Птице нужно небо. Часть 4

— Я ненавижу тебя за это. Когда-то давно ты рассказывала мне про саа-тши. Я воспринял это как детскую фантазию. Теперь верю — ты змея. Самая настоящая змея. Ненавижу!

— Ты можешь мне отомстить, — пожала я плечами, — вон там сумка, а в ней — схемы ритуалов, свечи с дурманом. Ты можешь заявить на меня в департамент магической безопасности и сделать так, чтобы меня тут же лишили магии, которую я обрела.

— Я не хочу тебя ничего лишать. Я хочу лишиться твоего общества. Ты сейчас покинешь мой дом и никогда больше в нем не появишься.

Что ж, я этого ждала. Чего еще можно ждать, когда втемную используешь тех, кого считаешь друзьями?

Я молча поднялась с кровати, зашла в ванную, чтобы привести себя в порядок и одеться, затем подхватила свою сумку. Все это — под пристальным, тяжелым взглядом Дэя, который так и застыл на пороге "моей" спальни.

...Остановилась, вспомнив кое-что... снова сбросила сумку на пол, порылась в ней и извлекла шкатулку со стрелкой — ту самую.

— Вот, — протянула ее Дэю, — просто чтобы ты понял, чего я боялась. Я не жду, что простишь, но надеюсь, что постараешься понять и меня.

С этими словами я вновь подхватила сумку и вышла за дверь.

Глава 8

Всю обратную дорогу я кулем висела на спине лошади и не свалилась только чудом... или доброй Миркиной волей. И спешивалась не слишком изящно — спозла, поскуливая, вниз и осталась сидеть на земле, благо никого, кто мог бы видеть минуты моей слабости, поблизости не оказалось.

Я знала, отчего мне так паршиво. Дело было не в физических последствиях событий минувшей ночи — подумаешь, делов-то!.. И не мои моральные терзания по поводу того, как я обошлась с Дэйнишем, были причиной. Просто я добилась, чего хотела — взломала замок своей клетки. И если кто-то думает, что я мгновенно стала сильным магом, то заблуждается. Я стала развалиной, которая не в состоянии справиться с изменившейся интенсивностью собственных энергетических потоков. Казалось, внутри гулял сквозняк, стылой волной проходился по сердцу, ледяной лапой прихватывал живот, выстужал спину, заставляя съеживаться и искать тепла.

Ну и игла тоже не покинула меня без последствий — повреждения, пусть и микроскопические, после нее остались. Надо было залечить — я и ночью пыталась, прежде чем уплыть в сон, только никак не могла сосредоточиться, поймать потоки. А прямо сейчас было нельзя — сначала дела, потом... потом все остальное.

Я со стоном поднялась и отправилась в лабораторию. Первым делом в моем списке значилась уборка. Поковырялась в своей сумке, выгребла огарки свечей "с начинкой", кинула их в уничтожитель алхимических отходов. Хорошая штука, замечательно подходит для того, кто хочет спрятать концы в воду. Следом отправилась драгоценная чаша из древесины вийрехо. Туда же после недолгого раздумья я забросила вчерашнюю рваную рубаху. Отдельно сожгла листы со схемами запретного ритуала. Второй раз в новой жизни мне приходилось заметать следы преступления, и впервые — ради себя самой...

Нет, я не питала никаких иллюзий по поводу того, что эта чистка в случае чего поможет мне избежать наказания — тут достаточно было бы показаний Дэйниша и поверхностного ментального сканирования, чтобы доказать мою вину. Но я была уверена, что Дэйниш не пойдет на меня доносить. На самом деле я избавлялась даже не от улик, свидетельствовавших о моем правонарушении, а от предметов, которые обличали меня перед собственной совестью, напоминая... нет, не о запретных ритуалах, а о попранном доверии, о безвозвратно утраченной дружбе. Поэтому из лаборатории я отправилась в храм.

Если честно, я точно не знала зачем. Каяться? Для этого достаточно бесед с собственной совестью, не надо никуда идти. Но я пошла. К Оурнару. Стоять перед статуей сил не было, ноги подгибались. Поэтому я просто уселась на пол, подсунув под попу свою опустевшую сумку.

