| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И обступившие со всех сторон тени.
Глава 5
Ближе к полуночи Хайнэ почувствовал, что температура начинает спадать. Измученный страхом и неизвестностью даже больше, чем лихорадкой, он откинул промокшие покрывала, и попытался подняться на ноги.
Никто ничего не сказал ему прямо, но тени — тени лекаря, жрицы, родителей и слуг, заходивших в комнату, чтобы раскурить новые благовония и поменять светильники — шептались над его кроватью, и из обрывков их разговоров Хайнэ выловил жуткие слова: красная лихорадка.
Эти слова сказали ему гораздо больше, чем предполагали те, кто их произносил.
И пусть сведения, почёрпнутые из любовных романов, не обладали большой достоверностью, они внушали куда больше ужаса, чем мог бы вызвать обстоятельный рассказ лекаря.
Хайнэ открывал глаза, видел пятна на своих руках и вспоминал уродца Касари из книги — бесполого горбатого карлика, перенёсшего в детстве такую же болезнь и вынужденного всю жизнь ходить обмотанным бинтами, чтобы окружающие не пугались вида его гниющей кожи.
Хайнэ закрывал глаза, проваливаясь в жаркую тьму, и ему чудился костёр на площади в Нижнем Городе, и чудилось, что это он стоит, привязанный к столбу, и кричит от невыносимой боли.
Смерть, которой его пыталась напугать Верховная Жрица, казалась в этой ситуации не самым худшим вариантом.
Впрочем, сейчас её тень, порой подступавшая близко-близко, казалось, отступила.
Хайнэ сполз с кровати и заковылял к дверям.
Идти было больно и тяжело: к ногам как будто подвесили свинцовые гири. Кожа на внутренней стороне бёдер и сгибах локтей — участки, покрытые пятнами — горела и саднила, как от ожогов.
Но, по крайней мере, в коридоре стало легче дышать — там невыносимо душный аромат благовоний ощущался не так сильно.
Постояв какое-то время на месте, Хайнэ развернулся и пополз в библиотеку, цепляясь рукой за стену. Никому из домочадцев нельзя было находиться возле кровати тяжелобольного, пока не закончен ритуал изгнания злых духов, но книга могла бы отвлечь от жутких мыслей, помочь скоротать время до рассвета.
Переступив через порог, Хайнэ вздрогнул и замер на месте, вцепившись в стену: слабое пламя свечи, мерцавшее возле стопки книг на столе, выхватило из темноты бледное, меланхоличное лицо отца.
Хайнэ не ожидал его увидеть, хотя, казалось бы, должен был: библиотека была в большей степени комнатой Райко, чем его спальня или любой другой из залов. В первый момент мальчика вдруг пронзило отчаянное желание броситься к отцу, вцепиться в него, умолять посидеть с ним в комнате до утра, закричать: "Спаси меня, спаси!"
Они никогда не были близки, хотя и похожи (в чем именно — Хайнэ не знал, но внутреннее чутьё подсказывало ему, что это так), но сейчас на какое-то мгновение показалось, что разделяющая их преграда может быть снесена, что на пороге смерти или жизни, которая немногим лучше смерти, всё остальное перестанет иметь значение.
И, возможно, так бы и случилось, но что-то всё-таки удержало Хайнэ от безудержного порыва, от искреннего признания в своих страхах и мольбы о помощи, а в следующую минуту он понял, что уже не сможет на это решиться, нет.
— Тебе лучше? — спросил отец ничего не выражающим голосом.
— Да, — пробормотал Хайнэ.
— Хорошо. — Отец смотрел куда-то сквозь него. — А, может быть, и ничего хорошего. Кто знает, какой исход был бы для тебя лучшим. Хотя, пожалуй, я в какой-то степени даже рад за тебя, что всё случилось именно так. Говорят, эта болезнь отнимает мужскую силу и возможность продолжить род, ну так это даже к лучшему. Я бы хотел, чтобы в своё время такое произошло со мной. Тогда бы у меня не было никакой жены и никаких детей, я бы остался в столице и писал книги. Ты можешь поступить сейчас точно так же. Ты счастливый. Я тебе завидую.
Отец чуть вздохнул и, подперев локтём голову, принялся скользить бездумным взглядом по полкам с книгами.
