Чем больше они приближались к краю леса, тем сильнее редела толпа, и на каменные улицы лесник и его принудительный тайный эскорт вышли в почти полном одиночестве. Егерь еще не вполне справился со свалившемся на него счастьем и шел быстро, прижимая к груди заветный артефакт. В целом вид у него был такой, будто он украл флейту у законного хозяина, а его тело спрятал в ближайших кустах.
— Нельзя, чтобы он видел нас вместе,— шепнула Асель Сигвальду.— Не спускай с него глаз до самого вечера. Мне пока надо приготовиться, а потом я найду тебя.
— И как ты собираешься это сделать?— спросил он, провожая глазами егеря, скрывшегося в одной из узких улочек.
— В той стороне находятся три квартала: Торговый, Бедняцкий и Ремесленный. Для того, чтобы поселиться в Торговом, ему не хватит денег, в Бедняцком— смелости. Остается Ремесленный— самое подходящее место для такого остолопа, как он.
— Тебе бы сыщиком работать,— усмехнулся Сигвальд.
— Избави меня небо. Предпочитаю держаться подальше от этих сволочных ищеек.
— Дело твое. Буду ждать тебя возле одного из трактиров.
Отпустив Асель, воин продолжил слежку, стараясь не попадаться на глаза постоянно оглядывавшегося егеря. Маскироваться Сигвальду позволяла близость войны, на запах которой в Рагет Кувер, равно как и в остальные итантардские города, съезжалось великое множество вольнонаемных воинов с Велетхлау. В общем и целом равнодушные и к местным верованиям, и к цветению деревьев, и к празднику без выпивки, в этот день они праздно шатались по улицам, разглядывая листовки с призывами вступить в Добровольные Артретардские Отряды.
Тем же занимался и Сигвальд в те моменты, когда лесник снова оглядывался, терзаемый смутными нехорошими предчувствиями.
— Паршиво выглядишь, брат,— кто-то обратился к нему на языке Велетхлау, дружески хлопнув по плечу.
Обернувшись, Сигвальд увидел четверых северян, обступивших его и загородивших обзор. Воин прикрыл глаза— ему было чуть не до слез обидно за то, что эти парни попались ему именно сейчас, а не в любое другое время. Звуки родного языка одновременно лили бальзам на усталую душу, и непривычно резали слух— в последнее время язык Велетхлау Сигвальд слышал в основном от себя, когда говорил на нем специально, чтобы не забыть его.
— На тебя что, разбойники в лесу напали?— продолжал расспросы незнакомый северянин.
— Да, вроде того,— рассеяно ответил Сигвальд, пытаясь заглянуть через плечо незнакомца, чтобы увидеть, в какую улицу собирается свернуть егерь.
— Не рассчитал ты силенки, не рассчитал. По одному мы сильны, но вместе мы— стена, которая не дрогнет ни под одним плечом. Не забывай это, брат.
"Да помню, помню, черт возьми! Не травите душу! Как объяснить вам, каково мне быть без таких безымянных братьев, каково быть одним северянином в округе, каково быть двадцатишестилетним беглым оруженосцем?.."
— Ага,— отрешенно произнес Сигвальд, пытаясь покинуть своих дружелюбных соотечественников.
Воин стремительно удалялся от них, но успел услышать обрывок разговора, от которого ему стало еще обиднее за свою нелепую и бестолково прожитую жизнь:
— Странный он какой-то, наверное, ушибленный на голову.
— Нельзя его бросать, пропадет парень.
— С нами пропадет быстрее. Нельзя ему на войну— его в первом же бое положат...
От этих слов Сигвальда чуть было не охватила та жестокая тоска, от которой опускаются руки и хочется удавиться— так он соскучился по тому ощущению единения и братства, которое было у него в крови, которое он впитал с молоком матери.
"Молчи, молчи, тоска! Не время сейчас, ох, не время. Сначала— выполнить обещание, которое дал с дурного ума, все остальное потом. Ну же, где ты, егерь?"