— Стыдно признаться, бог, но я оказалась совершенно не готова платить, хоть ты меня и предупреждал. Все время, пока планировала, догадывалась, чего мне это будет стоить, но предпочитала не думать об этом. И все-таки, знаешь, я жалею о разлуке, но не о свободе. И должна быть, наверно, тебе благодарна. Мне только требуется время, чтобы смириться с ценой.

Я замолчала, но осталась сидеть на месте. Новая волна сквозняка прошлась изнутри, заглянув в каждый уголок моего существа. Я закрыла глаза и попыталась погрузиться в медитацию. Получалось плохо, все время чувствовалась, что здесь, в храме, я не одна. На меня смотрят. Разозлилась — можно подумать, это должно сейчас иметь значение! Потом заставила себя отпустить злость, расслабилась — и все-таки нашла нужное состояние. И попыталась нырнуть в транс, но что-то не пускало меня. Очнулась, прогнала горькую мысль, что самоисцеление не дается мне из-за того, что виновата, что это тоже часть цены. Нельзя. Нельзя позволить себе погрузиться в самобичевание, увязнуть в чувстве вины, надо как-то приходить в себя и жить дальше. Я сделала огромный шаг — нет, не шаг, а гигантский прыжок — на пути к цели. Это ценно. Я далека от мысли, что цель оправдывает средства, но когда на кону стоят жизнь, свобода и разум, ценность человеческих отношений меркнет в сравнении. Когда-нибудь, возможно, я буду думать иначе. Даже почти наверняка. Но сейчас у меня есть я. Только я — и на этом надо сосредоточиться.

Из храма ноги понесли меня в питомник. Я вовсе туда не собиралась — хотелось пойти в свою комнату, лечь, свернуться клубочком, отогреться и уплыть в спасительный сон. Но у ног, видимо, было на этот счет собственное мнение.

Мариса была на месте — задерганная, затюканная, с синяками под глазами. Она была одна — видимо, отпустила помощницу отдохнуть немного.

— Ох, как хорошо, что ты пришла, Лари!

— Что у тебя тут?

— Вообще-то рутина, ничего особенного. Просто студентов сейчас нет, а тут еще пополнение наше. Да я бы и сам справилась, но — смотри.

Магистр подвела меня к клетке — не вольеру даже! — в углу которой сжалась в комок, тихонько поскуливая, заморенная кошечка-филшу. На наше приближение она поначалу никак не среагировала.

— Представляешь, вот как подлечили при поступлении, один раз поела, а потом — все. Отворачивается, скулит, на контакт не идет. Боюсь, потеряем мы ее.

Я прислушалась к зверюшке — ноль. Ни одной эмоции наружу, как обычное животное. А ведь точно известно, что филшу — существо магическое, и обычно нетрудно установить с ним эмпатическую связь. Попробовать зов? Надо сказать, что после той первой операции я немало тренировалась в этом искусстве, теребила мать-змею, постигая всякие тонкости. Сейчас пришло время опробовать свое умение на практике.

И я позвала — серией негромких мелодичных звуков. Не требование откликнуться и подойти. Зов-ласка, зов-забота, зов-вотпрос: как ты? кто ты? как помочь тебе? И филшу вздрогнула, встрепенулась, подняла мордочку, взглянула с надеждой своими огромными небесно-голубыми глазами, мявкнула — и на меня обрушилась волна эмоций, так долго прятавшихся внутри: недоумение, боль потери, тоска, одиночество, желание тепла и понимания.

Я открыла клетку, и кошечка выскочила из нее прямо мне на руки. Вид у нее был довольно жалкий, истощенный, но это все решалось лаской, вниманием и хорошей кормежкой.

— Ну что? — с тревогой спросила Мариса.

