Бортовой

— Наверное, уже забыл меня, — я сам удивился, что смог, как раньше, грустно улыбнуться и говорить севшим голосом, скрывающим обычные слёзы. Прав батя: душу мне всё-таки сохранить удалось. Это должно радовать.

— Котяра-то, может, и забыл, — совершенно серьёзным тоном проговорил отец. — А для Инки и Серёги ты — живой. Цени, дурачок.

А это действительно ценно. То, что ты жив для тех, кого любишь.

— Ты им скажешь?

— Матери — не знаю. У неё здоровье никакое, боюсь, не выдержит. Инне скажу, чуть позже, когда сам как следует всё обмозгую. А внуку... когда подрастёт и сможет понять. Он-то в космос рвётся. Учёбу подтянул, спортом занялся. Говорит, хочет быть пилотом. Как ты.

У меня нет горла, которое могло бы стиснуть от переживаний. Но есть чувства и есть память. Фантомная боль несуществующего тела.

Кажется, моя голограмма отразила это вполне достоверно.

— В двенадцать все мечтают о космосе, — сказал я, стараясь сдержаться, насколько это возможно.

— В тринадцать, Миша. Ему уже тринадцать, и ты для него герой.

— Блин... Вот что значит — год не быть дома.

— Ничего, наверстаешь. Только в порядок себя приведи. Видел бы ты себя сейчас, герой хренов. Нюни распустил. Ты бы лучше о своих новых возможностях подумал. Чёрт, да пилоты и сейчас даже не мечтают о том, что можешь ты.

— Зато не могу многое из того, что мог раньше. Вот, хоть бы и выпить по стопарику.

— Ну и хрен с ним, со стопариком. Здоровье дороже. Короче, сын, кончай себя жалеть и приходи в чувство. Нужна будет помощь — обращайся, помогу. Хочешь, поговорю с кем надо, тебя с грузовика на пассажирский переведут?

— Вот на пассажирский не надо, — нахмурился я.

— Комплексы?

— Да. И надолго.

— На военный тебя могут не взять.

— А могут и взять. Я ведь служил в погранохране.

— Это было давно и неправда.

— Па, я сам буду просить о переводе. В самом деле, достало камни таскать. Только бы не засунули в какой-нибудь институт. Я же там загнусь. Уж лучше быть привидением-голограммой на борту... Быть хранителем корабля.

— Домовым, что ли?

— Да уж скорее бортовым, — усмехаюсь. — Но это — жизнь. Я постараюсь им это объяснить. Должны понять.

— ...Вы хоть понимаете, что наделали? Вы сотворили с ним самое худшее, что только возможно — лишили полноценного общения с людьми и прежнего пространства... Грош цена вашим дипломам... вы, олухи!

— Он проходил по программе с высоким уровнем секретности, и мы...

— И вы засунули пилота-дальнобоя на грузовик. Молодцы. Не могли сразу подключить военных? Нездоровая конкуренция между ведомствами взыграла? А о человеке вы подумали? Вы его чуть до самоубийства не довели!

— Мы не думали, что он отреагирует так остро. Случай уникальный, у нас попросту нет опыта в реабилитации таких ...людей.

— А вы сомневаетесь в его человечности? Ведь сомневаетесь, по глазам вижу.

— Сомневался. Теперь — нет.

— Ладно. С вами мы ещё поговорим на досуге. А пока подготовьте документы на его перевод. Он ведь полноценная личность со всеми гражданскими правами и обязанностями, не так ли? В каком качестве он у вас проходит — как ИИ, или как пилот?

— Как пилот... Перевод, как я понимаю, в ваше ведомство.

— Куда же ещё. У нас есть неплохая вакансия. Как раз для него...

Я слеп и глух.

Кластер, в который намертво впаялась моя личность, снова перевозят. Но на этот раз я точно знаю, куда.

И впервые за год ожидание не тягостное. Мне легко и радостно от того, что я снова в деле.

