Королева Марго

— Без тебя?

Хозяйка замка со своей свитой отстали на лестнице, и можно было не опасаться лишних ушей.

— А если со мной?

— Найлс, думаешь, я не знаю значение слова "номинальный"?

— Это можно изменить в любой момент.

— Неужели?

— Ради тебя я готов отказаться от работы в Конвенте и вернуть себе титул.

— Какие жертвы! А кто сейчас управляет замком?

— После смерти отца я унаследовал титул, но так как не захотел бросать работу в Конвенте, то передал управление замком матери и дяде. Дальше, согласно Уложению титул должны наследовать мои дети.

— А если?

— В таких случаях император сам определяет, кому передать титул.

Что же я не удивлюсь, если окажется, что Найлса пытаются оженить с юных лет. Такова участь всех наследников, и то, что маг до сих пор не женат, говорит о стойкости его характера и упрямстве. Решил работать в Конвенте, наплевав на титул, — и он там работает, решил жениться на выбранной им девушке без оглядки на мнение семьи — и он знакомит меня с мамой.

Сладкая мысль, что ради меня он готов и титул признать, и жениться, все-таки пробралась в сердце и попыталась там обосноваться. Пришлось прогнать. Я еще не определилась с отношением к магу, не забыла о его предательстве и не простила своего марионеточничества и внезапного статуса невесты.

Хотя замок, безусловно, хорош. Если Найлс рассчитывал произвести на меня впечатление — он своего добился. Серо-голубые стены с вкраплением слюдяных капель, обманчиво воздушные; высокие башни с плачущими куполами крыш; стрельчатые проемы окон; высокие арки галерей. Замок больше походил на создание волшебника, чем на обычную постройку.

— Замок Слёз строили ашеры, — начал восполнять пробелы моего образования Найлс. Похоже, мой интерес к замку, его воодушевил, — так называют полукровок от смешанных браков людей и гномов. Гномы в подобных случаях предпочитают делать вид, что никаких отношений с человеческими женщинами у них нет и не бывает, откупаясь золотом, поэтому ашеры живут на поверхности среди людей. Из них получаются отличные мастера по дереву и камню. Сами подземные жители никогда не берут контракты на работу, только торгуют, продавая холодное оружие, порох, пушки и украшения из драгоценных металлов. Я не бывал в городах гномов, но слышал, что камень там оживает под руками мастеров, и города настолько прекрасны, что у людей пропадает желание возвращаться на поверхность.

— И остаются?

— Редко кто удостаивается чести получить приглашение, а уж остаться разрешают единицам. Гномы не любят чужаков. Мы слишком разные, чтобы терпеть друг друга.

— Хотела бы я взглянуть на гномов. У нас про них только сказки рассказывают, да фильмы снимают, — посетовала.

— Через две недели в княжестве Ротабур состоится ежегодная ярмарка . Там и познакомишься, если захочешь составить мне компанию.

Хм, заманчивое предложение, но чуется с подвохом, однако уточнить подробности не успела. Пройдя сквозь ажурные ворота, мы шагнули в просторный двор, украшенный статуями и фонтанами, а затем по мраморным ступеням поднялись в холл замка.

— Что бы ни случилось, я от тебя не откажусь, — прошептал маг, сжимая мою ладонь, — и прошу, давай отложим все разногласия до возвращения домой.

Наивный... как можно не отказаться от того, что тебе не принадлежит? И прости, Найлс, но обещать и дальге играть роль твоей невесты я не могу. Однако не нравится мне это "что бы". Ненавижу сюрпризы, тем более грозящие неприятностями. И что это я так занервничала? Может, еще обойдется?

— Лилит, дорогая, неужели этот зрелый мужчина — твой сын? Мне он представлялся совсем юным, — с кушетки поднялась светловолосая красавица. На нежно-розовых губах играла лукавая улыбка, а глаза цвета полуденного неба сияли от удовольствия. По-девичьи тонкая фигурка в воздушном белом платье — само изящество и элегантность. Волосы заплетены в сложную косу и уложены наподобие короны. И лишь голос, да нечто мимолетное во взоре выдавали явно не юный возраст незнакомки.

