| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Пока я общался с руководством, Чага подсел к простым бойцам, и, быстренько разобравшись в их несложной азартной игре "в камни", выиграл у них одеялко. Впрочем, проиграл им какие-то кожаные ножны. Вот ведь неугомонный. Ну, каждый наводит мосты по-своему. Для сна нам выделили навесик, расположенный на краю лагеря, под наблюдением дозорных. Лук и мечи нам так и не вернули, но мы особо и не рассчитывали на доверие.
* * *
Глава 27
Под утро следующего дня мы проснулись от криков и звонких сигналов рога. Хмурые низкие облака неспешно плыли над Изеном, вода переливалась на бродах серыми струями. Через переправу прискакали сразу двое дунландцев, сумевших бежать из плена. По словам беглецов, их преследовал крупный отряд коневодов, и дунландцы приготовились к непростой встрече. Дарайн, ссылаясь на категорический приказ старейшин Дунланда — "вы не можете напасть первыми", настаивал на переговорах с коневодами, хотя сам шел на эти переговоры как на эшафот. Никто не хотел идти с ним, и я вызвался добровольцем — попросив только вернуть мне оружие и одолжить какой-нибудь плащик, прикрыть мою горелую броню. Мы вдвоем, в безветренный предрассветный час, под штандартом Дунланда вышли встречать всадников на крохотный островок посреди Изена. За нашими спинами на берегу прятались бойцы с луками и мечами наготове. Коневоды вырвались на берег с тучей пыли, и сходу форсировали Изен до нашего островка, и не подумав высылать переговорщиков. Обнажив оружие, всадники окружили нас, и вперед выехал их предводитель. Говорить начал Дарайн:
— Дальше вам ехать нельзя, граница сейчас закрыта. Земли на этом берегу Изена принадлежат Дунланду. Вам здесь не рады.
Всадник на гнедом разгоряченном коне оглядел нас, присмотревшись к железному луку у меня за плечами, и сдерживая коня ответил:
— Мы преследуем воров, убийц и конокрадов. Один сбежал пешком дней десять назад, и двое на конях вчера. Все следы идут сюда. Выдайте нам их, и мы уйдем. Мы в своем праве.
Дарайн покачал головой.
— Здесь наша земля. На нашей земле судят наши старейшины. Пока они не осудят — никакой расправы над невиновными. Любых принадлежащих вам коней мы вернем.
— Мало. Судить всех троих будем мы. Если не можешь выдать — уйди с дороги — мы найдем их сами. Каждого виновного должна настигнуть кара.
Дарайн взглянул на коневода с вызовом.
— Когда ваш Хельм Молоторукий убил нашего Фреку прямо на совете, что-то не спешили вы его покарать.
Предводитель коневодов глянул на него с иронией.
— Кажется, ты мне грубишь? Здесь?
Со стороны всадников раздались усмешки. Поток презрения пролился весенней свежестью на мое сердце — даже дышать легче стало. Дарайн, упрямо глядя прямо на предводителя коневодов, игнорировал намеки:
— Я лишь требую справедливости к невиновным. Броды в любом случае закрыты, в Дунланд никто из Ристании не пройдет.
— Что ж. Ты хочешь узнать, что такое справедливость, дунландец? Мы покажем. Мы будем судить тебя как пособника и укрывателя убийц. Вяжите его.
Один из всадников сзади отработанным взмахом накинул на Дарайна аркан, и легонько подтянул его к своему коню. Предводитель коневодов, успокаивая гарцующего коня, обернулся ко мне.
— К справедливости... Ну, а ты что скажешь? И капюшончик откинь-ка.
"Силы защитить невиновных, идущих при свете дня"... Я нарочито-медленным движением снял и положил на землю лук и колчан со стрелами, после его откинул капюшон, поднимая голову к небу, с хрустом распрямляя плечи, поднимаясь во весь рост. Ткань хилого плащика затлела, затрещала и разодралась по швам. Перед людьми встало человекообразное чудовище. Легкий дымок разошелся в стороны, коневоды отшатнулись в стороны. Мой голос звучал глухо:
— Рохиррим. Я не дунландец. Но вы напали на посла. Не то чтобы он был мне дорог, но послы неприкосновенны. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Всадник кинул короткий взгляд мне за спину, почувствовав в дыму резкое движение за спиной я сделал скользящий шаг в сторону — и копье брошенное мне в спину вошло в землю. Я меланхолично заметил.
— Лишь справедливости. Оставьте в покое посла, и валите к себе в степи.
