На неведомых тропинках 4. Сквозь чащу

Я бежала, когда ног коснулись первые рваные клочки тумана, бежала, когда дорога сузилась и пошла вниз, бежала, пока могла дышать, а не хрипеть. Вряд ли меня можно назвать спортивной, но тогда я вложила в рывок все силы, и остановилась только когда в боку кололо так, что на второй план отступила даже пульсация в ухе, колени дрожали, мышцы подергивались. Несколько минут я стояла, наклонившись, упираясь руками в бедра, и просто дышала.

А когда нашла в себе силы выпрямится вокруг был туман. Непроницаемое белое марево, а не предрассветная наброшенная на мир пелена. Воздух был сух и неподвижен, словно кисель.

"Неправильный кисель, как и все вокруг" — на этот раз я была полностью согласна с внутренним голосом, — "Убирайся отсюда! И быстро" — опять никаких возражений, лишь желание устроит второй старт забега и финишировать первой.

"А ведь ты совсем недалеко ушла, и те мужчины будут здесь в течении минуты, если не раньше"

Я оглянулась, а потом еще и еще. И поняла, что уже не знаю, с какой стороны прибежала. Чувство направления дало сбой, да и все остальные тоже. Все, кроме страха.

"Любой из них может выступить из тумана. А ведь у одного есть нож и, судя по всему, он умеет с ним обращаться. И уйти ты не успеешь. Уже нет"

Вокруг стояла плотная ватная тишина. Ни шагов, ни других звуков и это почему-то пугало еще больше.

"То, что ты их не слышишь, не значит, что их нет, что они не рядом".

Развернувшись, я сделала первые неуверенные шаги, а потом шарахнулась обратно, потому что на миг мне показалось, что в тумане мелькнуло что-то красное.

"Прячься, немедленно!"

Я кинулась в сторону, из белой мути выступили очертания деревьев, нереально широкие стволы, в которых так легко затеряться.

"Они рядом!"

Нога за что-то зацепилась, и я упала. Очень неловко, плашмя, как ребенок, который летит на землю и оглашает округу громким ревом. Я ударилась виском об асфальт, ладони проехались по шершавой поверхности, сдирая кожу почти до мяса. Перед глазами замерцали цветные искры очень похожие на то, что появляются, если смотреть на свет, а потом зажмурится.

С губ сорвался стон, я перевернулась на спину и подняла руки. Грязь вперемешку с кровью. И боль, везде: в голове, в руках, ногах, в боку, и даже в груди. Глаза защипало, самое время заплакать.

"А ведь почти успела" — пришла наполненная сожалением мысль, — "Деревья были так близко, а теперь..."

Ступни коснулось что-то невидимое, заставив меня отрывисто вскрикнуть. Звук всколыхнул воздух и растворился в нем. Меня схватили за ногу и рывком дернули обратно. Зубы клацнули, по затылку словно прошлись наждаком, когда голова проехалась по асфальту, кожу обожгла боль. Сквозь пелену тумана проступила темная фигура, на месте глаз которой тлели ярко-красные угли. Их я запомнила особенно ярко, не раз возвращаясь в кошмарах в свой первый день на стежке. И каждый раз громко кричала, словно базарная торговка, у которой увели мешок картошки. Но туман смыкался, поглощая и этот звук, оставляя меня в тишине, и беспомощности.

Пар от кадки с горячей водой наполнял комнату теплыми ласковыми клубами, мало чем, напоминая туман перехода. Я подняла голову, стряхивая с себя воспоминания, словно капли воды. Что было, то прошло. С некоторых пор я не переставляла наслаждаться ощущением чистоты и принимала ванну за последние два дня раза четыре, скребя кожу мочалкой и стараясь избавиться от ощущения колющегося песка.

Вода стекала по телу, принося с собой чистоту и свежесть. Теплый каменный пол под ногами, пушистое полотенце на плечах. Я была... чуть не подумала "дома", но после пропажи Юкова комната в Серой цитадели, максимально близко подошла к этому понятию. Она не стала местом, в которое хотелось бы вернуться, она не стала местом, в котором я могла чувствовать себя в безопасности. Такие понятия как защищенность и Серая цитадель несовместимы. И все же... замок стал местом где, мне давали передышку, кратную, иногда болезненную, но такую нужную.

