На неведомых тропинках 4. Сквозь чащу

— Ольга, — поприветствовал меня Александр.

— Так вот кто развлекал гостей хозяина, — сказала я, осматривая его залитую кровью одежду. Значит, жертвоприношение для остальных закончено. Кому еще Кирилл мог доверить его, как не ему. Хотя какое мне до этого дело? Никакого. Дела Седого меня больше не касаются.

— Так вот кто развлекал хозяина, — в тон мне ответил вестник Седого.

Мое рваное платье, кожу, туфли покрывало не меньшее количество крови, чем его. Мы оба служили сегодня интересам демонов.

Я прошла мимо, улавливая тонкий аромат тлена исходящий от грязного тела. Мужчина стоял, его сердце билось, но я не чувствовала в нем ни единой капли жизни. Словно у серой стены стоял не бывший человек, а каменная статуя. Эта добыча была мертвой.

Больше никто не произнес ни слова, не было нужды. Вестник никогда не был врагом, бывший офицер даже нравился мне. Но вместе с этим новая Ольга Лесина, та в кого я превратилась, знала что он мертв. А с мертвыми не дружат и не разговаривают, их отпускают, или возвращают мертвым.

Лестницы кончились, поворот, еще поворот. Серые стены расступались, я не боялась заблудиться или оказаться в западне. Не сегодня. Сегодня мир рухнул. Сегодня он будет построен заново. Я толкнула дверь, точно, зная где окажусь. Просторное помещение гаража, наполненное колеблющими полумрак тенями. Поправка — полный мрак, сквозь который я видела, как днем.

Я повернулась к нему раньше, чем он сделал первый шаг.

— Хозяйка, — сдержанно поприветствовал ботар, — Чем могу служить?

Нет, поправила я себя не ботар, визирг, живой дух, заточенный в мертвое дело. Зрелище вызывающее тошноту. Возьмите живого человека и зашейте в труп медведя, с каждым стежком, с каждым проколом иглы, убеждайте его, что теперь он получит силу и ловкость зверя. Здорово, да? Особенное если представить себя на месте таково вот осчастливленного человека.

— Я возьму машину и уеду, — попросила я, — Или...

— Конечно, — склонился он, — Обойдемся без "или". Ключи на приборных панелях. Последняя в пятом ряду не заправлена, а в первой почти сожжено сцепление.

— Уходи, и запомни, — сказал я, и когда тьма развернулась, — Я тебе не хозяйка.

— Как прикажете, "не хозяйка", — я знала, что он смотрит на меня, — Но я бы на месте "хозяйки" не спешил отказываться от привилегий. Ведь дело не в том, как называют вас другие, важно то, кем вы называете себя.

— Ты решил советовать не только Седому?

— Моя работа давать советовать Седым.

Он ушел неслышно и тихо. "Хозяйка" — чужое слово с чужих уст, казалось насмешкой. Я со злостью ударила по фаре ближайшего автомобиля, зазвенело стекло.

"Очень по-человечески" — резюмировал внутренний голос, голос новой Ольги, и подначил, — "Давай, тебе же хочется. Хочется драться, крушить и кричать от восторга. Сколько можно сдерживаться? Да и зачем? Давай, разбей ему тачку в хлам, пусть поплачет над ее останками"

— Очень по-человечески, — пробормотала я, поднимая руку и без всякого удивления разглядывая ровную кожу, ни одного пореза, — Да Кирилл пройдет мимо, и не заметит, даже если я разнесу весь гараж. Ушедшие, я разговариваю сама с собой.

"Так и приходит шизофрения" — скорбно согласился внутренний голос.

— Во всем этом не осталось ни капли здравого смысла.

В словах советника была правда, я вполне могла воспользоваться преимуществами ненастоящего титула, почему нет, не только же демонам пользоваться мной.

Я открыла дверь, ключи лежали на панели около руля, как и сказал советник. Мотор заурчал, стена, казавшаяся монолитной, быстро приближалась.

