Обманчивое тепло весны

Стук открывшейся двери отвлёк командующего от размышлений. Повернувшись на звук, Амли-Шибо улыбнулся во все клыки племяннику. Юноша был молод, шестнадцать сравнялось не так давно, но уже с четырнадцати ходил у командующего в ординарцах. Конечно, мечтал юноша о гуще битв, чтобы славу снискать себе, чтобы врага рубить налево-направо, только род Амли-Шибо не так многочислен, чтобы разбрасываться ценными потомками. Нет, службу нёс он исправно, тренировался ежедневно не только бумажки писать, но в атаку шёл только рядом с командующим, то есть в арьергарде, если шёл ещё. Его натаскивали на другое, уча думать, управлять всей этой живой махиной смертоносной силы.

— Командующий, — прижав сжатый кулак к сердцу, приветствовал молодой орк вышестоящего по званию, склонив голову, — Разведка вернулась, пригласить?

Кивком головы давая своё согласие, Ыыркыкхан погасил улыбку, ощущая холодок по хребту — верный признак надвигающихся неприятностей. Таким вот предчувствиям он давно научился доверять, слишком много лет было отдано хождению по острию боевого клинка, чтобы отмахиваться с лёгкостью от этого. Или, может, то подаёт голос кровь предков-шаманов. Не важно, по сути, что, важен лишь результат.

Доклад командира группы разведки был неутешителен. Проклятые тёмные подобрались слишком близко. Не нарушая перемирия, двигаясь маленькими группами, расползались они талыми ручейками, постепенно беря в тиски Приграничный. Если так пойдёт и дальше, то с окончанием передышки орки окажутся в ловушке. Что делать? Диверсии чинить, ставя под сомнение без того хлипкий временный мир, или ждать собственной гибели кротко, подобно жертвенному животному?

Злость мешалась с бессилием в гремучую смесь, стуча гномьими молотами в висках. Осада города маячила не призраком уже, вполне полновесной перспективой.

— Свободны, — удерживая привычную маску на лице, пророкотал командующий, — ординарца ко мне.

Амр Амли-Шибо вновь появился в кабинете, привычно замирая в традиционном приветствии. Слишком много общего было у двух этих орков, чтобы усомниться в их родстве. Старший смотрелся в младшего, подмечая свою давно минувшую юность в его чертах. Младший любовался своим несомненно достойным будущим в старшем. Пусть пока он уступает дяде в ширине плеч, мышцы не так сильно еще бугрятся, скованные форменным кителем, но в глазах его также светится ум и твёрдая воля. Придёт время, докажет, может встать во главе крыла.

— Командующих перьями ко мне срочно, — в раздражение Ыыркыкхан провёл ладонью по зеленоватой коже лица, будто стремясь стереть давний шрам, пересекающий щёку.

Совещание за закрытыми дверьми затянулось далеко за полночь. О чём там говорилось, то низшим чинам неведомо, но к рассвету город почти незаметно покинули несколько перьев. Видимость кипящей деятельности старательно поддерживалась в военном лагере возле оркского посольства, только внимательный взгляд мог бы подметить, что, чем дальше, тем больше лагерь похож на декорации, пусть и качественные, но пустеющие стремительно.

Глава 3

Приграничный вспыхнул внезапно. Часы на городской ратуше пробили пять, солнце румянило улицы, успев за день высушить большую часть мостовых. Валентина в теле полукровки уже который день выбиралась по следам чужой памяти в поисках пищи. Тело всё ещё ощущалось неподъёмным, слабость туманила взор, выступая испариной на грязных висках, но женщина заставляла себя двигаться. Иначе смерть, ещё раз смерть. Это знание подстёгивало, а всё, не укладывающееся в понятную картину мироздания, усиленно задвигалось в тёмный чулан сознания, чтобы потом, когда настанут времена более благословенные, достать, перебрать, систематизировать и попытаться понять.