"Арго" — новейший корабль. Почему он числился на балансе военного ведомства — догадайтесь с трёх раз. И почему я сам не пошёл в военную академию после службы, сам диву даюсь. Предпочёл гражданскую службу. Наверное, насмотрелся, как братец с женой и детьми по дальним планетам мыкался. Что ж, теперь наверстаю. И плевать, что у меня вместо человеческого тела будет воплощённая концентрация самых передовых земных и неземных технологий. Мы, пилоты, в массе своей люди верующие. Я, например, теперь точно знаю, что есть жизнь после смерти. Но если подавляющее большинство людей, переступив за черту, отправляются в неведомые живым пространства, именуемые раем и адом, то меня зачем-то придержали в этом мире. Зачем? Бог весть. Наверное, кому-то и для чего-то ещё нужен, пусть и в виде хранителя космического корабля. Домового. Точнее, бортового.

Между прочим, "комутонужность" — очень сильная мотивация. По крайней мере, для меня лично.

Я не нуждался в отдыхе, но, пока спецы монтировали кластер, позволил себе пару часов самого настоящего сна. Правда, мне ничего не приснилось, или я попросту забыл свой сон по пробуждении. Зато радостное предчувствие меня не обмануло. Едва техники замкнули на меня все корабельные системы, первым, что я узрел своими оптическими сенсорами, была до боли знакомая рожа.

— Том, — сказал я, не веря своим видеокамерам. — Это ты, реднек несчастный?

— Здорово, crazy Russian, — Том заулыбался во все тридцать два зуба — увидел на голоэкране мою потрясённую физиономию. — Живучий ты, аж противно. Я уж думал, тебя яйцеголовые уморили в своих институтах

— Не дождёшься, — хмыкнул я, начиная верить в реальность происходящего. — Ты зачем патлы и бороду отрастил, пиндос? Не по уставу.

— Да клали мы на устав, — заржал Том. — Ты ещё не понял, куда нас засунули?

— Просвети.

— Разведка дальнего космоса мы теперь. О

* * *

ть как круто, сечёшь?

— Круче вареных яиц, ты прав...

Выделив для разговора с Томом часть сознания, всеми прочими частями я пытался переварить услышанное. Разведка дальнего космоса. Познание неизведанного. Новые открытия и опасности.

То, о чём я и мечтать не смел.

Миллионы людей боятся неведомого, и я их понимаю. Есть множество таких же ушибленных на всю голову, как мой отец, как мы с Томом, или Костик, которых хлебом не корми, дай "заглянуть за край". Но человек — существо хрупкое и ранимое, убедился, можно сказать, на своей шкуре. Каждый шаг по неизведанным пространствам даётся нам, людям, буквально с кровью.

Я и сейчас человек, но уже с нечеловеческими возможностями. А это уже неплохой аргумент в споре с неведомым, и солидный козырь в играх с судьбой, где на кону жизнь экипажа.

Господи боже мой, если ради этого ты сохранил меня — спасибо.

Будем жить!

Homo navis.

Что такое цивилизация?

Единого для всех ответа не существует.

Для нас, людей, это продвинутая техника, полёты в космос и система коммуникаций. Для наиболее близких к нам чуланцев — сочетание технологий и форм жизни. Для некоторых других рас, например, тоу, цивилизация — это эволюция общественных отношений, всё остальное вторично. В Содружестве есть планеты, населённые чисто биологическими цивилизациями, сделавшими ставку на управление природными процессами с помощью собственной психосоматики, а не посредством механизмов. Эти, конечно, в космос тоже летают, но исключительно на кораблях других рас... Ходят упорные слухи, будто исследователи Содружества в своё время натыкались на энергетические формы жизни, но встречи эти были таковы, что мало кто выжил. Если принять на веру упомянутые легенды, то у тех, энергетических существ тоже свои представления о том, что такое цивилизация. Весьма отличные от наших.

Единственный общий знаменатель у всех этих разнообразных представлений — изменение окружающего пространства, тем или иным способом. И возможности у всех разные.

Это я к тому, что теперь мои возможности не идут ни в какое сравнение с возможностями человека. Но, положа руку на сердце, никому бы не пожелал оказаться на моём месте.

Положа руку на сердце...

