Только ты

Я остановился как вкопанный, когда она вдруг оказалась у моих ног. Посреди школьного зала столовой, где подобное падение всегда вызывало смех. Вот как сейчас у моих друзей, что ржали как кони, пока их не остановил мой взгляд. Точнее, двоих из них.

Мне не нужно было видеть лицо девчонки, чтобы узнать эти волосы, рассыпавшиеся по плечам и тонкие запястья, выглянувшие из-под манжет. Еще недавно я сам крепко держал в руке одно из них, слыша, как часто бьется под пальцами пульс, и как заполошно стучит сердце Эльфа. Как будто она боялась меня. Я очень надеялся, что так оно и было.

Она склонила голову, пряча румянец, и в просвет темно-русых прядей проглянула нежная линия щеки и подбородка. Аккуратное ухо и фарфоровая шея, такая тонкая и хрупкая на вид, что я заставил себя поднять взгляд. Именно ее я представлял в своих руках, когда гладил Ленку. Черт!

— Как живописно, Фрол, прямо картина маслом. Бедная Настенька и законный трофей ее...

— Пасть закрой, Серый. Желательно всерьез и надолго. Я не шучу.

Мне хватило мгновения, чтобы увидеть сводную сестру глазами Воропаева и взбеситься. Оценить, с каким проворством он кинулся за девчонкой, и сжать рот в тонкую линию: он совершенно точно собирался помочь ей. Я почувствовал, как натянулись желваки на моих скулах и поджались в кулаки ладони. Как напряглась спина. Мы впервые стояли и смотрели с Серегой друг на друга особым взглядом. Словно выжидали, вот только чего?

— Ясно. Тогда хоть лифчик Ленке верни, раз уж здесь не хочешь ничего объяснить. Ты выиграл.

Он не был дураком и сразу понял, что я не дам ему к ней прикоснуться, к своей сводной сестре. Думаю, это отчетливо читалось в моих глазах. Я не собирался сам помогать ей, но и не намерен был позволить сделать это своему лучшему другу. Только не сейчас, когда я рядом! Необъяснимая злость кипела во мне, перекатывалась в крови тихим бешенством, а я не мог понять ее причину. Не мог больше вынести косые взгляды одноклассников, обращенные на стройное бедро под вздернувшейся юбкой, близкое присутствие девчонки... и собственное бездействие.

Она никто мне. Никто. Никто!

Девчонку увел кто-то из ее новых знакомых, я едва это заметил, зато ощутил, как непонятное напряжение отпускает меня. Ее уже не было в школьной столовой, а в голове продолжала биться только одна мысль: "Что нахер со мной происходит?"

— Фрол, может быть, объяснишь, что происходит? Это ведь была твоя сводная сестра или мне показалось?

Серега сказал это тихо, подступив ближе, но я уже отталкивал его в плечо прочь, убираясь из зала:

— Да пошел ты, Серый! Не твое дело!..

... Не Воропаева гребаное дело, почему я второй час торчал в спортзале, вместо того, чтобы после тренировки идти домой. Давно закончился седьмой урок, а я все бил и бил боксерскую грушу, вымещая на ней злость, стараясь не помнить о данном матери обещании. Не помнить о Бате, о больной незнакомой старухе и ее ненавистной внучке, прокравшейся в мои мысли...

Не знать, не видеть, не думать? Не вспоминать? К черту! Я не хотел ее чувствовать, вот что оказалось главным. Со всем остальным можно было жить.

Она стояла на остановке. Топталась вприпрыжку, выглядывая меня среди прохожих, в белой шапке, светлой курточке и новых сапожках, от нетерпения поднимаясь на носочки, а заметив, смутилась. Или, умело сыграла смущение, попятившись назад. Туда, где ей давно стоило укрыться под навесом от ветра.