Я могла ошибаться, но инстинкт нет. В гостиной, куда нас провели вышколенные слуги в бело-голубых ливреях, нас ожидала сама фея. А кто-то рассказывал сказки, что они — редкость? И больше одной на один мир не встречаются? Так, какого ... уже вторая оказывается на моей дороге и в такой двусмысленно неудобной ситуации?

— Габриэлла, разрешите мне представить вам моего сына Найлсиорана дел Винтос лорда Гальджио. Найльсио, это мой хороший, — подчеркнула Лилит, — друг — Габриэлла. Ну, а кто она — ты и сам уже догадался.

И торжествующий победный взгляд в сторону сына. Та-дамс! "Каких гостей принимать изволим, пока ты дурью в Конвенте маешься".

— Габриэлла, очень рад знакомству, — шаг, поклон, поцелуй руки.

Снисходительная улыбка и оценивающий взгляд феи. Так смотрят на вещь, выбираемую в подарок — и себя не обделить, и другого не обидеть.

— Разрешите представить мою невесту Маргариту.

А вот и мой черед. На мгновенье мы с феей скрещиваем взгляды. Я вижу в её глазах удивление, досаду и ... все эмоции закрывает от меня холодная вежливость.

— Рада познакомиться, — кивает она мне.

Глава седьмая

Горный монастырь, территория княжества Лахарии

— Виктория, ты готова? — в голосе Идена еле скрываемое нетерпение.

— Почти, — откликается девушка. Бросает последний взгляд на себя в зеркало. Что же... она изменилась. Из черных волос исчезли разноцветные пряди, но сами волосы пока еще не достигли положенной для леди длины. С кожи исчез легкий загар, и она приобрела благородную белизну, лицо немного осунулось, а в глазах затаилось выражение загнанного в ловушку зверя.

Три недели она училась с упорством мула, тянущего шею в петлю, и неделю назад эту петлю ей все же накинули на шею.

А как все неплохо начиналось...

Здравствуй, дорога-грязюка. В глубоких лужах желтым пятнышком блестела луна, из темного леса доносился прелый горьковатый запах мокрой земли. Виктория любила запах весны. Почему-то именно он заставлял сердце биться по-особенному, замирая в ожидании чего-то нового. Перемены. Плохие и хорошие, волнительные и паршивые. Весна на всех действует по-разному, но эта превзошла все предыдущие по своему безумию.

Резиновые сапоги скользили по распутице, на плечи давил тяжелый рюкзак. Губы растянулись в усмешке — виски для храбрости. Еще полбутылки приятно побулькивали в кармане. С другой стороны карман оттопыривал подарок Виктора. Что там, он так и не сказал. А ей было лень заглядывать.

— Разберешься, — водитель был хмур и неразговорчив, — надеюсь, не пригодиться.

Яд что ли? Так Виктория вроде и не собиралась. Она вообще жизнь любила, а после случившегося вдвойне — за себя и за Сережика.

Виктор был мрачен — совесть мучала за то, что втянул в легенду. Сам не верил, а оно, видишь как, получилось. Теперь страдает, бедняга.

Шагнул ближе, хотел было обнять, но почему-то постеснялся.

— Не буду ничего советовать, не маленькая, сама разберешься. Просто помни, Поднебесная — отнюдь не райское местечко, а местные боги совсем не добряки.

Так он считает, её в те края занесет? Ой, что-то не хочется в гости к царю-обезьян.

— Береги себя.

— Приглядишь за Сережиком?

— Обещаю.

Дорога манила, приглашая разделить с ней большое приключение. Виктория оглянулась — темная фигура стояла на съезде с шоссе. Свет фар двумя пятнышками высвечивал синие джинсы и черную куртку. Она махнула рукой и ускорила шаг. Когда выходишь на финишную прямую глупо терзаться сомнениями.

Как девушка и предполагала, монахи не стали ждать пока она доползет до отметки в три километра. Вынырнули раньше. Два балахона с двух сторон подхватили её под руки.

— Глаза закрой, — посоветовал правый.

