| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— В проклятые всей либеральной общественностью времена коммунистического тоталитаризма, — мрачно пошутила Евгения Михайловна, — на четырех врачей приходился один пациент — сужу по своему выпуску. Да, не все стали высококлассными специалистами — но это большинство можно было спокойно подпускать к больным, пусть и не самым сложным, поскольку тогдашний троечник по уровню своей квалификации соответствовал большинству нынешних хорошистов. Нынешние же троечники просто не получили бы дипломов, ни под каким видом — да они бы и не дошли до написания диплома, их отчислили раньше.
— Но это, собственно, полбеды — хуже то, что получив диплом, они, в большинстве своем, не считают нужным учиться специальности дальше. Окончание 'для галочки' разнообразных курсов повышения квалификации — не в счет, там всерьез учится меньшинство.
— Это очень плохо, — серьезно сказал Вячеслав Владимирович, — но, если не ошибаюсь, ты хотела поговорить о чем-то другом?
— Именно так, — кивнула супруга, — я хочу серьезно поговорить о твоей новой работе.
— Я весь внимание — ответил муж.
— Будем надеяться, у тебя все получится — начала Евгения Михайловна. — Но, в этом случае, если я не ошибаюсь, это будет означать кардинальное изменение существующего мира?
— Или так, — согласился Вячеслав Владимирович, — или же, что вероятнее, отделение того мира от нашего в точке бифуркации. Проще говоря, при успехе моей работы возникнет параллельный мир, в котором и в двадцать первом веке Соединенные Штаты будут бороться за доминирование с Советским Союзом — другое дело, что там вероятность ядерной войны будет намного меньше, поскольку противостояние пойдет в сферах экономики, науки, культуры, социального устройства.
— То есть, ты считаешь, что наиболее вероятен вариант, при котором возникнет параллельный мир, а в нашем все останется по-прежнему? — уточнила супруга, предпочитавшая лишний раз переспросить, чем всерьез что-то важное не понять.
Полковник молча кивнул.
— Тогда в чем интерес куратора, как ты считаешь? — спросила Евгения Михайловна.
— Трудно сказать, Женечка. Могу предположить, что возможны два варианта: во-первых, он сможет эмигрировать в новый мир, во-вторых, вся эта затея представляет собой своего рода полномасштабные учения перед борьбой за наш мир — ответил муж. — Впрочем, второе не исключает первого — возможно, вариант эмиграции является для него спасательным кругом при поражении в нашем времени.
— Думаешь, в нашем времени все так безнадежно? — спросила жена. — Когда я смотрю новости, поневоле вылезают ассоциации с падением Римской Империи и наступлением Темных веков.
— Лапка, тебя больше устроит честный или дипломатичный ответ? — улыбнулся муж, прибегнув к традиционной семейной шутке — уж слишком мрачной получалась беседа.
— Первое, пожалуйста — уголками губ обозначила улыбку жена, оценившая попытку мужа ее успокоить.
— В Европах — полная ж.па, — не слишком изящно срифмовал Вячеслав Владимирович, — тамошние варвары куда хуже германцев Средневековья, а здоровый консерватизм загнан почти что в подполье; в Штатах — чуть получше, за счет того, что сильнее здоровое начало, противостоящее варварской компоненте, представленной латиносами и неграми; лучше всего у нас — спасибо Советскому Союзу и лично товарищу Сталину, в свое время сделавшему ставку на нормальное консервативное начало, в виде патриотизма, да и просто традиционных ценностей. Иногда у меня возникает впечатление, что господа нынешние либералы являются столь яростными десталинизаторами не только потому, что он перестрелял их предшественников, и, зачастую, родственников — но и потому, что он озаботился всячески укрепить моральный фундамент нации, в виде того самого здорового консерватизма.
— Знаешь, а ты прав — сказала жена. — Ведь не зря вся эта публика с пеной у рта защищает извращенцев. Ведь не дураки, не могут не понимать, какую реакцию вызывает у нормальных людей пропаганда разнообразных извращений — и, тем не менее, продолжают старательно биться головой о стенку категорического неприятия.
— Все так, Женечка — вздохнул муж. — Нынешним либеральным глобалистам мало того, что весь мир, образно говоря, пропитан бензином — и, постсоветские общества не являются исключением — так они старательно чиркают спичками, добавляя к холодной социальной войне еще и жесточайшее противостояние систем ценностей, столкновение разных образов жизни.
— Да что наша Родина — возьмем, например, Штаты. Вот у них в полный рост раскручивается 'война с памятниками'. Спрашивается, какое дело педерастам и лесбиянкам до памятников генералу Ли — он ведь их никоим образом не трогал при жизни?
— Ну, это-то как раз никак не бином Ньютона, — пожала плечами жена, — речь ведь не идет о переигрывании их гражданской войн, дело в том, что памятники конфедератам являются маркерами системы ценностей, категорически несовместимой с либеральным глобализмом, или, как формулирует наш наследник — либеральным нацизмом.
— Это он слегка перефразирует сэра Уинстона — кажется, Черчилль под конец жизни сказал: 'В следующий раз нацизм придет в обличье либерализма'? — заметил глава семьи.