Я остановился и закурил, встретив ее ожидание равнодушным взглядом. Закинув сумку на плечо, отвернулся к обочине дороги. Холодный ветер играл моими волосами, кусал колючей моросью щеки, занося бордюры и тротуары белой крупянистой крошкой... После тренировки мышцы горели, и кровь в венах еще не успела остыть, разгорячив кожу, но я все равно отвернул вверх воротник куртки и опустил подбородок, не желая отдавать ветру это тепло. Испугавшись вдруг, что ему под силу выстудить из меня раздражение — неясное и острое, новое, что никуда не делось, а снова тлело внутри непогасшим костром в опасной близости от девчонки.

— П-привет. Я подумала, что-то случилось. Уроки закончились, а ты все не шел и не шел... И я не знала, что делать.

Я скорее догадался по движению ее губ, чем услышал голос, так тихо она говорила. Прошло десять минут, прежде чем у девчонки хватило смелости подойти, и сейчас она стояла у моего плеча, с беспокойством в глазах заглядывая в лицо, еще больше раздражая своей близостью.

Хорошо, что было так легко ее оттолкнуть. Гораздо легче, чем заставить себя не смотреть на нее.

— Кажется, скелетина, я просил тебя не приближаться ко мне.

— Да. Но здесь ведь никого нет? И я волновалась.

— Без разницы. Никогда не говори со мной, слышишь? Никогда. И не подходи.

— Я просто хотела...

— Плевать, что ты хотела! Ты как была никем для меня, так никем и останешься. И мать мне здесь не указ! Я ей не поводырь, чтобы водить тебя за руку.

Подошел автобус, и я молча шагнул на подножку, отшвырнув сигарету в сторону. Заплатив за себя кондуктору, прошел к задней пустующей площадке, чтобы бросить сумку на свободное сидение. Девчонка тоже зашла следом в просторный салон и сейчас ковырялась в карманах новой куртки в поисках денег, данных ей мачехой. Ее щеки горели, а губы поджались, но мне было все равно. Я не стыдился своих слов. Это была ее обида и ее вина, оказаться дочерью отчима. Оказаться нежданной гостью в нашем новом доме. В моей семье и моей жизни, в которой я не намеревался терпеть ту, что хотела забрать у меня ее часть.

Привалившись плечом к поручню, я отвернулся и уставился в окно, вспоминая нашу с Ленкой встречу. Этим воспоминанием желая стереть из памяти существование сводной сестры если не навсегда, то уж точно на время поездки.

Она не решилась подойти. В это предвечернее время автобус шел полупустой, и девчонка, оглянувшись по сторонам, села в середине, робко поглядывая на меня из-за плеча, словно боялась, что в какой-то момент я исчезну, оставив ее одну.

Конечно, я заметил их. Молодых парней, что весело толкались и смеялись между собой на остановке, бросая в сторону Эльфа косые взгляды. Я не видел их раньше, но что с того? Черехино привлекало многих, а может, их ждали важные дела дальше в пригороде. Неважно. Мне не было дела ни до одного из них, пока я не услышал вдруг:

— Привет, малышка. Куда из города путь держим?

— Такая симпатичная девушка и без охраны, непорядок.

Их было двое, немногим старше меня. Лет восемнадцати. И настроение у парней отлично накладывалось на интерес к молоденькой незнакомке. Только взглянув на них, я сразу же почувствовал чужой азарт. Тот самый, что привел меня сегодня к Ленке и еще приведет ко многим после нее. И ничего хорошего для скелетины в том не было.

Девчонка испуганно повернула голову и посмотрела на меня. В этот зимний день на улице уже достаточно стемнело, чтобы я смог легко увидеть ее беспокойство в отражении оконного стекла, тут же забыв о своем школьном приключении в туалете, и глупом споре. Обо всем, что еще секунду назад волновало мысли.

Парни спросили у сводной сестры, как ее зовут, вполне миролюбиво и весело, не вызывая своим поведением напряжения у редких пассажиров, но она все равно сползла с кресла и отступила в мою сторону. Сделала, приближаясь ко мне, шаг, но вдруг остановилась, словно наткнувшись на невидимую стену, отвернулась и снова села у окна. Прижав сумку к груди, уставилась на мелькающие за окном деревья.

Наивная. Неужели она думает, что они так легко отстанут? Те, что уже увидели твои глаза? Для них ты слишком легкая добыча, с которой уже началась игра. Нет, все не закончится так просто ни для тебя, ни для меня.