Так уж сложилось, жажда жизни оказалась невероятной, чего она сама от себя не ожидала, прожив до тридцати с небольшим хвостиком типичным обывателем, не хватая звёзд с неба, но и не испытывая недостатка, будь то любовь родных, работа, путешествия, личные отношения. Всё было, а, вот, мечтаний о путешествии в другие миры точно не было. Да, книжки подобные почитывала, но и только. Скоротать вечерок за таким развлечением — прекрасно, самой стать героиней — увольте.

Первые сутки запомнились непрекращающейся беззвучной истерикой с провалами в беспокойный сон. На вторые была предпринята попытка разобраться в том, кто же она всё-таки. Обрывки памяти полукровки причудливо переплелись с личностью землянки, один характер норовил наложиться на другой. Мучительно было продираться сквозь причудливые тернии были-небыли. Непонятно даже, что спасло рассудок Валентины. Возможно, что душевная болезнь предыдущей владелицы. Память её шептала о безразличии ко всему и всем, молила замереть в созерцании чего-то неведомого на одном месте. Кусочки, яркие лоскутки, причудливая мозаика на чужом, ставшем родным языке.

На третий день бывшая когда-то человечкой выползла из своей норы, привычной городу тенью следуя по чужому-родному маршруту. В этот день она тоже выполняла променад, подолгу останавливаясь у витрин, с искренним интересом рассматривая их, заглядывая в глаза знакомых-незнакомых, изучая их черты уже в реальности, а не в мутном зеркале больной памяти.

Несмотря на то, что полукровка была смеском явно с тёмным альвом, в городе её не били особо. Так, толкнёт кто, пнёт иногда, но на тварь бессловесную, безобидную по сути своей, пребывающую вечно вроде и не здесь, никто не думал нападать, своих забот полно, чтобы ещё об неё руки марать, время тратя. К тому же, серые глаза, более светлый оттенок кожи — тоже служили хорошей защитой. Нет, если приглядеться, то видно всё, только кому это надо, зачем приглядываться к местной безумице, когда война бушует. Отмойся бы она, уши свои выстави на показ, узнали бы тогда, вызверились возможно, злость срывая, но полукровке такая мысль бы в голову не пришла. Ей в принципе давно не приходили в голову связные мысли. Валентине же оказалось не до того. Хоть погода была по-весеннему тёплой, только жары не наблюдалось, а колодезная вода весьма холодна. Не было в каморке, доставшейся по наследству ни богатств, ни минимальных удобств. Голод, слабость, проблемы с осознанием себя — всё это не лучшие друзья чистоты, как бы не любила её сама женщина в прошлом теле, в покинутом мире.

Поэтому и продолжала бывшая Валентина мелькать по городу привычной замусоленной тенью. Сегодня, миновав центр, плелась к окраинам, сделав остановку возле коновязи у оркского посольства. Знала, есть здесь молодой военный, что в это примерно время возвращается из города с бумажным кульком сладкой сдобы. Надо дождаться, тогда перепадёт на ужин вкусный рогалик или маковая булка. А там, глядишь, удастся забыться беспокойным сном, постаравшись не слушать тоску, нашёптывающую на ухо имена потерянных нынче близких землянки.

Клыкастая улыбка юноши отразилась в мутной серости взгляда полукровки, выпечка обожгла пальцы, дурманя ароматом, заставляя часто сглатывать слюну. А затем город вспыхнул, оглушая звоном метала, командным криком, воплями раненных. Это было так внезапно, так странно. Кто-то толкался, кто-то куда-то бежал, Валентину же отбросило в сточную канаву, придавив тяжёлым телом того самого юнца. Выроненный кулёк упал на мостовую, раскатилось сдобное богатство прямо под ноги нелюдей, людей, лошадей. Одуряюще запахло кровью, гарью, смертью.

Судорожно прижимая к груди единственное богатство, впиваясь грязными коготками в хрустящую корку, женщине хотелось заорать, но тут физиология выступила спасением, ни единого звука не сорвалось с губ. И были бы они разве услышаны в этом рукотворном аду, где магия и сталь крушили живую плоть, сминая её, превращая в ту самую начинку для пирожков, о которых так мечтала не так давно чужачка.