Вот будет весело, если без колечек Серая Цитадель не выпустит "хозяйку", и меня живописно размажет по серому камню. Мысль мелькнула и исчезла. Я многое чувствовала этой ночью, многое, но только не страх. Высокая машина влетела в камень, который за секунду до удара, стал полупрозрачным, и выскочила на грунтовую ухабистую дорогу. Я посмотрела на эмблему на руле и едва не расхохоталась. Четыре кольца, да, они меня просто преследуют.

Я выкрутила руль, когда новое чутье подсказало, что надо нажать на тормоз. Машину тряхнуло, задняя дверца открылась, я уловила запах весенней травы и болотной тины. Пашка выругалась, пытаясь затащить на заднее сиденье Мартына. Даже с переднего сиденья я чувствовала сладковатый запах смерти и крови шедший от парня. Очень знакомой крови.

Дверь закрылась, мы встретились глазами с явидью в зеркале. Ее медных светилось отражение моего желания убраться отсюда, и как можно скорее. Нечисть обходится без слов.

Ушедшие сколько раз я должна внутренне построить это, чтобы понять теперь это относится и ко мне. Единственная целая фара осветила утреннюю дорогу.

— Он вытащил Простого, и похоже собирается сдохнуть вместо него сдохнуть, — пояснила Змея.

Парень захрипел и мне понадобился миг, чтобы понять, это не агония, а смех. Тихий настоящий, на грани отчаяния. И оно напоминало лимонный леденец.

— Я вытащил не Простого, — прохрипел Март, — У меня нет такой власти над песочной кровью.

— Бредит, — констатировала Пашка, придерживая темноволосую голову на коленях.

— Ты не можешь исцелить себя? — спросила я сворачивая на боковую дорого, огибающую поселок.

— Не.. мог...могу. Ничего не осталось, — парень закрыл глаза, — Как же хреново, даже когда я выпил отцовские яды было легче. — Он закрыл глаза и захрипел, — Ольга... игрушка... ты...

— Тихо, Март, — попросила явидь.

— Я вытащил Седого, — не обратил внимания на его слова парень, — А не восточника. Подумай об этом. Ты... ты вогнала серебро, но убила не тело, а что? — он закашлялся, и несколько минут не мог ничего произнести, — Кто твоя семья? Кто ты?

— Я Ольга Лесина. Точка. И я больше никому не позволю усомниться в этом.

— Ты...

— Молчи, — зажала ему рот Пашка, но он мотнул головой сбрасывая руку, — Ради низших, замолчи, неразумный мальчишка.

— Все равно сдохну, либо от истощения, либо от, — он снова хрипло засмеялся, — руны, — дрожащей рукой он растер правую ладонь, там алел рубец обещания Простому.

— Юково вернулось, — охнула Пашка, касаясь своего затылка и отдергивая пальцы. — И мы должны быть там до заката.

— Будем, — пообещала я, нажимая на газ, — Обещаю.

Конец 3 главы.

4. Не сотвори себе кумира

Ветер — охотник умирал. И это была половина беды. Вторая половина лежала на соседней койке и тоже собиралась перейти грань. Марья Николаевна тяжело дышала изредка вздрагивая всем телом и бессвязно бормоча.

— Она попала под удар южан, когда несла икону, — пояснил Константин, набирая прозрачную жидкость в шприц.

— Под удар чего? — спросила я, вглядываясь в белое восковое лицо моей бабки.

— Валя... валя, — пробормотала она

— У одного из падальщиков был артефакт, и он успел его активировать прежде, чем его глаза загорелись, — черный целитель, склонился над старухой и ввел в вену иглу.

— Только не говори, что он, — я кивнула на охотника, — закрыл ее собой.

Он оттянул поршень, капля алой крови попала в шпиц.

— Не скажет, — прохрипел лежащий на кровати мужчина.

— Слишком быстрый метаболизм, — пробормотал Константин, вводя обезболивающее в старую руку и выпрямляясь, — Его кровь не подвластна моей магии.

Бабка затихла. На меня не отрываясь смотрели серые глаза, даже сейчас на пороге смерти лицо Тема оставалось бесстрастно.