Раздражение ощутимо зашевелилось в груди, разгораясь из тлеющих углей в жаркий костерок. Потекло по венам, не отпустившим напряжение, толкаясь в руки, сжимая пальцы в кулаки. Теперь ненависть к девчонке имела другое название. Какое, определенно я сказать не мог, и это 'незнание' злило не меньше, чем интерес незнакомых парней к сводной сестре. Снова оказавшихся с ней рядом.

— Послушай, малышка, ну, не хочешь говорить, как тебя зовут, не надо. Чего испугалась? Мы же не отморозки какие-нибудь. Мы нормальные ребята, просто переживаем, увидев одинокую девчонку, что едет за город. Еще и такую симпатичную, как ты, похожую на Снегурочку. Смотри, Снегурочка, на улице темнеет, может быть, тебя проводить? В лесу рыщут серые волки, это очень опасно.

— Спасибо, не надо, — осторожный взмах длинных ресниц из-под шапки, и снова взгляд в окно на мелькающий, сумеречный пейзаж пригорода.

— Оп-па! Она все-таки разговаривает! Леха зацени, как мне подфартило!

— Ты ее еще с мамой познакомь, везунчик.

— А что, и познакомлю! Будет меня из армии ждать. Снегурочка, действительно, поехали с нами, а? Здесь недалеко. Погуляем, в кафе сходим...

— Мороженым угостим...

— Можно и мороженым. А потом я тебя в гости приглашу...

— Ага. С мамой познакомить!

Этот разговор становился навязчивым и пустым, я сам столько раз трепался подобным образом, и девчонка снова, обернувшись, коротко взглянула на меня. Вскинув глаза на парней, потупилась. Вздрогнула, когда один из них присел с ней рядом.

Ее взгляд не остался незамеченным, и в мою сторону тут же раздалось заинтересованное:

— Он твой парень, малышка?.. Что, поссорились, да?

Я давно оторвал руки от поручня и теперь стоял, прислонившись к нему плечом, глядя сквозь рваную челку на незнакомых парней. Неожиданно для самого себя, вместе с ними ожидая ответа сводной сестры. Сам не понимая, чего хочу больше, чтобы она обернулась, признав, что мы знакомы, или прислушалась к моим словам: никогда не подходить.

Она и не подошла. И не ответила. Просто отрицательно качнула головой и упрямо отвернулась к окну, с девчоночьей непосредственностью надеясь, что от нее отстанут. Глупый маленький Эльф.

— Нет, он не твой парень, Снегурочка, — размеренно ответил один из весельчаков, теряя ко мне интерес. — Для этого плохиша ты слишком хороша. Он и без тебя найдет себе кучу подружек по душе. Лучше слушайся маму и не гуляй с такими. Научит нехорошему, обманет, потом плакать будешь. Давай лучше с нами, мы надежные, не обидим.

Рука парня поднялась и погладила нежную щеку девчонки. Другой рукой он приобнял ее за плечи, не замечая, как она тут же напряглась и сжалась от чужого прикосновения...

— Ты красивая...

И это было все, что он успел сказать.

Мы все-таки подрались. Прямо в автобусе. Был я плохишом или нет, это не их гребаное дело! Как и то, с кем Эльфу гулять и кому доверять. С кем вообще говорить! На сегодня всего было слишком: разговора с матерью, поездки со сводной сестрой в школу, внимания Ленки. Сначала Воропаев со своей заботой, теперь вот эти весельчаки с оценкой моих внешних качеств. Какое кому, к черту, дело до моей ненависти?! До того, на что было право лишь у меня?! Я чувствовал, как злость шибает в руках, придавая силы. Придавая кипящему во мне раздражению отчаяния и ярости. Я, и только я хотел решать, кому смотреть на нее. Кому говорить с ней, и кому прикасаться. Она забрала у меня часть моей долбанной жизни и, да, у меня было на это полное право!