Свеча догорела, истекая последними каплями воска на богато разукрашенные переплёты книг, и библиотека погрузилась в темноту.
— Правда, мать всё равно собирается увезти тебя обратно в Арне, якобы это чем-то поможет, — задумчиво добавил отец. — Но тут уж я не помощник. Я права голоса не имею.
Хайнэ постоял какое-то время на пороге, придавленный этими словами, как каменной плитой, а потом развернулся и пошёл обратно.
Иннин поедет во дворец и станет жрицей, а он поедет обратно в Арне и, если выживет, станет уродливым калекой.
"Смирись, — прозвучал в голове жёсткий голос Верховной Жрицы. — Это — божественная справедливость!"
"Ты счастливый", — как будто насмехаясь, заявил отец.
Хайнэ задрожал и схватился руками за голову.
Изнутри поднималась волна злости, протеста, ненависти против всего сущего.
Почему, почему, почему он?!
Почему только вчера он был во дворце, ему подарили птицу...
"А где же Энике?!" — молнией вспыхнуло в голове.
Хайнэ схватился за эту мысль, как утопающий — за соломинку и, позабыв о боли в ногах, бросился разыскивать коху. Он смутно помнил, что слуги унесли птицу из его комнаты, вот только куда?..
Наконец, распахнув двери в один из залов, Хайнэ обнаружил клетку, вот только она была пуста. Он подошёл ближе, не веря своим глазам.
Дверца была распахнута настежь, коху, очевидно, улетела. Свёртка с семенами божественного дерева, который Хайнэ, уезжая из дворца, положил на дно клетки, а потом позабыл переложить в другое место, тоже нигде не было. По всей видимости, его просто выкинули, не разобравшись.
Губы у Хайнэ задрожали.
"Как же так? Как же так? — подумал он, комкая рукава. — Почему у меня ничего не осталось, почему у меня отобрали всё?.."
И что-то словно разорвалось внутри от этой мысли, как будто в грудь по самую рукоять вонзили кинжал, и его лезвие пробило преграду, доселе сдерживавшую самые сильные эмоции — отчаяние, страх, ненависть, боль.
Хайнэ снова развернулся, пошёл куда-то как в бреду, почти не разбирая дороги.
Посередине коридора он остановился.
Может быть, пойти к кому-то, попросить о помощи? Отца? О да, отец подберёт для него хорошие слова утешения. Иннин?
Запрокинув голову, Хайнэ зашёлся в приступе беззвучного, злого смеха.
Иннин сейчас, должно быть, очень счастлива! О, как она счастлива, как предвкушает, что совсем скоро попадёт во дворец, её мечта исполнена, сама Верховная Жрица приехала за ней!
Хайнэ снова вспомнил слова, которые ему сказала сестра матери, и на мгновение замер, а потом лицо его исказила гримаса ненависти.
— Ну уж нет, — яростно прошептал он в темноту. — Ни за что! Никогда! Пусть, если уедет, мучается угрызениями совести, пусть страдает, я сделаю для этого всё. Если надо, я притащусь умирать к ней во дворец, чтобы она увидела мой гниющий труп, и это воспоминание осталось с ней до конца жизни! Пусть видит его в кошмарных снах, как я теперь вижу... вижу...
Злобная улыбка сползла с его лица.
Он вспомнил о кошмарном зрелище огненной казни, а также о рыжеволосом мальчишке, который потащил его в Нижний Город... что, если именно там он подхватил свою болезнь?!
Хайнэ как будто ошпарило этой мыслью.
Он подскочил на месте, а потом, дрожа, бросился обратно в библиотеку, к отцу, потому что не знал, где найти кого-то другого, а поделиться тем, что он понял, нужно было сейчас же, как можно быстрее.
— Я знаю!.. Я знаю, кто виноват!.. — в отчаянии закричал он, распахнув двери. — Это он, наш новый слуга, это из-за него всё случилось!
Хайнэ видел сквозь полузабытье рыжую шевелюру мальчишки, мелькавшую у коридоре, когда двери открывались и кто-то заходил в комнату, и ещё успел подумать, что изначально был прав — это всё-таки новый слуга, иначе что бы Хатори делал сейчас в их доме?