Раньше меня огорчали эти речевые обороты, напоминая, к примеру, что сердца в биологическом смысле у меня больше нет. Сейчас от них становится тепло на душе. Они не дают мне забыть, кто я такой, озлобиться на весь мир и судьбу, отнявшую у меня нормальную человеческую жизнь. Они напоминают, что взамен отнятого мне дано то, о чём другие пилоты и не мечтают.

Я — корабль дальней разведки. Моими глазами-видеокамерами смотрят на далёкие звёзды учёные Содружества. Я никогда не посягал быть научным светилом, но мои наблюдения на вес золота. Почему? Потому что я первый, у кого вместо органов чувств — сенсоры с широчайшим диапазоном восприятия. Я вижу и слышу намного больше, чем обычный пилот, притом могу не пользоваться инверторами, из-за которых неизбежно теряется часть информации. Порой — бесценная часть.

Вы будете смеяться, но половина наших умников со станции мне завидует... Нет, в самом деле, к этому бы кораблю, да мозги учёного, а не пилота. Было бы больше толку.

— Миша, время.

— Час семнадцать минут одиннадцать секунд от контакта.

— Час семнадцать минут. Всего лишь час с хвостиком... А ведь там была примитивная жизнь. Вода, атмосфера... Holy shit, там же ни один микроб не выжил.

— Катастрофы планетарного масштаба не так редки, как вы думаете. Мы относимся к этому явлению философски. Но... Должен согласиться, зрелище это величественное и пугающее.

— Даже тебя проняло, Вуур? М-да...

Висящий в пространстве сгусток расплавленного до белого свечения камня. Шаром это было сложно назвать: на одном его боку вспухла и, не желая опадать, неслась по новообразованному экватору гигантская, высотой чуть не в треть диаметра, раскалённая волна. А вокруг планеты, медленно падая в кипящую магму, неслись обломки столкновения размером с континент. Трудно поверить, что чуть больше часа назад это был юный мир с едва народившейся жизнью, что вместо бурлящего ада там расстилался безбрежный мелководный океан, испещрённый архипелагами островов.

Если верна теория наших учёных, однажды ровно то же самое произошло с Землёй. И если раньше это не укладывалось в моей голове из-за масштабов события, то теперь, насмотревшись лично, поверил сразу и бесповоротно.

Почти все мои датчики, запущенные к планете, погибли, уничтоженные ударами бесчисленных осколков столкновения двух молодых планет, но я до последнего получал с них данные, которые наша учёная братия на станции с руками оторвёт. Чего стоила одна только картинка, снятая с поверхности водной планеты... Медленное — из-за гигантских масштабов, реальная скорость там была ого-го — приближение тёмного, испятнанного лавовыми полями, шара, постепенно заслоняющего вечернее зелёное небо. Вспухающий горб воды, вытягивающейся навстречу незваному гостю. Затем, словно понимая, что водяным щитом не заслониться, потянулась вверх, лопаясь, исходя лавой и яростно шипящим паром, тонкая ещё кора планеты. Но пришельца невозможно было остановить. На его поверхности поднялся точно такой же приливной горб тонкой коры, из-под которой сквозь новые и новые трещины била магма. В какой-то момент фонтаны расплавленной породы образовали фантастические раскалённые кружева, на недолгие секунды зависшие в тонкой "компенсационной" прослойке между гравитационными полями обеих планет. Потом туда же устремилась верхушка исполинской водяной волны, огонь и вода породили облака пара, в которых за секунды до столкновения родилась невероятная, гигантская, невероятно яркая двойная радуга. Это зрелище потрясло меня сильнее всего... Наконец чёрная базальтовая поверхность пришельца за считанные мгновения преодолела атмосферу, и...

Объекты столкнулись не в лоб, а вскользь, по касательной. Но и этого им хватило с головой. Чёрный планетоид размером чуть побольше Луны врезался в планету размером чуть поменьше Венеры. Обе полностью расплавились, слипшись в один горячий ком, вокруг которого теперь неслась сплющенная в диск масса таких же горячих обломков. Вот один из них, действительно величиной с земной материк, с величественной медлительностью поплыл вниз, к поверхности, с которой ещё был связан тонкой — всего лишь в пару сотен километров — "пуповиной" жидкого камня. И рухнул позади космических размеров цунами из расплавленной смеси камня и металлов, довершавшей первый круг. Что лишь добавило хаоса на несчастной планете.