Как и предсказывала Асель, лесник, получивший флейту, остановился в Ремесленном квартале, в простенькой таверне, которая не отличалась ничем примечательным, кроме запущенного палисадника со множеством вьющихся растений.
"Отлично,— думал Сигвальд, осматриваясь на местности.— Типичный середнячок— никто и не подумает, что это он получил флейту, тем более, что сам он точно про нее трепать не станет. И на нас с Асель внимания особого не обратят— в таких местах подобные сцены происходят раз в три дня. А дальше уже дело техники и доблестной стражи, которая предпочитает резаться в карты вместо того, чтобы переворачивать город вверх дном в поисках преступников. Да благословит небо их дурацкие головы".
Наблюдательным пунктом Сигвальд избрал небольшое питейное заведение на свежем воздухе, расположенное на другой стороне улицы, чуть наискось от таверны.
— Принеси мне тарелку похлебки, пол кувшина вина, кувшин воды и сыр,— сказал воин подошедшей к нему служанке.
Следить за лесником нужно было до самых сумерек, при этом оставаясь трезвым и незаметным, что требовало повышенной концентрации и силы воли.
Быстро управившись с похлебкой, Сигвальд тоскливо посмотрел на пиво с рыбой, поглощаемое за столиком справа, на медовуху с мясом на столе слева, и на собственный стол, на котором остался только кусок сыра и два кувшина. Тяжело вздохнув, он разбавил вино водой.
Время тянулось невыносимо долго, и Сигвальду казалось, что солнце прибили гвоздем к небесному своду и оно вообще не собирается садиться сегодня. Вино, и без того довольно противное на вкус, давно нагрелось до температуры парного молока, так что пить его было почти невозможно, сыр на солнце стал мягким и жирным. Бывший оруженосец ел его через силу и только диву давался аристократам, которые подчас платили большие деньги за столь сомнительное удовольствие.
Весь день не происходило совершенно ничего— счастливый обладатель флейты не выходил на улицу и лишь однажды показался в окне второго этажа, где, очевидно, снимал комнату. Даже хозяин питейного заведения не трогал Сигвальда, хоть тот и проторчал там весь день с несчастным куском сыра.
Когда на землю начали спускаться сумерки, от скуки воина уже клонило в сон. Он сидел, подперев голову рукой, когда заметил краем глаза, что к нему сзади подошла девушка.
— Принеси еще четверть кувшина вина,— сказал он, не глядя на подошедшую.
— От мертвого осла уши тебе, а не вина.
Неожиданный ответ заставил Сигвальда обернуться— удивление на его лице сменилось глуповатой улыбкой.
— Аррда...
За его спиной стояла Асель, одетая в болотно-зеленую юбку с простеньким корсетом, который был скорее для вида, чем для дела, под ним была белая рубашка с глубоким вырезом, рукава были подвязаны под локтями, на бедрах красовалась модная красная повязка с кисточками по краю. Аккуратный белый чепчик с красной ленточкой скрывал коротко остриженные волосы, бывшие не к лицу замужней женщине.
Асель выглядела сердитой и очень недовольной, она постоянно порывалась то одернуть юбку, то поправить корсет, то убрать ленточку.
— Наверное, я выгляжу как дура,— сказала она.
— Если и так, то как весьма соблазнительная дуреха,— рассеяно отвечал Сигвальд, не отрывая глаз от глубокого декольте, больше всего заинтересовавшего его.
— Дурак,— фыркнула Асель.— Перестань на меня пялиться! Я, между прочим, замужем!
— Да, за мной, судя по этому,— он указал на кожаный браслет, облегающий смуглое запястье.
— Несмотря на дурацкую одежду, у меня есть нож, и я пырну тебя в бок, если ты не прекратишь немедленно.
— Если ты собираешься вести себя так же и с лесником, то проще было бы ограбить его в темном переулке, а тело сбросить в реку.
