Кризис (1-7)

Силен, зараза! Микулин легко, словно бы пуховую подушку, хватает меня за ноги и приподнимает над полом.

Я проплываю над бетонным покрытием пола, приближаясь спиной к этой страшной махине из кремния. Небрежно, как ненужный мусор, модификант бросает меня вперед. Резкая боль от удара в позвоночник.

Мягкие манипуляторы обхватывают грудь, не давая упасть и расшибить себе голову о твердый железобетон. Жужжат сервомоторы — мое тело, будто игрушку возят туда-сюда. Это техника приспосабливается к параметрам торса, весу, высоте.

— Вы свободны! — железные нотки, не допускающие пререканий.

— А деньги? — спрашивает Микулин. И тут же получает оплеуху от Грыша.

Я тешусь — вот уже который раз этот дебил схватил по шее. Вероятно, ему на судьбе написано терпилой считаться. А что поделать? Нет ума — держи подачу!

— Получите на выходе! — кто-то из начальства начинает злиться и поднимает тон. — Пшли вон!

Мои мучители скрываются. И тут мне становится очень худо — совершенно не до смеха.

Вишу головой к земле, в глазах плывут разноцветные круги от переизбытка крови. В ушах стучит, а нос вообще онемел, да так, что мне кажется, будто сейчас хлынет кровь.

— Стадия один, — голос невидимки сменился на электронные нотки компьютера. — Стимуляция коры головного мозга.

И тут же холодный ужас сковывает меня, когда чувствую, как что-то холодное и мокрое прикасается к затылку. Я бы мог кричать, биться в истерике и конвульсиях от боли, но продолжаю неподвижно висеть, а в мою шею медленно, совершенно несмело, как в момент лишения девственности, вонзается толстая трубка металлического кабеля.

Почти теряю сознание от жжения в спине, когда под весом аппарата начинают трещать позвонки. Затем мне впрыскивают что-то — становится легче. И страшный жар охватывает мозг. Из носа, рта и глаз течет что-то теплое и вязкое. Импульс. Что-то раскаляется под черепной коробкой. Вспышка...

Я проваливаюсь в пучину воспоминаний...

Глава 6

(посвящается моему мальчику, который родился 31 мая в 14:10)

"Разрушая стереотипы"

Монашка в борделе

Я проваливаюсь в пучину тяжелых воспоминаний, и сознание уплывает...

Невнятное шевеление в бордовой тьме. За толстыми колеблющимися стенками, что окружают мое слабое тельце, пульсируют глухие удары. Чувствую — громадное сердце бьется где-то надо мной, пробегает кровь по толстым капиллярам жизни. Они поддерживают меня, не позволяют опрокинуться обратно в глухую темноту, где мысль непозволительна. Я пришел из Вечности, так же, как и все, кто был до меня. Но все начинается еще в материнской утробе — познание себя, бессвязное размышление над вещами, что составляют сущность того места, откуда появилось мое "Эго".

"Стимуляция нервных окончаний. Глиальные клетки нестабильны, вес тормозных нейронов превышает норму".

"Это значит, что его закодировали покрепче новичка? — голос мне знаком, но я продолжаю плыть в забытьи, не обращая на него внимания".

"Стимуляция проходит успешно, возбуждающие нейроны активизируются, их вес увеличивается... Необходимо сдерживать его на фазе рождения, иначе блокировка более поздних воспоминаний может уничтожить мозговую паренхиму..."

Крики умирающих. Из тьмы выплескиваются ослепительные трассы пулеметных очередей. Жахает танковая башня — вдали поскрипывает старая черепица. Снаряд попал в покореженный железобетонный угол дома, строение очень медленно, словно страшась падения, кренится набок. Еще один взрыв — ракета, выпущенная из наплечного гранатомета, вонзается в другой угол вражеской базы. Грохот, вздымаются густые клубы дыма: подожженные лохмотья чадят, перемешиваются вместе с облаками пыли. "Городу крышка! — кричит кто-то позади меня, и пробегает мимо". Хватаюсь покрепче за автомат, и бегу следом — он не захватит Мэра в одиночку. Это сделаю я — слишком велика награда...