— Слуга? — бесцветно повторил отец. — Ну так высеки его.
— Высечь?.. — повторил Хайнэ растерянно.
— Ну да. — Голос отца внезапно как будто слегка оживился. — Хочешь, я даже дам тебе кнут? Знаешь, иногда это очень помогает. Тебе плохо, но, по крайней мере, кому-то другому ещё хуже. Ты слаб и беспомощен, но кто-то другой ещё более слаб и беспомощен, чем ты.
Хайнэ на мгновение пробрала ледяная дрожь: он понял, что слухи, ходившие об отце, что тот частенько собирает слуг и служанок и собственноручно избивает их до полусмерти просто так, ради удовольствия — правда.
А он не хотел в это верить...
Отец прошёл куда-то мимо него и вернулся, а потом вложил в правую руку сына холодную рукоять плётки.
— Давай, — равнодушно подбодрил он.
Перед глазами Хайнэ всё плыло.
Ему вдруг показалось, что он очутился в ловушке, попался в какую-то западню, запутался словно в водорослях, или в рыболовных сетях, но выбираться не было ни сил, ни желания.
А вот если отдаться на волю волн... по крайней мере, станет легче.
"Это он во всём виноват, — мысленно повторил Хайнэ, чтобы воскресить в себе утихшую было злобу. — Это по его вине я стану калекой и уродом!.."
Его снова охватил жар, то ли вернувшейся лихорадки, то ли ярости, но было уже не до этого, главным стало — отомстить.
Выплеснуть наружу разрывавшую изнутри ненависть, причинить боль большую, чем причинили ему, убить, уничтожить!
О, как бы он был счастлив, если бы смог разрушить это ненавистный, несправедливый, не принимавший его мир, разрушить его до основания!..
Стиснув в руке кнут, Хайнэ бросился разыскивать рыжеволосого мальчишку, в одну секунду превратившегося в виновника всех несчастий.
И судьба будто помогала ему — ярко-золотистое пламя волос почти сразу же сверкнуло в конце коридора.
— Ты-ы-ы-ы!.. — закричал Хайнэ, затрясшись от бешенства.
Но не успел закончить: Хатори протянул ему что-то, невидимое в темноте, и сказал:
— Вот. — Чуть помолчав, он добавил: — Твоя книга. Твоя?
Хайнэ смотрел на него, так широко раскрыв глаза, что было даже больно.
Сердце пропустило несколько ударов и как будто рухнуло вниз, куда-то в темноту, безмолвие и небытие.
Небытие.
Пустота.
Да, вот что он вдруг почувствовал после своей головокружительной вспышки ярости, как будто демон Хатори-Онто рассёк мир своим громадным мечом напополам, отделив тьму от света и жизнь от смерти.
А, может быть, это и есть смерть, вдруг пронеслось в голове.
Что если это Хатори убил его, а не наоборот?
Но в то же время Хайнэ продолжал всё видеть, и слышать, и даже ощутил тяжесть книги в своей руке, и смог, поднеся её к глазам, разглядеть слова, написанные на обложке.
"Кто бы ты ни был, приди ко мне, и я дам тебе то, в чём ты нуждаешься".
Хайнэ вспомнил, что это та книга, которую он нашёл утром в Нижнем Городе и по случайности захватил с собой.
Вспомнил девочку-птицу, вспомнил призрака с лучистыми фиолетовыми глазами.
— Моя, — прошептал он едва слышно.
К глазам подступили жгучие слёзы.
— Ты обронила её на площади, — продолжил Хатори. — Перед тем, как убежать.
— Обронил, — машинально поправил Хайнэ и вскинул на него растерянный, изумлённый взгляд. — А я думал, ты немой...
— Я не умела говорить по-вашему, — объяснил мальчишка, снова ошибившись в окончании. — Но я научусь. Я быстро учусь.
— Не умел, — снова поправил Хайнэ. — Надо говорить "не умел". Ты ведь не девочка, нет?
— Не умел, — послушно повторил Хатори. — Не знаю.
Хайнэ понял, что "не знаю" относится к вопросу о половой принадлежности и не смог сдержать улыбку. На насмешку это не походило, наверное, Хатори просто неправильно понял вопрос.
Он подошёл ближе, на какую-то секунду вдруг усомнившись: а вдруг он на самом деле не мальчик, а девочка?