— Да ничего страшного. Просто молоденькая она совсем — подросток. Мать то ли убили браконьеры, то ли потеряли они друг друга во время облавы. Сначала-то ее собственная боль отвлекала, а потом, когда мы ее вылечили, вроде как место и силы для тоски освободились. Вот и затосковала. Пройдет. Сейчас вот покушаем... Мариса, у тебя есть какая-нибудь еда для нее?

— Конечно, есть! — обрадовалась магистр Кробах.

Она принесла мне мисочку со смесью мяса и каких-то фруктов, и я принялась кормить филшу. Киска ела быстро, но аккуратно, прижимаясь ко мне теплым пятнистым боком. Хвост ее плотно обвивался вокруг моей руки, словно она опасалась меня потерять. Кожистые крылышки, покрытые коротким пухом, прежде скрывавшие кошечку целиком от посторонних взглядов, компактно собрались на спине.

А я тем временем чувствовала, что мне становится все труднее держаться на ногах. Еще не хватало грохнуться здесь и напугать Марису. Не спуская зверушку с рук, я ушла в подсобку и прилегла на кушетку. Сытая филшу повозилась немного, а потом переползла мне на живот и затихла. Глаза у меня закрывались, я скатывалась в дрему.

В подсобку заглянула Мариса:

— Эй, Лари, что с тобой? Тебе плохо? Может, целителя позвать?

— Не надо целителя, — сонно пробубнила я, — просто устала очень.

Заботливая Мариса вздохнула сочувственно, укрыла нас с филшу легким одеялом и вышла из комнатки.

Я все-таки заснула. А проснувшись, обнаружила, что чувствую себя вполне сносно. Филшу все так же сидела на мне, мерцая из-под одеяла небесными очами.

— Ну и что теперь? — спросила я зверя.

— Ф-к-х-х! — отозвалась филшу.

— Все понятно, — резюмировала я, — думаю, пора нам с тобой расходиться по своим комнатам.

Однако вернуться в клетку филшу отказалась наотрез — вцепилась в меня всеми четырьмя лапами и хвостом, только что крыльями не обхватила — размах не тот. Мариса уже ушла, посоветоваться мне было не с кем, поэтому я не придумала ничего лучшего, чем взять киску с собой.

Как выяснилось, проспала я почти весь день. По дороге в комнату мы с филшу заглянули в столовую на ужин. Животинка пристроилась на столе, выбирая из моей тарелки кусочки по своему вкусу. Выглядела она сейчас не в пример лучше, чем с утра, и аппетит имела просто отменный.

В своей комнате я с ногами забралась на кровать и откинулась на стенку. Киска пристроилась у меня на коленях. Я прислушалась к своим ощущениям: сквозняк никуда не делся, но ноющая боль и дискомфорт, оставшиеся после иглы, ушли. Можно было бы, конечно, списать это на успешную саморегуляцию моей энергосистемы, но я сильно подозревала, что без филшу здесь не обошлось, недаром меня отпустило, когда зверюшка пристроилась на моем животе, а окончательно полегчало после продолжительного сна в ее компании. Что ж, не зря филшу на кошек похожи, пусть и крылатых. Те, правда, по физическим недугам больше, а эта, вон, магическое повреждение залечила. Ну так она и зверь магический.

Чтобы проверить свое предположение, я попыталась войти в транс, и — о, чудо! — у меня наконец-то получилось. Ну что сказать, раны от иглы и впрямь исчезли, но все остальное выглядело — вернее, ощущалось — удручающе. Медленно-медленно я входила в поток, не рискуя нырять глубоко, словно это был мой первый контакт с миром — как тогда, в замке, больше трех лет назад. Мир принимал меня легко, и я попробовала слиться с потоком, но меня почти сразу вышвырнуло наружу.

Предупреждение я поняла: рано. Сначала — каналы. Прокачивать, укреплять, овладевать собственными потоками, иначе слияние может привести к усилению дисбаланса. И я принялась за упражнения. Сколько часов это длилось, не знаю, но вернувшись в реальность, я обнаружила, что за окном давно уже стемнело, а филшу все-так же дремлет у меня на коленях.

— Гм... — выдала я. — эдак ты, выспавшись днем, мне ночью тут развлечение какое-нибудь устроишь?

