Это было неприятно. Виктор терпеть не мог таких ситуаций, но умел принимать объективную реальность такой, какая она есть, и не жалеть о том, что она не соответствует его желаниям. Как говорят местные аристократы, есть только то, что есть. Но в Тигровой пади Яна, и Ци Ё, и Ди, и Макс, и...

1100 километров по прямой.

"Я буду убивать Позвонков одного за другим, пока они не кончатся!" — сказал он себе, поднимаясь изза пульта.

Барона он нашел в студии аналитического моделирования. Счёо и несколько его сотрудников строили какуюто замысловатую схему, занимавшую уже треть объема немаленького размерами зала.

-Барон!

-К вашим услугам, князь.

-Мне надо уйти,— тихо сказал Виктор.

-Чтото случилось.— Счёо не спрашивал.

-Да,— кивнул Виктор.— Они напали на мою семью.

-Понимаю.— Барон не раздумывал. Когда это требовалось, он умел быть быстрым.— Идите.

Он вопросительно посмотрел на Виктора.

-Да,— ответил Виктор на незаданный вопрос.— Наше соглашение остается в силе. Ждите меня здесь. Своих людей я сейчас предупрежу, они переходят под вашу команду. Управление я передаю начштаба, а в шесть утра бросьте сообщение, что Тень передает управление флоту, и ждите.

Он помолчал секунду и добавил:

-Два дня.

-Хорошо,— согласился Счёо.— Дать вам людей?

-Не надо. Я возьму только одного. И еще мне нужна машина, если у вас есть, конечно.— Он вопросительно взглянул на Счёо.

-Представьте себе, есть,— усмехнулся барон.— Знаете Мемориальные Конюшни?

-Знаю.

-Старый каретный двор переделан в депо. Берите, что понравится. Там много чего есть.

-Спасибо, а как я туда попаду?

-Туда ведет тоннель изпод самой перемычки. Я пошлю провожатого. Успеха!

-Взаимно!

На этом они расстались, надеясь на то, что расставание не будет долгим, что встреча состоится и что она, встреча, не будет омрачена печальными известиями.

Глава 5

И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН

Седьмой день второй декады месяца птиц

Трансвааль, Трансвааль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!

Да, чтото в этом роде, но в данном случае более уместными Виктору показались слова из "Последнего батальона" — старой аханской военной песни, которую традиционно любили петь и старики ветераны и юные новобранцы:

Нас выкосил напрочь прошедший бой,

Но есть командиры и здесь.

Грозно командует Смерть: "Отбой!"

"В атаку!" — командует Честь.

И в строй тогда встал каждый из нас.

И каждый непобедим.

Ведь "Выстоять!" — такой был приказ,

И мы до сих пор стоим... Стихи Е. Коненкина.

Полчаса назад "Сапсан", совсем такой же, как и тот, на котором Виктор улетал на войну, тенью выскользнул через замаскированный под декоративную стену портал официально не существующего Депо — слева от главного входа в Мемориальные Конюшни — и устремился к своей далекой цели. И "за рулем" был все тот же чудом выживший в мясорубке вчерашнего дня капрал Даэйн. На капрале была новая, со складов "Клоповника", флотская броня, но свою "фирменную" налобную повязку чижикпыжик Даэйн сохранил. "Чижикпыжик, где ты был? Где ты голову сложил?— хмуро пошутил Виктор.— Не аутентично, зато верно по смыслу". Все жью Жью — принятое в аханской армии прозвище пилотов боевых машин планетарной обороны, награжденных налобной повязкой ГрандМастер (Ас). Желтозеленые цвета повязки напомнили Виктору цвета формы в одном из петербургских учебных заведений на реке Фонтанке (в нем учился, например, юный Петя Чайковский) и стали источником для клички его учащихся — чижикпыжик.

были сумасшедшими сукиными детьми, отморозками и психопатами, но, возможно, именно поэтому они бестрепетно шли на самые отчаянные авантюры, сражались до конца в самых безвыходных ситуациях и были — чего уж там!— первоклассными мастерами пилотирования. При этом побеждали они намного чаще, чем проигрывали, но ценой поражения многократно превосходящего противника чаще всего была их собственная жизнь. Впрочем, умирая, они успевали обычно — пусть и в самое последнее мгновение своей безумной жизни — "вырвать венок из руки Эйя Эйя — бог судьбы в западноаханском пантеоне богов, в своей мужской ипостаси обычно изображается держащим в вытянутой вперед правой руке венок из ландышей — символ успеха. Богиня Эйя (женская ипостась дуального образа) считается богиней успехов в любви и держит в левой руке венок из алых роз.

". И действительно, желтозеленые памятные столбики над пустыми могилами жью на военных кладбищах всегда были усыпаны лепестками алых роз, точно так же, как ложились они сплошным ковром под ноги пилотов, когда те были еще живы. "Миллион, миллион, миллион алых роз..."

Веселая жизнь, достойная смерть. Но умирать, тем более сейчас, Виктор не собирался. Более того, умирать он просто не имел права.