Просторная спальня с шелковыми гобеленами, вышитыми картинами, с большой кроватью и ... белым туалетным столиком напротив. Руки потуже затянули пояс халата, ноги утонули в ковре. Я выдохнула и бросилась к гуляющей мебели, провела ладонями по столешнице, словно не в силах поверить в то, что вижу, словно мне нужно не только видеть, но и ощущать шероховатую деревянную поверхность. Пальцы сомкнулись на прохладном металлическом кольце и потянули ящик на себя.

Они были там, перекатываясь по широкому дну, чуть звякая железом.

— Где ты был, когда я в тебе нуждалась? — сперва с губ сорвался лишь шепот, — Где? — а затем крик, — Где? — я выдернула ящик из пазов.

Ножи кувырнулись в воздухе и глухо ударились о ковер. Злость пришла настолько неожиданно, что я даже не успела осознать, что делаю и зачем. Дернула рукой и, размахнувшись, ударила ящиком о серую стену. Дерево жалобно треснуло.

— Где? — продолжала спрашивать я, ударяя снова, боковая стенка раскололась пополам, — Где, черт возьми? — еще удар, дно уже висело на одном гвозде, — Где?

Ящик, любовно восстановленный Борисом, распался словно картонный, но я продолжала в исступлении бить фасадом и камень. В первый раз я поверила, пусть неживому существу, в первый раз ждала помощи, и испугалась не получив ее. В этот момент проще было обвинять обычную деревяшку в том, что случилось в Желтой цитадели, в страхе, который испытала, в неспособности взять в руки оружие и дать сдачи.

— Он не может пройти сквозь стены цитадели. Любой цитадели, кроме этой, — раздался спокойный голос.

Пальцы разжались, остатки ящика упали на пол. В спальню, как всегда неслышно вошел Кирилл. Таким, как я его помнила, таким, как я хотела его помнить, в домашних спортивных брюках, белой майке и с чуть взъерошенными, словно после сна, волосами.

— Истерика? — он поддел ногой остатки деревянного ящика и прошел в комнату.

— Да. Смотреть не обязательно, — глазам стало горячо, сама не знаю, выдох у меня вышел, или стон, — Знаешь, как вернуть Юково? — спросила я, снова хватаясь за концы кушака, — Ты вынул из того человека... он сказал, как... — я терялась в словах, в наскакивающих друг на друга мыслях, в его прозрачных глазах.

— Пока нет. Я не открывал его. Не стал, — он развел руками и сел на кровать.

Столько всего было в его жесте, может чуть неловком, человеческом. Сейчас в комнате был не демон, а мужчина. Тот, что каждый день возвращался домой с завода, и с улыбкой прося добавки жареной картошки, рассказывал про самодура начальника, идиотов коллег и лучшего друга Леху, прикрывшем его при очередной расцентровке станка. Легкая неуверенность в голосе, от которой сердце застучало о ребра.

После всего что было, он просто не имел права быть таким. Нельзя три года трахать все, что движется, пусть в это "все" изредка включали и меня, а потом делать вид, что ничего не случилось. В моем мире нельзя.

Я медленно встала. Кирилл посмотрел на обломки на полу.

— Есть в нашем мире законы, которым подчиняются даже предметы. Стены цитадели демона не преодолеть никому и нечему пока жив хозяин. И пока он не даст разрешение, — Седой наклонился и поднял боковую стенку ящика, — Этот стол всего лишь артефакт, хоть и не совсем обычный. Прежде всего, вещь, — он бросил доску на пол, — Если хочешь, что бы он работал, найди плотника, — мужчина встал, оглядел комнату так, словно видел ее впервые в жизни. — Ты ничего не хочешь здесь изменить? Мебель? Ковер? Шторы? Что-нибудь еще?

— А ты не хочешь показаться психиатру? Нечисть сходит с ума?