Орки отступали, тёмные теснили их, взяв уже с боем посольство. Город полыхал, окутанный заревом пожаров в закатном небе. Оседала на мостовые жирными чёрными хлопьями чужая беда. Побеждающие и проигрывающие несли потери.

Валентина же, скованная ужасом, придавленная весом уже нескольких явно неживых тел, сквозь слёзы смотрела на мельтешение ещё живых, сошедшихся в смертельной схватке. Даже холод от непрогретой земли отступил перед животным страхом смерти, заставляя не шевелиться. Она не могла сказать, сколько по времени всё это длится, лишь отстранённо подмечая, небо потемнело, ночь укутывала город. В какой-то момент всего этого оказалось слишком для и без того измученного сознания, наконец выключая его.

Глава 4

Глеринил До'Адден делал привычную работу — убивал. Он и его десятка вошли в город с первой волной атакующих, под надёжным прикрытием магов они двигались из тени в тень, собирая очередную кровавую жатву. Время командующими было выбрано не спроста, в это время суток никто не ожидал такой дерзости от тёмных, привычно полагаясь на болезненное отношения тех с солнечным светом. Но новые разработки помогли в этом вопросе тёмным, спрятав их глаза под защитными стёклами гляделок, давая тем свободу.

Отряд продвигался практически без сопротивления, указанные позиции удавалось занять с лёгкостью. К ночи всё было кончено, Приграничный вновь сменил хозяев, покорно подняв над ратушей знамёна тёмных.

Десятку Глеринила отправили на зачистку. То тут, то там вспыхивали небольшие очаги сопротивления, чтобы практически сразу затухнуть, сметённые мощью таких вот десяток.

— Глен, командир, у нас всё чисто. — Ксултел появился из тени, какой-то ветошью оттирая с клинка кровавые разводы. — Приказ оставаться тут, вместе с другими десятками?

Некоторая фамильярность в общение была давно присуща их отряду. Слишком давно они были вместе, отношения из разряда 'просто сослуживцы' плавно трансформировались в дружеские, хотя пред начальственным взором всегда полностью придерживались суровой букве устава, вольностей себе не позволяя.

— На нас скинули ещё трущобы, Эхо их покарай, — не то, чтобы закалённый в боях До'Адден был особо религиозен, но он бы не отказался в этот момент, если бы именно этот кровавый Бог обратил свой взгляд на окраины города. — Похоже, фантазия глубоко обиженного мною командующего сотней сочла это прекрасным наказанием.

— Ладно тебе, будто в этом городишке трущобы будут сильно отличаться от всего остального. Приграничный нынче, как портовая шлюха, с лёгкостью переходит из рук в руки, а это явно никому на пользу не шло, способствуя увяданию.

— Философ ты, однако, — со смешком хлопнув друга по плечу, тёмный обернулся в поисках места, куда бы можно было присесть в ожидании остальных.

Улица перед оркским посольством уже давно утратила свой ухоженный вид, сейчас же, после боя, пусть и непродолжительного, она больше напоминала уездную скобойню, чем часть живого города. Суетились целитили, пытаясь оказать помощь своим, добивали вражеских раненных солдаты, отблески близких пожаров плясали в глянцевых лужах казавшейся чёрной крови. От коновязи мало что осталось, но поилки всё ещё были полны водой, на поверхности которой злорадно скалилась луна, абсолютно равнодушная к бедам смертных, самостоятельно призванных на свои головы.

— Философ — не философ, но не отказался бы сейчас от сытного ужина под пару кувшинчиков самейского да в объятьях пышногрудой кра... — Улыбка всё ещё догорала на таком знакомом и родном лице, но белый жемчуг зубов уже окрасился алым, толчкам выплёскивающимся из горла вместо окончания слов.