На востоке уже светлело небо, но увидеть это было не просто. Почти весь восточный горизонт был затянут плотными клубами дыма, сквозь который здесь и там пробивались языки пламени, иногда просто ужасающих размеров, и всполохи перестрелок. Впрочем, такая же точно картина имела место практически на всех направлениях, потому что путь "Сапсана", во всяком случае, в первой трети маршрута, лежал через столичный округ, превратившийся в одно огромное поле битвы. Аханские и ратайские части были перемешаны здесь, как нигде более, и весь этот слоеный пирог из атакующих, атакуемых и контратакующих кипел кровью и огнем, запекаясь на раскаленных углях тотальной войны. Итак, Даэйн, как новый Вергилий, тащил Виктора через круги новосозданного Ада, и последнему оставалось только надеяться на мастерство и удачу капрала.

Они шли на максимально возможной скорости, до предела прижавшись к земле, и, несмотря на то, что задействовали все возможные системы маскировки, уже дважды подвергались обстрелу с земли. И еще их обстрелял из лазера какойто сумасшедший пилот — свой или ратайский, имевший дерзость оперировать на километровых высотах. К счастью, во всех случаях у стрелявших, кем бы они ни были, не хватило времени и класса, чтобы приложить их понастоящему, но Виктор знал, что статистика иногда сильнее мастерства, и закон больших чисел никто пока не отменял.

"Сапсан" сделал скачок, перемахивая через какието невнятные руины, и камнем упал вниз к самой поверхности воды. Серебряная. Теперь, развернув машину вправо, Даэйн гнал ее над самой рекой, едва не касаясь брюхом черной воды, в которой отражались мрачные огни войны. Две высокие волны поднялись по обоим бортам штурмовика, и было уже неясно, то ли они летят над водой, то ли несутся по водной глади как какойнибудь взбесившийся глиссер. Несколько секунд Виктор искренне наслаждался этим феерическим полетом, тем более что не он вел "Сапсан" и не ему выпало сейчас жечь нервы за штурвалом рвущегося к цели штурмовика. Но, увы, на игровом поле они были не одни.

Тряхнуло. И еще раз. И еще. Истошно завопил температурный датчик, но, слава богам и добрым духам, экраны и броня корпуса выдержали. А между тем были на краю, иначе не скажешь. Какаято сволочь стреляла по ним с левого берега, считай, в упор, и спасло их только то, что водяная волна погасила удар.

Даэйн прибавил скорость — хотя, казалось бы, куда уж больше?— и разбавленная злыми огнями ночь превратилась для Виктора в лишенный даже намека на смысл абстрактный образ.

"Ничего!— повторял он, как заклинание, как краткую молитву семейному божеству.— Ничего! Живы будем, не помрем. Вы у меня все, срань болотная, в распыл пойдете! Поперек хребта вашего вонючего — в трех местах — ломом!"

Он даже начал прикидывать, как именно он будет их убивать. Их. Всех. Без жалости, но зато с чувством огромного морального удовлетворения. Однако на самом деле это он просто заговаривал себе зубы. Тут ведь вот какое дело. Он все про себя знал. Ну почти все. И цену себе знал, и возможности свои представлял трезво, не переоценивая, но и не стесняясь. И он знал доподлинно, что по большому счету вывести его из себя было трудно и напугать тоже, кто бы и чем бы не вздумал его пугать. И быть он мог кем угодно, хоть маршалом, хоть рядовым. Потому что когда он говорил быть, он имел в виду именно БЫТЬ, то есть органично существовать в этой роли, в этом образе и действовать максимально эффективно. Два дня он фактически пробыл главкомом, а теперь летит в "Сапсане", рассчитывая, конечно, и на Скиршакса с его головорезами, и на других прочих, но, прежде всего, на себя. Сейчас он — так вышло — один, но он и так умел. И так тоже. Ведь он был такой ОДИН, который не просто в поле воин, а сам по себе и главнокомандующий, и ставка с Генштабом и все вообще вооруженные силы. В одном лице, что называется. Но все это было неважно. Неважно. Не имело значения, кто он или что. Потому что страшный... то есть устрашенный, Виктор летел сейчас сквозь огонь ночного сражения. Его снедал страх. Дикий, животный страх. Вот ведь какое дело.

О нет! Не за себя, любимого, он боялся. Емуто что! Жить, конечно, хорошо! Здорово жить! И подраться за жизнь всегда имело смысл, и более того, Виктор прекрасно знал, что будет драться за жизнь до последнего. До самой крайности. Но если уж так сложится, что надо будет помирать, то этого вот он бояться не собирался. Не на такого напали. И смерть Макса — как ни горько — принял бы и пережил. Выпил бы за помин души и пошел сводить счеты. И Йфф... "Прости меня, девочка,— подумал он с привычной тоской.— Прости, но ты сама выбрала такой путь". Солдатами не рождаются? Еще как рождаются! И Йфф, красавица его Йфф, нежная и ласковая Йфф родилась солдатом, и еще каким! И ведь действительно есть такая профессия — родину защищать. Виктор не тешил себя иллюзиями. Война есть война, и то, что княгиня уже в бою, он не сомневался. А там как сложится. А ля гер ком а ля гер. На войне как на войне. И значит... Но вот Яна и Ди... Если с ними... Нет, он, конечно, самоубиваться не станет. Не сразу то есть. Сначала он спасет всех своих, кого спасти еще можно, потом убьет врагов — сколько сможет, и вот тогда, если, конечно, уцелеет, вот тогда можно. Потому что жить без них он не сможет никогда и не будет. Просто не захочет. Это он, к счастью, тоже знал.