Знакомое до малейших деталей лицо, застыло, а потом серые глаза посветлели, сквозь надетую маску заботливого мужа, проступило застывшее лицо Седого.

— Я не об этом хотел поговорить.

— А о чем? — вышло сипло, почти шепотом.

— Об этом, — теплые пальцы обхватили мою руку, заставляя сделать шаг вперед, подойти почти вплотную, его рука мягко коснулась бугристого выжженного на ладони следа, — Больно?

Когда-то давно, он так же задавал вопросы, и в его глазах было что-то такое, от чего я чувствовала себя не просто нужной, я чувствовала себя единственной.

— Да, — ответила я, имея в виду совсем другую боль, впрочем, но он вряд ли нуждался в объяснениях, — Теперь у меня нет выбора.

— Есть, — он улыбнулся, — Я его тебе дам.

Широкая ладонь снова сжалась, и увиденное едва не заставило меня задохнуться то ли от счастья, то ли от ужаса. На безымянном пальце блестела полоска золотого кольца.

До дрожи в коленках меня пугала ни руна обязательств, не перспектива питаться сырым мясом, и не превращение в хищника. А широкий ободок на его пальце, то самое кольцо, что я надела на палец тринадцать лет назад. Почти четырнадцать. В последний раз, когда он вспомнил об узах брака, мне надлежало воткнуть в его тело зеркальный клинок.

Чуть красноватое с примесью меди кольцо из золота весьма низкой пробы обхватывало его безымянный палец. Свое я выбросила. Давно. Просто ехала на машине, открыла окно и вышвырнула этот символ супружеской верности. Случилось это где-то между третьей и четвертой любовницей объявившейся на моем пороге.

Я с шумом втянула воздух.

— Не тот выбор, который бы тебе хотелось, — он коснулся пальцем плеча, — Ты дала слово. Придется его сдержать. Вопрос в том, как это будет?

— Опять игра словами, — его палец ласково прошелся по коже, я начала дрожать.

— Верно. Оцени разницу, я могу сделать тебя очень сильной, достойной рода Седых, достойной Алисы. Но, — он наклонил голову, — Ты должна прийти ко мне сама. Прийти, попросить и остаться навсегда. Я сберегу твою душу. Слово демона.

— У меня есть еще время, — возражение вышло жалким и беспомощным, сотня дней там, или десять здесь.

— Нет. Его у тебя нет, — стоило словам слететь с его губ, как руку свело от горячей боли, тот раскаленный гвоздь, что воткнул Простой так и не вытащили из раны, — Вы долго добирались. Срок почти истек.

Я знала, что он прав, мы появились в цитадели через семь отпущенный руной дней. И видят ушедшие, можно было бы давно все закончить, но каждый раз подходя к черте, я отступала, как всегда.

— И тогда где же тут выбор? Где?

— Выбор не в том закладывать душу или нет, а в том, как и кому это сделать, — он говорил с невыносимой мягкостью, как с маленьким ребенком, как с Алисой, когда она в первый раз подралась с Муськой.

Я вспомнила, как Простой говорил Пашке, что она расскажет о своем проступке сама, на своих условиях. То же самое теперь предлагал Кирилл. И могу сказать, ни черта от этого не легче.

— У тебя чуть больше суток, — он встал.

— Я могу заключить сделку с Александром, — запальчиво сказала я отступая.

— Можешь, — мужчина пошел к выходу, — Это и будет обещанным выбором. Я или мой вестник.

— Кирилл, — окликнула я, и он, остановившись, повернул голову, — Зачем все это? К чему?

Его глаза посветлели, снова становясь прежними. Из прозрачной глубины выглянул тот, кто всегда был там, до того как мы встретились, до того как мы расстались. Настоящий Кирилл, демон, холодный, расчетливый и жестокий. Не человек. Зверь. Затянувшаяся на десять лет роль сыграна на бис еще раз. Привычная маска хорошо легла поверх холода севера, но уже не смогла скрыть истины.

— Ты придешь, — ровно сказал он, — Или тебя приведут. Это тоже выбор.