— Да пошел ты к чертям собачьим со своими шутками. По делу можешь что-нибудь сказать?
Сигвальд кратко изложил и без того не слишком информативные результаты наблюдений.
— Хорошо. Как увидишь меня в окне— твой выход. Смотри не проворонь, а то я за себя не ручаюсь.
Как только Асель открыла двери таверны, на нее снова обрушился тот шумный, пестрый и душный мир, который она ненавидела всем сердцем. Проходя мимо рядов столиков, она почти физически ощущала на себе липкие взгляды мужчин и холодные недоброжелательные взгляды их спутниц.
Вскоре она нашла того, кого искала— егерь в одиночестве сидел за маленьким столом, вплотную придвинутым к стене. Глубоко вздохнув, Асель подсела к нему.
— Привет, красавица,— егерь с интересом взглянул на степнячку.— Что привело тебя сюда?
Судя по нездоровому блеску в глазах, нетвердой речи и количеству пустых кружек на столе, пил он уже не первый час.
— Мне стало грустно и очень одиноко,— Асель развернулась к нему, как бы невзначай прикоснувшись коленом к его ноге.
— Тогда тебе надо выпить! Эй, милейший, два беретрайского красного!
— Как тебя звать-то?
— Мирс.
— Ха, имя-то нашенское. Я думал ты из этих,— он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, судя по всему, намекая на типично степнячью внешность Асель.
— Плохая наследственность,— мило улыбнулась она, мысленно покрывая егеря последними словами.
Когда принесли вино, егерь поднял чашу, собираясь выпить за здравие новой знакомой, но тут же опустил ее, заметив на смуглой руке обручальный браслет.
— Та-ак,— сказал он, посмурнев.— Ты еще и замужем?
— Вдова при живом муже,— горестно вздохнула она.
Это был момент, от которого зависел исход всего дела— если егерь не струсит завести интрижку с якобы замужней Асель, то, когда они останутся одни, Сигвальд разыграет сцену обманутого мужа, который выследил неверную жену. Одним метким ударом меж глаз он отправит мнимого соперника в увлекательное путешествие по глубинам подсознания, и тогда можно будет запросто забрать флейту и скрыться, продолжая разыгрывать свои роли. На утро очнувшийся егерь мало что сможет вспомнить, и увидит лишь настежь раскрытую дверь, через которую любой злодей мог унести его сокровище.
Главное, чтобы егерь не струсил.
— Как же так?— участливо спросил он, положив свою ручищу на ладонь Асель.
Тут степнячка применила все свои актерские таланты, рассказав душещипательную историю о ее тяжкой женской доле и о том, как тяжко жить с мужем-пьяницей, эллекринщиком и азартным игроком. Она рассказывала так эмоционально и самозабвенно, приписывая бедному Сигвальду все смертные грехи, что поддатый лесник слушал ее с открытым ртом, готовый поверить во все россказни бедняжки. Особого шарма истории добавляли всхлипывания и утирание воображаемых слез.
Незадачливый егерь, до этого редко выбиравшийся в большие города из своего медвежьего угла, попался на крючок мошенницы, как глупый карась. Выслушав до конца грустную повесть, он заказал еще вина, и принялся успокаивать бедную девушку, поглаживая ее по плечу.
Спустя некоторое время, после нескольких томных взглядов, недвусмысленных прикосновений и едва прикрытых намеков егерь пригласил экзотичную красотку к себе в номер.
Войдя в комнату, он закрыл дверь на щеколду и хотел было взять Асель за руку, но она со смехом ускользнула от него.
— У тебя так душно!
Степнячка распахнула окно и высунулась на улицу. Там уже почти стемнело, но она ясно увидела Сигвальда в его белой рубахе, который махнул рукой в знак того, что он ее тоже увидел.