Филшу повела ушами, отрыла глазки, потянулась, развернула крылья и захлопала ими, обдав меня воздушной волной. Я рассмеялась и мягко столкнула зверюгу с коленей на одеяло. Киска немного повозилась и вновь угнездилась, погружаясь в дрему. Похоже, она столько напереживалась за последние дни, что теперь сон в моем обществе был целительным и для нее.

Мне же пришлось выбраться из кровати, чтобы принять душ и переодеться. Потом я подвинула филшу и устроилась рядом с ней. Кошка — ну а как ее еще назвать? — снова перебралась мне на живот. Я заглянула к ней под одеяло, встретилась взглядом с голубыми, с желтоватым проблеском, фонариками.

— Ну что, киска, похоже, мы с тобой теперь вместе, да? Тогда ведь надо тебе какое-то имя дать, а у меня, как назло, с фантазией слабовато. Филшу... Филька. Согласна Филей быть?

Не думаю, что зверюга много поняла из моей речи, но в ответ я получила волну эмоций самого разного толка, в которой преобладали удовлетворение и что-то похожее на признательность. Кажется, меня даже уже любили.

Мысль, посетившая меня на пороге сна, отразила вялое удивление: "Надо же, носилась-носилась со своей идеей-фикс, достигла цели — и никакого катарсиса. Только моральные терзания и вагон работы над собой впереди".

Глава 9

Работу над собой пришлось отложить на следующий вечер, потому что с утра меня ждала лечебница. Моральные терзания при этом никуда не делись, даже усилились — вероятно, на фоне облегчения физических страданий, все-таки болезни неплохо отвлекают от всякой тягостной рефлексии.

Нельзя сказать, чтобы это сделало из меня плохого работника, но настроение чувствовалось, и к концу смены Рьен позвал меня в свой кабинет — потолковать.

— Что опять случилось? Ты ведь... разобралась с памятью? Или тебе нужна помощь?

— Ох, Рьен, я ведь так и не сказала тебе, что память ко мне полностью вернулась!

— Почему грустишь тогда?

— Да вот... С одной стороны, я достигла своей великой цели — избавилась от храмовой защиты. Мне бы радоваться, но — хреново. Потому что по пути растоптала свою дружбу с Дэйнишем... Я его использовала, понимаешь?

Целитель уселся рядом со мной и задумался. Потом медленно заговорил:

— Знаешь, я бы мог тебе сказать, что ничего страшного, мол, помиритесь когда-нибудь. Не стану. Как не стану и спрашивать, что именно произошло — подозреваю, что ты и не захочешь в подробностях рассказывать...

— Не захочу, — помотала головой я.

— Но одно я точно знаю — боль пройдет. Это я тебе как целитель говорю. Но ей нужно позволить выйти из тебя, выпустить словами или поступками. Как это сделать, тебе придется самой решать.

— Гхм... Рейн, не могу сказать, что услышала сейчас от тебя что-то абсолютно новое, о чем прежде сама не догадывалась, но все равно — спасибо тебе за эти слова. Я еще не готова выпустить боль — но буду думать об этом.

Я и в самом деле была не готова — самоедство, как ни странно, приносило мне какое-то моральное удовлетворение, муки совести воспринимались как справедливое наказание. Непродуктивно и бессмысленно, но вынырнуть из этого тупикового состояния мне покуда не удавалось.

Кстати, и тренировкам оно очень мешало. Я это осознала вечером, когда вновь попробовала работать с потоками. Вдруг как-то со всей ясностью пришло понимание, что для успешной работы надо себя любить, а наказывать и без того найдется кому.

Любила меня Филька — изо всех своих звериных сил сигнализируя мне о своем чувстве. Малышка с утра отказалась остаться в комнате или вернуться в питомник. Пришлось оставить там записку магистру Кробах, чтобы она не волновалась о потере животного, а филшу взять с собой в лечебницу. Там она и провела весь день у меня на плече, развлекая больных, и только во время беседы с Рьеном перебралась на колени.