"Нейроны-возбудители начинают работать. Функционирование мозга — четыре процента".

Безбрежное удовольствие, покой и чувство защищенности — меня любят, и скоро позовут к себе — к чудному небу из клочков синевы. Там, на зеленых лужайках растет мягкая, сочно-изумрудная трава, и бегают счастливые дети безо всяких забот. Мир и наслаждение — сущий рай для смертных созданий богов и единого Доса. И можно соединиться с природой, слиться с нею в приятном симбиозе. Тешиться изящной красотой этого юного мира, найти свою мирскую половину и продолжать род...

Рождение. Невыносимая боль стремится отовсюду, окружающее меня пространство корчится, содрогаясь. Багровая нить пуповины превращается в белую, и по ней на меня выливается, накатывает кошмарная пытка. Самый родной человек, кто рождает меня, задыхается, едва не умирая, и мне передается этот страх, эти судорожные всхлипы и конвульсии.

Свет в конце тоннеля. Это не смерть — это начало новой жизни. Появляясь на этом свете, мы перерождаемся в другую сущность, оставаясь теми же сгустками информации, что святоши называют душой. Мы — терабайты информации, совсем, как компьютерные программы. Кто-то написал нас, мы появились в общем программном коде, и выполняем какую-то функцию, нам неведомую. Ведь знает ли, скажем, любая мелкая игра, зачем существует, осознает ли собственное призвание? Ее инсталлировали на один бесконечный Сервер, пустили на вольное течение, или же задали четкое направление действий. А потом, после выполнения своих обязанностей, программу просто удаляют. И она, будучи уже бесполезным клочком компьютерного (знаю, что тут должно быть "программного", но в голову другое не лезет — может читатель подскажет) кода, перерождается в другой скрипт. И ее инсталлируют вновь, но уже с другими функциями, другим призванием, а, собственно, ее осознание, или память, должно отличаться от предыдущего. Иначе выйдет несоответствие, ошибка, и бесполезное приложение тут же сотрут.

И ты живешь, скользя среди океана мировой информации. Графика, аналитика, аудиальный ряд — все перемешивается перед твоей оболочкой, обогащает мышление, учит. Развиваясь, добираешься до крайней точки существования — исполняешь предназначение. И все, Эррор... Бесполезная программа удаляется вон, чтобы переродится в новой сущности, потеряв накопленные знания, для того, чтобы обрести свои.

"Теряется преграда между прошлым и архипрошлым. Прикажете ослабить синаптические передачи? Сознание в таком случае может превратиться в жуткую мешанину из прошлого, настоящего, и будущего..."

"Этот мне нужен живым — с нас и новичка хватило! — недовольно урчит знакомый голос. — Сделаете из него тупого идиота — сам в эту штуку вас засуну! И какое будущее? Откуда этому мерзавцу из виртуального подвала знать о грядущем?"

"Теоретически в человеческом мозгу заложена информация от рождения и до самой смерти. Это не доказано, хотя большинство случаев ясновидения — как раз воспоминание о тех событиях, что должны случиться...

"Короче! — мыслителя обрывают на полуслове. — Мне нужен результат, а не мешок теории!"

"Подавление синапсов..."

Что-то грохочет. Пули то и дело взвизгивают, отскакивая от бронированного бока амфибии. Впереди лежит бруствер из десятка окровавленных тел, под ними натекла изрядная лужа. Горизонт, утыканный приземистыми крышами безликих домов, краснеет — в желтоватой полутьме восходит солнце.

— Приятель, — говорит мне солдат в черном комбинезоне с погасшим защитным экраном. — Дай водички...

Его, оторванная взрывной волной, рука лежит метров за десять от нас. Стимуляторы пока действуют — он не чувствует боли, и старается не смотреть на поврежденное плечо.

— Водка есть, — угрюмо отвечает сержант, протягивая умирающему серебристую флягу со спиртным.

— Спасибо, — тот улыбается сквозь кровавую пену и судорожно глотает, задыхаясь. Легкое, в котором торчит внушительный осколок мины, противно булькает, сокращаясь, когда солдат упоенно закрывает глаза. — Сто лет не пил настояще... — умирает.