Пьяный егерь подкрался к Асель со спины, и, схватив ее за талию, страстно поцеловал в шею. Его грубые руки скользили вверх по корсету, и Асель с трудом сдерживала себя, чтобы не ударить его затылком по лицу или не выхватить нож, спрятанный в складках платья.
Вдруг тяжелый удар сотряс хлипкую дверь, вслед за ним послышалась дикая ругань и требования открыть немедленно. Со второго удара дверь распахнулась, вырвав из стены щеколду вместе с гвоздем. На пороге стоял Сигвальд, буквально пышущий яростью и ненавистью.
— Аррда! Убери руки от моей жены, фнаал тан!
Асель, вырвавшись из объятий перепуганного лесника, отскочила в сторону и с удовольствием наблюдала за Сигвальдом, который совершенно неожиданно для нее оказался неплохим актером.
— Ты лапал мою жену!— орал северянин, надвигаясь на егеря.
Лесник в ужасе отступал и, наткнувшись на стул, он упал на пол. Переводя умоляющий взгляд с Сигвальда на Асель, он схватился рукой за грудь и попытался сказать что-то в свое оправдание.
— Нечего теперь за сердце хвататься! Головой надо было думать, прежде чем приставать к моей жене!
"Не за сердце он держится, а за флейту! Вот где она,— думала Асель, которая уже успела беглым взглядом осмотреть комнату.— Только бы этот медведь снова ее не сломал!"
Сигвальд уже взял за грудки лесника и занес над ним свой тяжелый кулак, как в комнату вошли трое человек, привлеченные шумом. Алкогольные улыбки, блуждающие на их лицах, сменились озадаченным выражением.
— Это что еще за хрен с горы?— сказал один из них, делая шаг к северянину.
"Аррда! Это вы кто такие?"— Сигвальд лихорадочно пытался придумать, как выпутаться из непредвиденной ситуации, которая могла очень плохо обернуться. Но как ни крути, положение было дурацким и недвусмысленным, и никакого адекватного объяснения сочинить было невозможно. Асель поняла, что это провал, и что все ее планы и надежды на светлое будущее накрылись медным тазом.
— Други, спасите, убивают!— истошно заорал лесник, одним махом уничтоживший последние крохи надежды на удачное окончание дела.
Не долго думая, один из друзей егеря от души огрел Сигвальда по почкам, заставив его рухнуть на колени, хватая ртом воздух. Повалив неспособного сопротивляться северянина на пол, они стали с удовольствием отвешивать ему увесистые пинки по чем придется.
У Сигвальда уже начало темнеть в глазах, когда он осознал, что рискует быть забитым до смерти, если срочно что-нибудь не сделает. Воин предпринял попытку встать, и друзья лесника, вместо того, чтобы отправить его в нокаут ударом сапога по голове, подняли его и, приперев к стенке у окна, продолжили избиение.
После удара по лицу, вызвавшего рассыпь искр перед глазами Сигвальда, воин ощутил такую ярость, которую не испытывал со дня пира у Бериара. Неожиданно рванувшись вперед, он ударил головой одного из нападавших, разбив ему нос и заставив отступить на пару шагов. Высвободив руку, он с силой приложился локтем к челюсти второго, третий получил кулаком в живот. Сам лесник все еще держался в стороне, все это время не отпуская левую сторону своей куртки, но у Сигвальда не было ни сил, ни времени разбираться с ним.
Быстро оглянувшись, воин заметил в дверном проеме зевак, привлеченных звуками драки, увидел, что друзья лесника уже начали приходить в себя и вот-вот кинутся на него снова. Сигвальду ничего не оставалось, как прыгнуть в окно в надежде на удачное приземление.
К счастью, эта таверна не отличалась высокими потолками, и лететь пришлось недолго. Удар о землю смягчил тот самый заброшенный палисадник, который Сигвальд заметил еще днем.
— Эй, а ну-ка, попробуй свою флейту!— предложил леснику один из его друзей, наблюдая в окно за тем, как северянин поднимается на ноги.