— Что с магнитным полем?

— Свистопляска. Магнитометры с ума сходят. И вообще, пора отойти подальше, мы в зоне поражения. Осколки первого удара...

— Понял. Уходим.

— Экипаж, по местам. Двухминутная готовность.

"Арго" выходил из набитого неприятностями планетного диска молодой системы, словно поднимаясь над ним. Экипаж подавленно молчал: гибель целого мира, пусть даже населённого примитивными бактериями, действовала угнетающе, и не только на людей. Чуланец Тна Вуур, наш медик и биолог, тоже впал в задумчивость. Размышления о хрупкости жизни перед лицом космоса с его грандиозными явлениями, впрочем, охватили всех. Даже меня. Явственное осознание своей малости, оно, знаете ли, весьма неприятно для самолюбия. Вселенная словно говорит нам: "Вы там, конечно, можете о себе думать что угодно, но не забывайте: есть вещи и явления, с которыми вам ничего не поделать".

Наверное, нам и вправду стоит почаще получать такие щелчки по носу. Чтобы не задавались и не делали глупых ошибок.

"Арго" висел в пространстве, "приподнявшись" над системой на две с небольшим астрономических единицы. Пока моё "расчётное" ядро занималось первичной обработкой массива данных, пока системы корабля "клепали" новые датчики взамен утраченных, экипаж постепенно приходил в себя и осмысливал увиденное. Я оправился раньше всех, возможно, потому, что был занят делом. На обратном пути у ребят будет полно работы, а сейчас пусть немного расслабятся и подумают. Это всем полезно.

Наше знакомство на базе космофлота прошло совершенно буднично. Тома, этого реднека-матерщинника, я знал не первый год. Тна Вуур оказался тем самым медиком с чуланского спасателя, который вытащил меня... то есть квантовый кластер с моей личностью с разбитого "Меркурия". За год он так прожужжал уши командованию флотов обеих планет ответственностью за мою жизнь, что его просьбу наконец-то удовлетворили, отправив на "Арго". Теперь этот зануда изводил меня постоянными расспросами и раскопками в файлах моей медицинской истории. Я, мол, в твою судьбу вмешался, и теперь в ответе за всё, что ты можешь натворить. Хороший стимул вести себя прилично, кстати. Иначе чуланец всю плешь прогрызёт наставлениями... Прочих до этого полёта я не знал. Маркуса, главтехника, взяли по рекомендации Кости — однокурсник, хороший спец, всё такое — файлы двух его подчинённых пришлось выискивать во внутренней сети базы. Братья-близнецы Итиро и Таро до перевода на мой борт служили на военном корабле. На каком — не было упомянуто даже в тех файлах, но награды у обоих наводили на размышления. Мелкорослые, щуплые, немногословные японцы и жилистый немец из Гамбурга не были похожи на плакатных героев, призывающих молодёжь вступать в ряды военно-космических сил Земли. Зато они молча делали своё дело и не лезли мне в душу, в отличие от двоих учёных — немолодого уже астрофизика Виталия Петровича Щербакова и восходящую звезду планетологии Эрнеста Ромашкина. Если Виталий Петрович, живая легенда учёного мира, был эдаким шаблонным профессором — седоватым дядечкой в старомодных очках, "живчиком" с шилом в одном месте и закоренелым фанатиком своего дела — то Эрнеста стоит описать особо. Именем его одарила мама-немка, внешностью — отец, чемпион Евразии по боксу в супертяжёлом весе. От кого из родителей ему достались уникальные мозги, пусть генетики гадают, но этот тридцатилетний двухметровый громила с вечно хмурым лицом был одним из умнейших людей Земли. И если астрофизик просто заваливал меня массой вопросов, то этот помалкивал и делал какие-то свои выводы.