Второй раз почувствовав резкое движение у себя за спиной, я перестал себя сдерживать. Рывок назад, перекатом ныряю под лошадь неудачливого копьеметателя, ударяя со всей силы плечом в брюхо скакуна вверх и в сторону — всадник вместе с конем летит в Изен. Время замедляется, улетающий конь перебирает в воздухе копытами. Мой дым дает объемную картинку вокруг, я скольжу внутри как между ветвей в буреломе. Всадники сгрудились и тыкаются друг в друга. Кувырком подныривая под брюхом породистых боевых коней, боковыми ударами с ноги вбок я ломаю тонкие суставы конских ног и выскальзываю раньше чем покалеченное животное начинает падать. Вопли, хруст костей, хриплое взревывание обиженных коняшек — радостные звуки. Меч пришлось обнажить только на полсекунды. Одним высверком перерубив узел аркана сковавшего Дарайна, швыряю его самого чуть в сторону от свалки. Коневоды падая с седел путаются в стременах, не успевая отслеживать мои броски. Я сшибаю их всем корпусом, и они так восхитительно летят в воду, вместе со всей своей броней. С трудом останавливаюсь — предводитель в жестком захвате, его меч у его же горла, лицом к побитым людишкам. В глазах ощетинившейся оружием толпы плещется страх, моя броня под остатками разодранного плаща шипит и тлеет, из пламенеющих трещин курится дымок.
— Я пока никого из вас не убил — а мог бы всех раскидать здесь, как щенят. Но вы же хотели справедливости?.. Убирайтесь на свою землю, и наводите справедливость там. На берегу со стороны Дунланда вас ждут, и не один ристаниец сегодня не перейдет Изен живым.
Убедившись, что мои слова услышаны, я швырнул ристанийцам их предводителя, и демонстративно поднял с земли свой железный лук с полным колчаном стрел. Конные полезли вылавливать из Изена нахлебавшихся пловцов, а спешенные бросились к безуспешно пытающимся подняться животным. Я ждал с луком в руках, мой душный дым все плотнее и плотнее окутывал островок, ощутимо давя на людишек. Коней, которым я переломал ноги, хозяевам после криков и ругани пришлось добить — такое не лечится. Среди коневодов пошли возмущенные ропотки, но предводитель осадил своих людей, и потирая горло напоследок буркнул мне:
— За коней... побратимов наших... ты еще ответишь перед Роханом.
Всадники перераспределили скакунов и отбыли. Проводив взглядом удаляющийся отряд, мы вернулись на свой берег. Дарайн поглядывал на меня с опаской, и по прибытии высказался:
— Резко ты с ними, Буури. Они тебя запомнят.
— Э, командир. А ты предпочел бы "справедливый суд" ристанийцев? Мне на них плевать. Меня больше волнует другое. Новоприбывшие все тут? Нам нужно отсчитывать два дня...
Дарайн помрачнел, но ответил:
— Теперь, когда я видел тебя в деле, поневоле верю и твоим словам о чуме... Нет, все тут — я приказал.
По возвращении состоялся тяжелый разговор с двумя беглецами. Коневоды назвали их убийцами — почему? Беглецы были спокойны, как скала.
— Мы никого не убивали. Строили сарайчик на отшибе, мимо бредут кони, привязанные к седлам всадники мертвы. Мы сразу поняли — вот наш шанс сбежать, упускать нельзя. Трупы на землю, сами в седла. Но ни в одной смерти мы не виноваты.
Наутро один из новоприбывших зашелся удушливым кашлем.
Следующие дни были непростыми для меня и моих бойцов. Сначала мы лечили первого заболевшего, а затем лечили свалившихся вслед за ним людей Дарайна. Пришлось держать круглосуточный дозор на бродах — ночью пытался прорваться лазутчик, но я успел вовремя подоспеть на помощь Седому. Встретили и задержали гонца от старейшин — он хотел только передать письмо, но отпускать его в обратный путь после встречи с зараженными было уже нельзя. Когда бойцы Дунланда снова встали в строй, моя троица орков валилась с ног — у них не было сил даже на свои глупые шуточки. По счастью, вовремя вылеченная чума не оставила серьезных следов на людях. Пограничному заслону мы оставили половину наших запасов лекарства. Дарайн подарил мне еще одну плащ-накидку, а мы оставили им лишних коней, перешли Изен и поехали на восток.
На ристанийском берегу Изена дунландские перелески сменились на степной простор. Зрячий камень показывал впереди безрадостную картину — дым горящих деревень, белые окровавленные тряпки развевающиеся на ветвях у дорог, группы беженцев бредущие кто куда. На ночевку остановились у крохотного ручейка в овражке. Патлатый занимался ужином, Чага ковырялся в своих кореньях. Я сидел на кочке, в глубокой задумчивости. Седой чертил что-то палочкой на дорожной пыли, стирал, и чертил заново.
— Горящий, слушай. Ты не боишься, что за твои дела к тебе придет кто-то из Валар, и повяжут тебя как Мелькора?..