— Да, я тоже что-то такое припоминаю — согласилась супруга. — Если мы с тобой ничего не путаем, то, это только подтверждает репутацию потомка герцогов Мальборо как умного и дальновидного человека.
— Ладно, черт с ним, с сэром Уинстоном — давай лучше вернемся к первоначальной теме — предложил Вячеслав Владимирович.
— Я хоть и давно не пионерка — но всегда готова! — пошутила Евгения Михайловна.
— Ты кругом права — речь идет о невозможности сосуществования разных образов жизни, базирующихся на диаметрально противоположных системах ценностей — неторопливо начал формулировать свои мысли Вячеслав Владимирович. — Собственно, у американской гражданской войны был и такой подтекст — дело отнюдь не исчерпывалось экономическим противостоянием между Севером и Югом. Если северные банкиры и промышленники во главу угла ставили деньги и только деньги, то в системе ценностей южных плантаторов значительную роль играла своя версия аристократических моральных принципов европейского дворянства. Честно говоря, мне жаль, что Юг проиграл — на базе их системы ценностей могла вырасти очень интересная культура, чем-то похожая на культуру Баварии, других южногерманских государств.
— Те же расклады у нас — попытки переиграть идеологически нашу Гражданскую лишь усугубляют и без того тяжелую ситуацию. Нашим либералам мало уже существующего социального раскола, мало и проблем с регионами — зафиксировав в конституции отсутствие государственной идеологии, они пытаются пропихнуть систему ценностей, категорически несовместимую с исторически сложившейся российской системой ценностей.
— Точнее, две группировки элиты старательно пытаются внедрить две одинаково неподходящие идеологии. Западники тридцать лет проталкивают нынешний глобальный либерализм — и шипят на зависть королевской кобре, дескать, русский народ не способен понять его достоинств. Задуматься о том, что русский народ категорически не принимает идеологии, согласно которой он должен стать расходным материалом Штатов, они не желают. Самое смешное, что в первой половине 90-х было возможно принятие Россией традиционной западной идеологии — при том обязательном условии, что Запад взял бы курс на интеграцию РФ в качестве одной из великих держав, примерно на тех же условиях, на которых интегрировали в Пакс Американа ФРГ, после Второй Мировой войны.
— Свою игру ведет группировка охранителей. Эти толком даже не попытались сформулировать идеологию, приемлемую для основной массы народа — все, на что их хватило, это 'сдувание пыли' с концепций графа Уварова и Победоносцева. Нет, я ничего не говорю — во времена Екатерины Великой 'Православие, самодержавие, народность' была бы к месту и ко времени; вот в индустриальную эпоху идеология сословной монархии, мягко говоря, не соответствовала времени. Что же касается идеи Победоносцева 'Подморозить Россию' — вполне дельное предложение, если использовать полученный таким образом выигрыш времени для проведения разумных реформ. Но это время бездарно растратили, в надежде, 'что само рассосется' — забыв, что сама собой рассасывается только ложная беременность у суки, а не серьезнейшие социально-экономические проблемы.
— Слава, а как ты думаешь, что сейчас надо делать в России? — спросила супруга.
— Разгребать текущие проблемы — спокойно ответил глава семьи. — Разумеется, не на уровне рефлексивного реагирования, как это делает наша власть — а проводить системные реформы. А если тебя интересует более развернутый ответ — надо будет одновременно и проводить социально-экономические реформы, и внедрять новую идеологию, и выстраивать приемлемые для обеих сторон отношения центра с регионами. Одновременно — потому, что времени на раскачку уже, считай, не осталось.
— Первое — моя любимая экономика. Разумеется, нужна система, альтернативная и монополистическому капитализму, и позднесоветскому социализму; система, учитывающая менталитет нашего народа, который я бы назвал склонным к левоцентристскому, с явственным оттенком этатизма, консерватизму. Из уже имеющегося в мире опыта лучше всего подходит шведский опыт.
— Заключается он, в первом приближении, в следующем.
Первые шаги.
Утром Вячеслав Владимирович проснулся от деликатного стука в дверь. Самочувствие у него было не самым лучшим — немного кружилась голова, пересохло во рту, затекло тело; впечатление было такое, что он немного перебрал спиртного. Окинув взглядом комнату, полковник рефлекторно удивился — это был не его дом! Секундой позже он осознал — заброска прошла успешно, это был кабинет в квартире Тухачевского. Встав с широкого дивана, на котором спал объект внедрения, полковник сделал несколько шагов, чтобы освоиться с новым телом — неважное самочувствие, похоже, объяснялось не столько возможными постэффектами внедрения, сколько принятым вчера вечером Тухачевским коньячком. Объект был в хорошей физической форме — и наследственность у Михаила Николаевича была весьма на уровне, и физическими нагрузками он не пренебрегал, да и Бог его миловал, ни ранений, ни контузий он не перенес.
— Миша, ты проснулся? Тебе ведь пора на службу — произнесла женщина из-за двери.