Мимо проезжает громадный танк, с исковерканной левой гусеницей. Он едва ползет, но пушки работают, обстреливая город. Очень знакомые места: улицы пахнут гарью и мочой, руины маленьких домиков напоминают что-то, взирая на наш небольшой отряд остатками древней архитектуры. Мы почти возле Ратуши — рассматриваем расчищенную от техники площадь, выложенную зеленой брусчаткой.

— Нехило парни погуляли, — мелодично, почти напевая что-то, говорит молоденький рядовой. Этот сопляк, впервые орошенный радиоактивной пылью и затхлой кровью, держится на уровне. Подозрительно — лично я в первом бою почти обделался, и говорить даже не мог... Шпион?

Автоматические пулеметы, турели которых утыкивают, кажется, всю поверхность Ратуши, продолжают работать. Длинные ленты из видимых человеческому глазу трассирующих пуль, щелкают по мостовой. Кто-то зазевался и высунул голову — густая струя мозгов хлещет по дымящейся машине. Амфибия покачивается — в нее угодила болванка мины. Взрыв сотрясает окрестностями, будто мифический великан Голиаф смог-таки дотянуться до горла Давида. Всюду крики и хаотическая стрельба, бегут Варворкеры. Идиоты! Вас же создали только для заслона главных сил — следом ползут атомные танки, прикрытые энергетическими пологами защиты. Они легко проходят сквозь жидкую преграду из перепуганных горожан, трещат кости, ломаясь под бронированными глыбами.

"Синаптическая активность успешно подавлена, — почти гордо сообщает кто-то за краем бездны моего восприятия. — Работа мозга — пять и пять десятых процента. Возвращаем пока в детство, не то с ума сойдет, бедняга".

Свет — он ослепителен, потому глаза отказываются работать. Воздух проникает в слабые легкие, что расправляются, словно крылья. Невероятная боль обжигает гортань, по венам проникает в беззащитное тельце, заставляя оглушительно кричать. Тонкая пуповина еще посылает мне живительные соки, но острый металл беспристрастно обрезает ее. Маленький организм предоставлен себе, он должен выжить, ведь впереди — счастливая жизнь.

Какая природа? Где счастье и радость, что обещались еще перед рождением? Небесная белизна и кристально-чистый воздух, где вы? Только родные лица, прикрытые респираторами, наклоняются надо мной. Вверху лишь унылая серая пыль и туман, окрашенный ядовито-желтыми испарениями бактериологических вирусов-геномодификантов.

Совсем близко потрескивает счетчик Гейгера — я часто засыпал под его звуки, убаюканный хрипловатыми напевами матери. А ночью воют мутанты... Но не хищно, подбираясь к домам, а очень жалобно и тоскливо — им не пробраться за стены Пригорода, или в сам Воронеж.

"Простимулировать ликвор, — доносится откуда-то из-за грани воспоминаний. — Приток в желудочки незначительно уменьшился, приготовиться к регенерации цереброспинальной жидкости..."

Меня сотрясает от боли в позвоночнике. Спина болит, будто ее утыкали множеством иголок, я немедленно прихожу в себя, ничего не понимая. По лбу течет едва теплая, быстро охлаждаемая субстанция. Она приторно пахнет, так, будто одновременно взорвался десяток отстойников для фекалий. Вытекает из глаз, ушей, рта и носа, скользит по коротким волосам и скапывает вниз.

"Кап, кап, — монотонный стук по железобетонному полу".

"Разряд!" — вновь проваливаюсь в подсознание, что открывает передо мной свои липкие объятия.

В голове раскрываются бутоны красивейших цветков. Обилие и буйство палитры цвета, радуги мелькают перед глазами, я преисполнен счастливой эйфорией. Но откуда-то издалека наплывает серый полог — одиночество, боль и осознание реальности. Они хватают теплые воспоминания детства, пожирают счастливые мечты, заглатывают оптимизм и бескорыстие. Вместо доброго приходит озлобленность на весь мир, печаль и сожаление по погибшим родителям и друзьям, желание выжить, продолжить свое существование. Пусть трупы устилают дороги, но я буду идти по ним, иначе — смерть, Эррор, падение в бездумную пропасть.