— И не вздумай орать, — предупредил левый.

— А-а-а, — собственный вопль ударил по ушам. Перед глазами распадались на пятна разноцветные круги и уползали куда-то прочь. Сволочи! Гады! Ослепшую с рюкзаком, без парашюта...

И знать она не хочет, откуда сбросили, и вообще, её больше приземление волнует. Оно же планируется, правда? Ветер рвет рюкзак со спины. Горло позорно сдается и переходит на сипение.

— Ну, хоть бы один по-человечески, нет, орут, брыкаются, а о том, как тяжело потоки удерживать кто-нибудь подумал?

— А?

Ветру надоело с ней возиться. Только что трепал, а тут стих, словно не бывало. Глаза все еще слезятся, ноги болтаются в пустоте, хорошо, хоть падение прекратилось

— Давай, руку, убогая. Помогу, так и быть.

Некто ухватил за рукав и плавно опустил на землю.

Постепенно вернулось зрение, а вместе с ним ощущением опоры под ногами. Хорошо-то как!

— Добро пожаловать, Виктория, в нашу скромную обитель. Брат Иден, проводи гостью в её комнату.

Все-таки монастырь или обитель, если быть точнее. Место обитания, но кого? Виктории не верилось в монахов. Что-то внутри убеждало, что настоящие монахи не появляются ночью на перекрестке дорог, если окропить землю кровью.

Перед глазами все еще плывут круги, и мир воспринимается расплывчатыми пятнами. Большое черное — проводник Иден. Сначала они долго идут по узкому изгибающемуся коридору, по ощущениям вырубленному в скале. Коридор плавно поднимается вверх и заканчивается лестницей. Порыв ледяного ветра, и Виктория оказывается на широком балконе. Яркое солнце слепит глаза — здесь день, а значит она точно далеко от дома.

Впереди на другой стороне широкого ущелья тянется в небо увенчанная белыми шапками гряда, справа поражает взор настоящий гигант с двойной вершиной, слева просматривается уходящее вдаль ущелье с синей лентой реки на дне, а чуть ниже в стороне от уступа висит радуга, творимая настоящим водопадом.

— Наш дом, — обводит рукой горы Иден.

— Гималаи?

Тихий смех.

— Шамбала?

Смех становится громче.

— Мастер тебе все расскажет, — голос у Идена приятный, слова он произносит тягуче с еле заметным акцентом. Порыв ветра скидывает с него капюшон, открывая взгляду Виктории ярко-синие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, кудряшки светлых волос и небольшую аккуратную бородку. Редкий образчик мужской привлекательности, внешность напоминает древнего русича, но только на первый взгляд. Внутреннее чутье уверенно шепчет — чужак, и она с ним полностью согласна.

Комнату, которую ей выделили, можно было охарактеризовать одним словом — общага. Стул, стол, кровать и ниша с полками, заменяющая шкаф, в углу умывальник — тумбочка стыдливо прикрывает дыру в каменном полу, туалет в конце коридора, душ там же рядом. Одно радовало — все остальные комнаты в блоке пустовали. Похоже, её отселили подальше от всех, чтобы глаза меньше мозолила.

Путь в центральный корпус обители лежал через длинную галерею. Сквозь арочные проемы открывался потрясающий вид на сверкающий водопад, кое-где покрытую зеленью долину и горный серовато-коричневый с белыми шапками хребет с одной стороны и зеленовато-голубой склон ледника с другой. Красота, если не думать про лекцию Идена. Проводник был крайне убедителен, и по его словам выходило, что бежать из обители дело абсолютно безнадежное. Горы здесь серьезные, идти по ним до ближайших поселений не один день, а заблудиться и попасть на ледник дело плевое. И даже если удастся найти верную тропу то...

— Виктория, видишь вон тех милых зверюшек? Там на дне долины? Мы их немного подкармливаем, но свежему мясу они всегда рады.

Девушка взглядом нашла рыжие пятнышки, резвящиеся внизу. Пятнышек было многовато. Намек понят — бежать отсюда сложнее, чем из Алькатраса.