Тело действовало на автомате, как и срывающиеся в крике команды. Всё было так похоже на выдумку безумного постановщика, улицы со сверхъестественной скоростью заполнялись атакующими людьми. В этот раз ночь, неожиданность, коварство нападения были не на стороне тёмных, их теснили, с лёгкостью выбивая с необжитых ещё позиций, словно сама Холодная Леди Смерть в этот раз была с людьми заодно, своей рукой укрывая их в тенях, показывая все уязвимые места альвов. Ночь продолжала пылать заревом пожаров, но у города вновь сменилась власть.

Мало кто из воющих в этот момент на тесных улочках знал истинный политический расклад. Рядовые слишком привыкли просто выполнять приказ, горожане слишком привыкли прятаться, выжидая того или иного исхода, а умершим вовсе не было дела, в их помутневших глазах уже отражались далёкие звёзды, своё они уже отстрадали. Те же, кто знал, напоминали: орков добивать, тёмных не щадить. Расстановка сил вновь изменилась, высокая политика жаждала новой крови, в этот раз — бывших союзников. Именно поэтому Командующий восточного крыла Ыыркыкхан Амли-Шибо не дождался подкрепления, всё было учтено, человеческие части подошли тогда, когда альвы были уже измотаны, точно зная, оборотней в этот раз с ними нет.

Глеринил До'Адден умирать не торопился, хоть и прожил уже далеко за сотню. Усталость отступила перед стремлением выжить. Мелкие раны множились, клинки норовили выскользнуть из ставших скользкими от чужой и своей крови ладоней, но пока покорно оставались продолжением его самого, его рук. Отряд редел стремительно, времени для осознания всей тяжести ноши скорби не было ни секунды, так как его магический резерв тоже опустошался, делая практически беззащитным перед противником.

Выпад, увернуться, не до красивых дуэльных пируэтов, целым бы остаться. Ещё, ещё и ещё противник сражён, он пока дышит, степень урона можно будет оценить и позже. Рядом не видно никого из знакомых, но альвы ещё не проиграли окончательно.

Ощущение опасности проснулось за несколько секунд до, Глеринил успел даже обернуться и сделать попытку ускользнуть от волшбы. Смертельный таран ударил в гущу боя, послушный руке сотворившего, ведущего десятки зацепило краем, круша рёбра, отбрасывая в сточную канаву. Подняться сил не было, боль оглушала, регенерация отказывалась запускаться в связи с практически полным опустошением магического резерва. Звуки боя будто отступили на задний фон, прорываясь лишь приглушёнными криками, руки всё ещё сжимали оружие по натренированному за годы службы рефлексу. Нужно было подняться, но конечности расползались в грязевой каше, голова гудела, каждый вдох, как подвиг. Затуманенным взором обыскивая окружающее в поисках того, что могло бы помочь, тёмный натолкнулся на решётку, перекрывающую вход в подземную часть коммуникаций. Сначала он и сам не понял, что же зацепило, а потом пригляделся, анализируя, увидел светлое пятно чьего-то лица, резко отпрянувшего от решётки в глубь, пытаясь вновь скрыться в темноте.

Собрав последние силы, устремился туда, пытаясь алым взором удерживать маячком то самое пятно лица. При ближайшем рассмотрении лицо оказалось женским, явно принадлежащим полукровке. В темноте был ещё кто-то, но этот кто-то в данный момент не подавал признаков жизни, а все запахи забивала вонь канализации, мешая определить более точно.

— Молчи, — грозно рыкнуть на грязную тень, — и не двигайся. — Покорёженной гусеницей заползя внутрь, альв приладил назад решётку, истратив последние остатки магии на удаление следов и восстановление чахлой растительности.

Пожалуй, на грозность и ушло всё, отправляя затем сознание в чернильную муть обморока. У всего есть предел, даже у бравых вояк, не ведущих счёт отметинам на шкуре, задубевших душой, поженившихся с мечом навек. До'Адден осел тряпичной куклой у стены, так и не разжав ладонь, не выпуская на волю рукоять кинжала.