— Он не закрывал ее собой, он оттолкнул ее в сторону, сломал две кости.

— У меня приказ, — прошептал Тём, — Старуха должна жить.

— В итоге под удар попали двое вместо одного, — констатировал экспериментатор.

— Артефакт сохранился? Определили, что за магия?

— Он был одноразовым, старик сейчас колдует над останками, но пока ничего.

— Тогда отчего они умирают?

— О боли, человек, — ответил вместо него охотник, — Мы умираем от боли.

Его лицо оставалось спокойным, но вот глаза не врали. Там в серой глубине Ветер кричал. От него пахло прогоревшим пеплом. Тём был почти мертв.

— Всему есть предел, даже его выносливости, — целитель со шприцем склонился теперь над Тёмом и ввел обезболивающее.

— Сколько? — спросила я.

Черный целитель поднял голову, охотник закрыл глаза, впадая в забытье.

— Мартын, — позвал он.

В комнату вошел парень, его лицо все еще носило кровавый отпечаток руки Седого, но даже он успел потускнеть, рубцы идущие от скулы к виску почти исчезли, мастерством его отца можно только восхищаться. Черный целитель вытянул зеленого, когда два дня назад мы ввалились в его дом.

Парень поставил на прикроватный столик картонную коробку с ампулами и потер руку, он теперь часто так делал, бессознательно касался выжженной на ладони руны. Тонкий картон был надорван с одной стороны, сквозь дыру просвечивал стеклянный бок ампулы.

— Морфин, — пояснил Константин, — Она стара, ее тело дряхло, а я и так уже вколол... — он махнул рукой.

— Сколько? — повторила вопрос я.

— Еще две дозы и она уснет навсегда. Пять — семь часов. Можно растянуть, — он сомнением посмотрел на старуху, — Но она начнет кричать и тогда с вероятностью семьдесят процентов не выдержит сердце. Плюс мы не знаем, как скажется на разуме человека пребывание в..., — он не мог подобрать слово, они все не могли, а многие до сих пор не верили в собственное уничтожение, — в небытие. Семь часов, Ольга. Охотник продержится дольше. Но финал неизбежен.

— Мне жаль, — добавил Март.

— Мне тоже, — я встала, — Дай мне эти семь часов Константин.

— Не имею обыкновения врать по пустякам, — проговорил мне в спину целитель.

Я хлопнула дверью и сбежала с крыльца. Где-то ниже по улице ревела цепная пила, пахло железом, гарью, кровью, свежеспиленным деревом и жареным мясом. Кто-то закричал, ему ответили руганью. Стежку медленно восстанавливали после атаки. Ругань сменилась смехом, и я ускорила шаг. Они могли позволить себе смех. Они были победителями, отразившими атаку. Отряд Седого подоспел вовремя, чтобы отыграться на недобитках, тех, кто уже бежал обратно, прочь от сил иконы. Юково понесло потери, но устояло, разрушенные дома восстанавливали. И мало кто осознавал, что еще недавно их не существовало в нашем мире. А может, им просто не было до этого дела, нечисть не боится, особенно прошлого.

Мой дом стоял на прежнем месте, крыша с правой стороны была чуть опалена, снег успел частично растаять, поперек дороги валялся чей-то труп, второй день валялся, но особого интереса не вызывал. Весна только началась, холод частично сковывал запах.

Я посмотрела на дом Веника и толкнула свою дверь. Все изменилось. Не только Юково, а все.

Дом пах сосной, подгорелым хлебом и водой, словно где-то рядом развесили влажную после стирки одежду. И еще вернувшись из небытия он стал чужим. Я прошла в спальню. Кровать, шкаф, постеры на стенах. Почему раньше они казались манящими и загадочными?

Я провела под этой крышей одну ночь. Пялясь в потолок и разглядывая картинки курортов в темноте. Поняла одно простую вещь, мне придется заново привыкать к этим стенам, учиться заново любить их, стремиться под их сень.