Однако это была не единственная странность обители. Виктории никто не запрещал в открытую ходить по территории, но стоило только пересечь галерею, как на её пути вставал некто из братии, жестами интересовался, что она здесь забыла, а через очень короткое время к нам присоединялся кто-нибудь из четверых опекунов.

Почему опекунов? Логика подсказывала, что четверо монахов, заключивших с ней устный контракт, назначили быть ответственными за её подготовку. А еще они были единственными в обители, знающими русский язык, кроме Мастера, конечно. С ним самим она имела честь встретиться в первый же вечер.

Неприятный старикашка. Если охарактеризовать кратко — хищник на пенсии. Грива поседевших волос, немного расплывшиеся черты лица, крючковатый нос выделялся из облика, соответствуя скорее грифу, чем льву, а вот светлые карие глаза смотрели холодно и с прищуром. И разговор больше напоминал инструктаж, чем доверительную беседу.

— Виктория, рад знакомству.

Голос у Мастера рокочущий, и акцент чувствуется довольно сильно, но говорит он правильно, не делая ошибок.

— Тебе предстоит многому научиться за этот месяц и в первую очередь нашему языку.

— Прошу прощение, но зачем?

— Твое удивление понятно. Однако все наши агенты обязаны владеть лаханским. Не секрет, что за последние годы твой мир развивался довольно стремительно, и нам не нужны проблемы со спецслужбами. Разговор на лаханском не поймут случайные прохожие, и у тебя не будет сомнений, что человек, обратившийся к тебе на нашем языке, работает на нас.

— Понятно, — она кивает. Логика ясна. Только, ой, как не хочется садиться обратно за парту. Смущают сроки, — месяц, не маловато ли?

— Вполне достаточно, — многообещающая ухмылка, — у нас свои методы обучения.

Связь с домом ей действительно обеспечили. Раз в три-четыре дня она писала смс: "жива, здорова, в горах тяжело, но очень интересно и тому подобное", затем отдавала телефон одному из опекунов. На следующий день его возвращали с ответом от мамы, приветом от папы и всяческими пожеланиями-советами от Сережика, вроде "не лезь на скалы, а то упадешь или увидишь йети — не забудь сфотографировать".

Батарею каждый раз подзаряжали, но она экономила, отключая телефон в чужом мире. Братишке действительно стало легче, он выздоравливал, шокируя этим лечащих врачей. А Виктория ждала кратких смс от родных, словно боец на фронте писем. Тоску по дому не могли перебить даже странные занятия.

Её учителя звали Листэр. Внешне он напоминал подсушенную травинку — светлые соломенные волосы, небольшой рост, мелкие черты лица, тоненькие ручки. Казалось, дунешь и переломится, но хрупкость монаха была обманчива. При девушке он легко переставлял массивные деревянные кресла, двигал стол к окну, чтобы свет падал на книги. Занимались они в библиотеке. Сами уроки проходили всегда одинаково: Листэр заставлял выпить какую-то горькую настойку, Виктория подозревала для расширения сознания, затем впивался тяжелым взглядом своих угольно черных глаз. Девушка должна была сидеть смирно и не отводить глаз. Если она начинала ерзать и трепыхаться, брал за руку. От горячих пальцев по телу распространялось приятное тепло, и Виктория послушно замирала. Сознание начинало плыть, окутываясь приятной дымкой, и звучащие слова ложились на него, словно влитые.

С чтением дело обстояло легче всего. Произношение было нетрудным, и девушка довольно быстро научилась читать сложные тексты. Чтением она занималась с Иденом, и эти уроки ей нравились гораздо больше. Красавец Иден под настроение мог и рассказать что-нибудь забавное, он хвалил за успехи, а за ошибки не ругал, лишь недовольно морщился. Листэр же пугал до дрожи в коленках. Виктории почему-то казалось, что он читает её мысли, настолько их диалоги были обрывистыми. Хотя однажды Листэр разговорился. Произошло это после утренней вылазки, предпринятой Викторией в так называемый "мертвый час". Идея была попытаться продвинуться дальше своего крыла и библиотеки, которая примыкала к холлу с противоположной стороны.