Внезапно воспоминания становятся четкими, будто все, что было до них: захват моего дома, поездка по городской пустоши, странный аппарат, подключенный к затылку — просто вымышленное, иллюзорное. Тут только я остаюсь наедине с собой. И хотя переживаю прошлое, но не верю, что это случалось — невозможно! За всю жизнь мне не виделось столько диковинок, невероятных картин! Похожие — да, участвовал во многих схватках, побеждал во многих боях, проигрывал и отступал. Сервера обрушивались за спиной, умирали впереди. Но все происходило в нарисованном, нереальном мире Виртуала. А сейчас это реальность, и все — по-настоящему...

— Долго нам еще? — спросил невысокий мужичок в серой штормовке, штанах такого же цвета и высоких кованых сапогах. — А то мне в туалет надобно.

Сержант посмотрел на него как на полоумного. Сам командир отряда выглядел куда лучше от нетерпеливого подчиненного — пятнистый комбинезон, окруженный коконом силового поля. Одежда скрыта под маскировочным полем, только узкие камеры-щелочки шлема поблескивают сквозь армор-экран — типичный милитарист, да еще и с толикой паранойи. Чего тут бояться можно, в этой громоздкой бронемашине?

— Гыдь себе в штаны, Изюмов! — сквозь зубы проговорил сержант. — Нам еще полчаса примерно ехать.

— Почему так долго? — заныл этот самый мужичок, по прозвищу Изюм. Его лицо и вправду походило на высохшую виноградину: сморщенное, в глубоких бороздах от прямого попадания мелкокалиберной дроби, и потемневшее от постоянного загара под радиоактивным солнцем. — Неужели на газ нельзя поднажать?

— А ты выйди на дорогу — подтолкни, — порекомендовал нытику Ярослав Дольский, также в силовом комбинезоне с усиливающим мышцы экзоскелетом, но кроме этого увешанный всяческими безделушками.

Все засмеялись, даже я, хотя перед боем подобного за мной не водилось. Настраивался очень долго, чтобы не упасть подстреленным на каких-то баррикадах — начинал готовиться к схватке задолго до ее начала.

За толстыми стенками броне-подземки тихо шуршал грунт, по металлу то и дело черкали каменные осколки. Мы находились на глубине примерно ста метров под уровнем поверхности земли. Этот механический монстр, в полом брюхе которого мы флегматично тряслись, двигался очень медленно, зато без остановок и лишних промедлений. Носовой бур, окруженный лопастями, вгрызался в любой материал, будь то песок, гранит, асфальт, или обычные пласты земли. На открытом пространстве броне-подземка двигаться почти не могла — маленьких гусениц хватало максимум на то, чтобы проехать сотню другую метров для разгрузки, или выгрузки с "Долгой Тяги", древнего, но очень мощного тягача-тяжеловеса.

Конструкция машины, с легкой руки изобретателя прозванной "Винтокрот", или просто "Кротик", не удивляла особой сложностью. Небольшую кабину, где, поднатужившись, вмещалось всего шесть человек, не считая водителей, окружали шесть громадных труб из титана. Почва, что загребалась носовым винтом, поступала через широкие лопасти в грунтозаборники, и выталкивалась позади транспортного средства. Умные головы поработали над этой интересной техникой — принцип жизнедеятельности червя, что заглатывает почву и выбрасывает ее сзади, таким образом, двигаясь вперед. Новейшее изобретение, таких пока не более десятка — конвейеры давно списали по ненадобности. Остались только громадные "расплодники" модификантов да парочка заводов по изготовлению пищевых заменителей и медикаментов. Человечество медленно катится под откос — все меньше людей выходит на открытое пространство реального мира, предпочитая оставаться под теплыми колпаками виркамер. А мы, бойцы неизвестно армии, лезем под пули, стараясь подзаработать на неопределенное будущее.