Протянул руку, дотронулся до груди, прикрытой единственным слоем ткани — грудь была совершенно плоской.
"Да нет, какая девочка, — пронеслось в голове у Хайнэ. — Даже близко не похож..."
— Ты сильно болеешь, — вдруг сказал Хатори, поймав его руку.
Хайнэ замер на месте.
— Да, — пробормотал он, и лицо его жалко искривилось.
— Так лежи. Тебе надо лежать.
В глазах снова защипало, и одна слезинка даже скатилась по щеке, но Хайнэ успел незаметно её вытереть, благо, вокруг было по-прежнему темно.
Хатори был прав, нужно было возвращаться в спальню, с её кошмарами и удушающим ароматом благовоний, со взмокшими сбитыми простынями и невыносимым одиночеством.
— Мне страшно... — Хайнэ сам не понял, как, и самое главное, почему произнёс то, чего не смог открыть собственному отцу.
Он испугался логичного вопроса: "Чего ты боишься?", но Хатори, ничего не спросив и не отпуская его руку, повёл его по коридору вперёд. В спальню.
Хайнэ расправил смятые простыни и покорно опустился на подушки.
Хатори обошёл вокруг кровати и вдруг, подпрыгнув, сорвал с крючка один из покачивавшихся над постелью светильников, а вслед за ним ещё один, и ещё. Собрав так же методично все зажжённые в чашах курительные палочки, он резким движением отодвинул перегородку, ведущую на террасу, и выбросил всё, что держал в руке, на улицу, как ненужный хлам.
Хайнэ следил за ним изумлённым взглядом.
— Что ты делаешь?.. — пролепетал он. — Нельзя прерывать ритуал изгнания злых духов, я же умру из-за этого...
В комнату ворвались свежий воздух и лунный свет.
— Нельзя... — бессильно повторил Хайнэ и вдруг понял, что уже ничего не исправишь. — Ну тогда хоть останься со мной до утра.
Хатори сел рядом с ним на постель.
Лучи лунного света скользили по его лицу и волосам, скрадывая их кричаще яркий цвет, и Хайнэ вдруг пришло в голову, что он красивый.
"Я тоже был красивым, — пронеслось у него в голове. — А теперь стану уродом, как Касари..."
Он стыдливо прикрыл голые ноги покрывалом и спрятал руки за спиной, не желая показывать изуродовавших его кожу пятен, но добился этим совершенно противоположного эффекта — Хатори заинтересовался его действиями и, схватив его руку, задрал рукав.
Хайнэ попытался было сопротивляться, но надолго его не хватило.
— Ты думаешь, это пройдёт?.. — дрожащим голосом спросил он у Хатори, внимательно разглядывавшего пятна на сгибе его локтя. — Я не стану гниющим, обмотанным бинтами карликом, как Касари?..
Хатори молчал, но по выражению его лица можно было догадаться: не понял вопроса.
— Просто скажи "да", — прошептал Хайнэ.
— Да.
И это прозвучало так хорошо, так умиротворяющее, пусть даже и не являлось правдой, что Хайнэ захотелось испытать это чувство ещё раз.
— Отвечай "да" на все мои следующие вопросы, ладно? Пожалуйста, — попросил он и, дождавшись кивка головой, продолжил: — Я не умру и скоро выздоровею?
— Да.
— Я найду девочку с белыми волосами, и она полюбит меня?
— Да.
— И принцесса Таик тоже полюбит?
— Да.
— Я стану гниющим, обмотанным бинтами карликом, как Касари?
Хатори поднял голову и заскользил взглядом по его лицу.
Хайнэ смотрел прямо перед собой, ничем не выдавая своих чувств.
Молчание тянулось невыносимо долго.
— Нет, — наконец, сказал Хатори.
Хайнэ всхлипнул и, уткнувшись ему в грудь лицом, заплакал. Он плакал долго, и на мгновение его охватил ужас — что он делает, рыдает на груди у простолюдина!.. — но, как и в случае с выброшенными светильниками, исправить что-то было уже невозможно. Поэтому Хайнэ только вжимался в Хатори сильнее, как будто пытаясь спрятаться от осуждающих взглядов, и продолжал выплакивать своё горе.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