— Не... этого не будет. Ты же слышал, там, у моря, звуки трубы Улумури... Сам Ульмо, величайший из музыкантов, играл нам свою прекрасную и печальную мелодию. Ни один из Валар не встанет сейчас на моем пути в своем первозданном могуществе. Духи, посланные ими — и те поостерегутся.
— Да Тулкас скрутит тебя одним мизинцем, даже не запыхается.
— Не... Ты не понял... Да я и сам понял лишь недавно. Я неважный провидец. Большая часть моего пути еще впереди, но некоторые кусочки грядущего я вижу отчетливо, как наяву...
Я помолчал, собираясь с мыслями. Седой ждал.
— Тогда, когда я умер... Надо мной потеряли свою власть старые ошибки, и старые клятвы. Я начал жизнь с чистого листа — это был дар мне, дар новой жизни — после смерти. И тогда, смотря на все как младенец, непредвзято — я сумел разглядеть в вас, в орках, в троллях, в детях Зла — Творение Эру. В сердце, полном ненависти — увидел Свободу Выбора, услышал Изначальную Музыку. И не просто так, заметил мимоходом — а еще и принял вас под свой покров, принял за вас ответственность перед лицом Творца. Принял вас, такими, какие вы есть — злыми, изуродованными... несчастными.
Я помолчал, собираясь с духом.
— Для того чтобы сделать это — мне пришлось добровольно впустить в свое сердце Зло. Иначе я не мог сочувствовать вам, не мог понять и простить. Мне не из чего ковать для вас спасение, кроме как из собственной души, понимаешь?.. Расколол свой цельный дух, сломал свою суть, сам лег на жертвенный алтарь, принял проклятие Зла. Это как проказа — страшная, заразная болезнь, которая уродует все к чему прикасается — и я взял ее сам... Но теперь всякий из Валар, кто по своей прихоти решится остановить меня, должен будет принять на себя мою ответственность за вас, за это уродливое, но — творение. Ибо я, даже мертвый — буду свидетельствовать перед Престолом Творца в Конце Времен. И мой победитель должен будет оплатить мой долг, принять мою ношу, мою проказу... Они не захотят. Кто-то из них будет скорбеть обо мне, кто-то ненавидеть и презирать меня. Но прямо вставать против меня, во всем блеске своего величия — они не рискнут. Попытка Старика достаточно явный урок... Они не рискнут разрушить творение самого Эру, и тем самым пасть. Они смогут вмешаться только если я сам лично, своим прямым могуществом, своей Властью и Песней, начну разрушать Сотворенное, поднимая огненные горы из глубин тверди, и умерщвляя разом человеческие народы. А я — не начну.
Седой молчал.
— Но это еще не все. Для того, чтобы принять вас под свой покров не зря, чтобы иметь хотя бы право повернуть вас к Свету, чтобы дать вам этот самый честный выбор — мне пришлось предать Тьму. Я — дважды предатель. Я не взял над вами настоящее владычество. Я оставил вам свободу, и дал Закон. Я пестую в вас эту самую Свободу... Свободу, которая дает вам небывалую ранее гибкость и мощь, делает вас Личностями. И за это — за свободу — меня проклянут и люто возненавидят все Силы Тьмы, и все слуги Зла. Проклянут, и натравят полчища своих ублюдков — часть из которых сразу перейдет под мои знамена. Но сами Силы Тьмы, какие бы они ни были — побоятся даже приблизиться ко мне. Потому что, несмотря на мою проказу, сам Свет Изначальный горит во мне, и жжет их дух нестерпимым огнем... И их черный дух, и мой. О, Элберет, Варда Королева Света, кто бы знал — как это больно...
Седой молчал.
— Я не знаю, что ждет меня в конце пути. Возможно, мне свыше выставят счет за все злодеяния вашего народа, и за все мои хитроумные попытки вас спасти, разом. Возможно, мой расколотый дух не устоит, и я паду окончательно — во Свет, или во Тьму — в моем случае это равно погибельно. Но я, тот маленький остаток меня который в этом расколе еще остался жив — не буду жалеть о своем пути. Потому что — я не мог иначе...
Я сидел, уткнув лицо в ладони. Седой тяжело вздохнул, и сел рядом.
— Ты не один, Горящий. Какой бы ни был твой путь, мы — пройдем его с тобой.
* * *
Продолжение пишется.
Пожалуйста, ставьте оценки, оставляйте комментарии. Что понравилось, что вдохновило — а что отвращает. В каких местах в мир погружаешься, а где чувствуется притянуто за уши. Какое поведение героя естественно и интересно, а какое — нехарактерно и выглядит странным. Где читается гладко, а где стиль текста коряв.
Хочется взглянуть на текст снаружи, со стороны читателя, чтобы понимать в каком направлении нужно развиваться, над чем стоит больше работать.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