— Да, секунду — отозвался полковник. Внедренный ему пакет информации мгновенно подсказал — это законная супруга объекта, Нина Евгеньевна, мать его законной дочери, Светланы. Есть у объекта и вторая семья, неофициальная, с Юлией Кузьминой — там тоже есть дочка, и тоже Светлана. Бросив взгляд в окно — там падал снег; потом на рабочий стол, где стоял календарь — на нем, как и полагалось, была дата 3 марта 1927 года, Вячеслав Владимирович облегченно вздохнул, все прошло, как и планировалось.
— Доброе утро, Нина! Спасибо, что разбудила, а то я что-то разоспался — тепло обратился новый Тухачевский к супруге. Точнее, это было тепло для старого Тухачевского, предпочитавшего в общении с супругой холодноватую корректность. Расчет был прост — уж кто-кто, а законная супруга моментально заметит изменения в Тухачевском, так что лучше будет, если они будут благоприятными для нее.
— Завтрак готов — сообщила Нина Евгеньевна.
— Сейчас я приведу себя в порядок, и через десять минут сядем завтракать — кивнул муж.
Благодаря внедренному куратором информационному пакету обычных проблем попаданца у Вячеслава Владимировича не было — он прекрасно знал и всех окружающих Тухачевского людей, и их отношения, и реалии его дома, равно как и службы. Единственной проблемой стала принятая в те времена опасная бритва, которой полковник попросту не умел пользоваться — но, решение пришло мгновенно, он воспользовался наработанными телом Тухачевского навыками обращения с данным предметом. Так что, 'отключив мозги', удалось быстро побриться, ни разу не порезавшись, благо рефлексы у тела были хорошие.
Приведя себя в порядок, и, мысленно порадовавшись тому, что начальник Главного Штаба РККА жил в немыслимом по этим временам комфорте, мало в чем уступавшем привычному для людей из будущего, Михаил Николаевич — разведчик мысленно приказал себе вжиться в образ — быстро прошел в столовую. Конечно, полковник мог выполнять поставленную задачу в любых условиях, в афганских горах он спал, завернувшись в одеяло, связанное из верблюжьей шерсти, двойной вязки — но, несомненный бытовой комфорт, как ни говори, был приятным дополнением.
Там все было ожидаемо — за накрытым столом главу семьи ждали супруга с пятилетней дочкой.
— Доброе утро, маленькая принцесса! — поздоровался с дочерью отец. Это тоже было в пределах нормы — если к своим женщинам Тухачевский относился довольно потребительски, то обеих дочерей искренне любил.
— Доброе утро, папка — сообщила дочка.
— Приятного аппетита, Нина! — улыбнулся Михаил Николаевич супруге.
— Спасибо, Миша — и тебе приятного аппетита — пожелала Нина Евгеньевна.
Невидимый компьютер в голове разведчика работал, фиксируя его действия и реакцию супруги объекта. Пока что все было в порядке — новый Тухачевский соблюдал принятые в семье нормы общения, чуть добавив теплоты в интонациях и взглядах, обращенных к супруге. Нина Евгеньевна — а женщины такие вещи чувствуют инстинктивно — была довольна толикой теплоты, неожиданно перепавшей ей от холодно-вежливого супруга.
Позавтракав, Михаил Николаевич поблагодарил супругу, быстро переоделся и отправился на службу. Там его ждало следующее испытание — секретарем Тухачевского работала неофициальная супруга, Юлия Ивановна Кузьмина.
Впрочем, и с этим испытанием полковник справился легко — обычное вежливое приветствие, стандартное для объекта поведение.
А сейчас предстояло поработать.
— Юлия Ивановна, пригласите ко мне к полудню товарища Какурина — попросил Михаил Николаевич.
— Обязательно, товарищ Тухачевский — деловито ответила Кузьмина.
К назначенному сроку полковник разобрался с большей частью документов, требовавших его подписи, благо ничего особенно серьезного там не было — Главный Штаб РККА, так сказать, образца 1927 года, по своим функциям и полномочиям кардинально отличался от Генерального Штаба году этак в 1943, будучи больше научно-теоретическим центром, нежели 'мозгом армии'. Ворошилов, получив должность наркома, приложил все усилия, чтобы отобрать у 'барчука' как можно больше реальных рычагов власти, в чем немало преуспел.
Впрочем, и в Главном Штабе у объекта не было твердой опоры — заместителем Тухачевского был Триандафиллов, позже названный 'отцом советского оперативного искусства'. Основания для этого были — Владимир Кириакович, в отличие от объекта, был действительно первоклассным военным теоретиком. Осознавая различие между собой и начальником — различие, бывшее очень не в пользу Тухачевского! — Триандафиллов жестко конфликтовал с начальником. Насколько знал Вячеслав Владимирович, именно трудами Триандафиллова, к которому прислушивался Ворошилов, Тухачевского и отправили из Главного Штаба командовать ЛВО.
Конечно, переламывать сложившееся негативное мнение всегда тяжело — но Вячеславу Владимировичу были необходимы нормальные рабочие отношения с Триандафилловым. Сделать это было возможно только одним способом — зарекомендовать себя серьезным специалистом. Разумеется, никто бы не поверил в то, что Тухачевский вдруг стал 'из Савла Павлом' — так что делать это надо было постепенно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