Она плакала тихо, беззвучно. Стояла и смотрела, как я вытираю лицо от крови колючей снежной крупой, роняя на куртку крупные горошины слез, прижимая к груди наши сумки и свою шапку. Уже не снежно-белую, новую, а в бурых пятнах грязи. Побывавшую под ногами парней, когда девчонка с дури бросилась мне на помощь, а я ее оттолкнул.

— Хватит реветь, скелетина! Хватит, слышишь! Уже все закончилось.

Мы стояли в самом начале поселка Черехино, где нас ссадил кондуктор, и я пытался остановить кровь.

— У тебя губы разбиты и нос.

— Тебе какое дело? — это прозвучало грубо, и я выдохнул, запрокидывая голову: — Не только у меня, если ты не заметила.

— Стас, я не хотела, честное слово! Очень больно?

— Лучше заткнись.

Что-то упало на землю — сумки, а следом шапка. Я обернулся, но все равно оказался не готов к тому, что она окажется так близко от меня и коснется лица. Приложит к разбитым губам платок, распахнув навстречу моему взгляду свои невозможно-синие глаза. Проведет по губам пальцами, так осторожно, словно я сделан из стекла.

Еще никогда голос не предавал меня, а собственная рука не казалась такой тяжелой и непослушной. Я замер, ошарашенный этим прикосновением, близостью Эльфа и тем фактом, что едва не задохнулся от этой близости.

Сердце стучало, как сумасшедшее, воздуха не хватало... Я накрыл ладонью руку девчонки, лежащую на моей щеке, и сжал. Закрыв глаза, с силой оторвал от себя, отступая на шаг. Выдохнул так зло, как только был в этот миг способен, за рваным вздохом, силясь втянуть в легкие воздух полной грудью.

— Никогда не касайся меня! Кажется, я просил тебя держаться подальше...

— Но, я подумала...

— Что? Что ты подумала, скелетина? Что это из-за тебя я бросился на них?! Из-за того, что ты моя сводная сестра и мне стало жаль тебя?!.. — Я отбросил ее руку, что все еще сжимал в пальцах, прочь, и хрипло рассмеялся, видя, как гаснут глаза девчонки. — Мне жалко Батю и мать. А ты... Я ненавижу тебя. Ненавижу. Всегда помни об этом.

POV Настя

Я помнила. Помнила, когда оставалась одна в его комнате, и сворачивалась клубком в его постели. Когда пользовалась его ванной и отодвигала его вещи в стенном шкафу. Когда делала вид, что сплю или читаю, в то время, как он заходил к себе в комнату и брал то, что хотел, не замечая меня. Не смущаясь, если заставал в пижаме или расчесывающую мокрые волосы, стоя у окна. Никогда не предупреждая свой визит стуком. Как бы ни хотела мачеха, это была спальня сводного брата, территория ее сына, и он не собирался уступать мне права на владение.

— Скелетина, попробуешь запереть дверь, и я ее сломаю, — однажды бросил через плечо, даже не взглянув в мою сторону, и я поверила.

Как поверила в то, что это вовсе не из-за меня он ввязался в драку.

У него было столько причин ненавидеть меня, но всякий раз, как я об этом думала, когда ловила на себе его серый неприязненный взгляд, мое сердце болезненно сжималось, не желая понимать: почему? За что он так жесток со мной?

'Я ненавижу тебя. Ненавижу. Всегда помни об этом'.

Теперь я ездила в школу одна, покидая дом намного раньше брата. Отговариваясь мачехе тем, что занимаюсь до уроков с подружкой. Завтракала в одиночестве, а возвращаясь домой, старалась отмолчаться за ужином. Это было нетрудно. Отец почти никогда не заговаривал со мной первым, а мачеха... А мачеха и без того знала обо мне все. Я сама не заметила, как привязалась к ней. К этой высокой, крупной женщине с властной внешностью и крепкой рукой, всегда находившей для меня немного личного времени и доброе слово. Именно ей я рассказывала о своих успехах и новых друзьях. Делилась надеждами на выздоровление бабушки. Именно ей говорила спасибо за то, что сыта, одета и с крышей над головой. Была благодарна за небезразличие к моей судьбе и изо всех сил старалась порадовать мачеху оценками, встречая одобрение и тихое довольство в ее глазах.