Дверь мягко закрылась. Я села на ковер, рядом с обломками ящика. Все навалилось как-то вдруг, разом, на самые обычные человеческие плечи. Пока человеческие. Мы действительно слишком долго возвращались, может потому что не очень хотели? Мы шли с победой, которая горьким привкусом поражения осела на языке. Каждый шаг приближал нас к выполнению обязательств. Мы знали, что на этот раз не отвертимся. И я, и Мартын, и молчаливая Пашка. Это знание отнюдь не наполняло счастьем, и не заставляло мчаться ему на встречу со всех ног.

А теперь, оказалось, что время почти истекло. Я вспомнила каждый год, день, час, прочувствовала каждую прожитую секунду, когда мы пробирались по склонам гор, обдумала каждый километр, что мы преодолели на автобусе. Где-то внутри странное обреченное нечто даже радовалось уходящему времени, зная, нет, даже желая, опоздать. Умереть, но умереть, человеком. Трусливый путь, но даже мне иногда хочется сдаться и опустить руки.

В голове царила путаницы щедро сдобренная страхом. Седой запутал все окончательно. Зачем я ему в качестве вестника? Или демоны могут обращать не только в торговцев душами? Зачем этот спектакль с возвращением к прежним временам?

Злость схлынула, стало жалко столик. Более бессмысленного выплеска эмоций, чем гнев на бессловесную деревяшку придумать трудно. Я стала поднимать обломки, надо при случае найти плотника. Дно ящика разломилось надвое, я собиралась положить куски один на другой, и отнести в угол комнаты, когда увидела нечто странное. Коснулась пальцами, одернула руку и поднесла обломок к глазам, чувствуя, как замершее сердце начинает ускорять ритм.

Столик сделали в те времена, когда о ДСП и слыхом, не слыхивали. Дно ящика состояло не из одной, а из двух тонких положенных друг на друга досок. Материл был пористым и очень легким. Древесина скорей всего местная, наша тяжела и прочна, и колотить бы мне им о стены пока руки не устанут. Но теперь эти доски были сломаны, а между ними выглядывал уголок ломкой коричневой бумаги. Прикрепи его неизвестный просто ко дну, Борис нашел бы тайник в первый же день, но кто-то постарался спрятать бумажку получше, продублировав дно.

Я потянула за уголок и вытащила на свет большеватый конверт, явно сложенный вручную. Не заклеенный и неподписанный. Под непослушными пальцами бумага сломалась в трех местах, прежде чем удалось извлечь содержимое. Слава святым, это было не очередное слезливое письмо из прошлого, это была сложенная вчетверо ткань. Шелк, если не ошибаюсь.

Разворачивая тонкий платок, я ожидала увидеть все что угодно от засушенного цветка, до порции яда, но все равно оказалась не готова к действительности. Вскрикнула и уронила находку на ковер. Там под гладкой скользящей тканью скрывался живой огонь, брызнувший подвижными бликами во все стороны. Я вытерла о халат повлажневшие ладони, протянула руку, одернула, и протянула снова.

В шелковый платок было завернуто перо. Нереальное, переливающееся золотыми всполохами перо. Оно было совсем не горячее, хотя огонь танцевал по его краям словно живой. Я подняла находку, не в силах оторвать глаз от разбегающихся искр. Наверное, так себя чувствовал герой сказки державший в руках перо легендарной жар — птицы. Жаль, что они в нашей тили-мили-тряндии не водятся. Зато водится кое-кто поопаснее, например фениксы, за спинами которых разворачивались полные огня крылья. Я подняла шелковую тряпку, чтобы накрыть спрятать от глаз эту обжигающую красоту, и выронила его повторно.

Ткань не была просто оберткой, платок, не был платком. Он был холстом, не тем плотным материалом, что полюбился художникам, а тоненьким, шелковым полотном, расписанным легкими четкими штрихами. Картина, удивительная в своей нереальности. Миловидная женщина с короткими волосами обнимала за плечи двух белоголовых мальчишек. Рядом наклонив голову, стояла тоненькая девочка, с такой же, как у матери стрижкой. Сколько ей лет? Десять? Одиннадцать? Двенадцать? Вряд ли больше.