Стараясь отогнать разочарование, спустилась в подвал, третий раз за последние сутки. Полки были на месте, диван тоже, подушки, книги, почти все как я оставила, если забыть, что прямоугольное помещение давно стало семигранником, если забыть, что на стене еще недавно горел знак опоры, если забыть...

Воздух вышел сквозь стиснутые зубы. Подвал стал просто подвалом, и на стене не было запертой дверцы сейфа, от которого никто не знал шифра. Дом больше не ждал чистого человека.

"Хватит скулить" — одернула я себя. Пусть сейчас все кажется чужим, но именно так и было, когда я в первый раз пришла на стежку. Так будет и снова. Я со злостью бросила подушку в стену, та ударилась о камень и плюхнулась на пол.

— Это мой дом! По-прежнему мой, — рявкнула я в темноту и тут же почувствовала изменение, сдвиг в реальности.

Знаете, так бывает, если завязать шнурки и резко выпрямится, комната, словно плывет в сторону, краткий миг головокружения, который проходит через секунду. Мир мигнул и чуждость исчезла, комната снова стала семиугольной, а на стене обжигающим глаза огнем полыхнул мой знак, тот самый ромбик на ножках, руна чистого человека. Мгновение похожее на вспышку, мгновение откровения. А потом комната снова стала вытянутой. Но и мига было достаточно. Связь с домом все еще была тут, просто ушла в тень. Я улыбнулась, первый раз с тех пор, как вернулась в Юково.

— Нет, — я наклонилась, подняла подушку и уложила обратно на диван, — Дом вы у меня не отберете.

Запах можно выветрить, обои переклеить, постеры заменить на фото. Много всего можно сделать, чтобы угодить новым органом чувств. Я сделаю этот дом своим.

Бегом поднявшись по лестнице, я с куда большим интересом осмотрела гостиную, стол стоящий посередине, две чашки с давно остывшим чаем, рассыпанный сахар, словно кто-то неловко зачерпнул его из сахарницы и уронил ложку, банка варенья. Марья Николаевна пила чай, когда в Юково вошли южане. Часть вины за то, что случилось позднее, лежала на мне. Я искупалась в источнике, сняв магию защиты, со своего амулета, магию, которая рухнула, когда убрали одну их опор.

Дверь чулана была открыта, осматривать там было особо нечего, телевизор, кровать и бежевое покрывало. Я сделала шаг и задела ногой сверток, стоящий на полу у стены. Что-то квадратное замотанное в тряпки со стуком упало. Я подняла пахнущий старой краской сверток, пальцами чувствуя твердую поверхность простенького оклада, и села на кровать. Не нужно быть провидцем, что бы понять, что там. Я положила находку на колени и откинула первый слой ткани, пальцы чуть закололо, словно они коснулись гудящего и вибрирующего холодильника.

И поняла, что уже не одна, в мой дом зашел посторонний человек... вернее даже двое. Первый пах бумагой, а второй почему-то теплым хлебом, и пусть оба двигались абсолютно бесшумно, я почему-то была уверена, что они не делают попытки скрыть свое присутствие.

— Не стоит этого делать, — в каморку заглянул Семеныч, — Вместо двух лежачих калек у нас будет три.

— Или четыре, — добавил второй, он не заглядывал в комнату, но я узнала этот чуть напевный, добрый голос, Семеныч притащил с собой баюна.

Меня неприятно кольнули воспоминания, и находящийся в гостиной сказочник тут же это почувствовал и рассмеялся:

— Ну же, я не бросаюсь на людей без предупреждения.

— Еще вы сцепитесь, будто мало у нас потерь, — пробормотал старик, уходя в гостиную, — К закату потеряем еще двоих.

— Никаких подвижек по артефакту? — спросила я, отбрасывая сверток и выходя следом за старостой.

— Нет. Что это было, знают только южане, — он достал из кармана плоский железный кружок, так похожий на большую шоколадную монету, завернутую в серебристую фольгу. Кружок был сломан ровно посередине, на месте разлома металл был почерневшим и выгоревшим.

— Только южане, — повторила я.

Ленник стоял у стола и, так же как и я совсем недавно, рассматривал стол с чашками.