Демаскировка

— Вы догадываетесь, кто мог сделать это со мной?

— Пока трудно сказать. Медицинская наука в наше время... делает большие успехи. Иногда медики похищают для опытов не только трупы, но и живых людей. Но это всегда какие-нибудь бродяги, пропащие люди, которых никто не хватится. Маловероятно, что кто-то рискнул бы выкрадывать графиню. Кому-то понадобились именно вы. Именно ваш мозг.

Севенна кивнула, и Гренцлина обдало холодом ужасной догадки.

— Ваша милость, могу я спросить, почему вы решили утаить этот разговор от мужа?

— Можете, конечно. Но странно, что вы сами не догадались. Или это был риторический вопрос? Я не очень хорошо различаю такие вещи.

— Скорее риторический. Спрошу прямо: вы подозреваете, что за похищением может стоять... господин барон?

— Да, ведь он явно выиграл, не так ли? — Незабудковые глаза баронессы смотрели по-прежнему ангельски невинно. — Он никогда не получил бы меня в жёны, если бы я не стала такой. И он страстный человек, — сказала она убеждённо. — Способный ради любви пойти на преступление.

Гренцлин закусил губу.

— Это только догадки, ваша милость? — спокойно спросил он. — Или вы знаете что-то определённое?

— Только догадки.

— Тогда эта версия маловероятна. Потому что вы не единственная жертва.

— Вот как? И кто же другая? Или другие?

— Некая дуэнья Зорренэй, из мелких дворян с севера, точно так же была похищена, и примерно в одно время с вами. Её тоже нашли без памяти, тоже с обритой головой и шрамом. Этой несчастной не так повезло, как вам... но не будем отвлекаться. Согласитесь, что его милость вряд ли мог иметь отношение и к тому злодейству, и к этому.

— Да, действительно, — сказала Севенна как будто с лёгким разочарованием. — Так по-вашему, всё это дело рук медиков?

— Вряд ли обычных медиков. Извлечение воспоминаний из живого мозга лежит далеко за пределами их возможностей, насколько я знаю. Алмеханики, может быть. Или арродисты.

— Алмеханики меня искали своими машинами.

— И не нашли. А это серьёзное свидетельство против них. Если бы хотели найти, то, скорее всего, нашли бы.

Где-то вдалеке проревела сигнальная трембита. Севенна глянула на дверь.

— Господин барон возвращается. Мне пора. Давайте встретимся завтра здесь же, в это же время, и вы расскажете всё, что успеете выяснить. — Она встала.

— Разумеется, ваша милость.

— Но я должна вам ответную услугу.

— Ваша милость! Вы ничего, ничего мне не должны!

Севенна покачала головой.

— Это неправильно. Вот моя услуга: я скажу кое-что важное для вашего расследования. То, что господин барон запретил мне говорить. — Она снова покосилась на дверь.

Гренцлин насторожился.

— Клянусь, никто об этом не узнает, ваша милость.

— Конечно, неправильно с моей стороны нарушать запрет. Но вы, пожалуйста, пообещайте, что не употребите во вред моему мужу то, что я скажу. Даже если потребует закон. Да, это будет неправильно с вашей стороны, но пусть будет неправильность в обмен на неправильность. Если мои показания опасны для барона, просто сделайте вид, что забыли их, хорошо? Притворимся, что я вам ничего не говорила.

Гренцлин вздохнул. "Как можно быть такой умной и такой наивной?"

— Обещаю и клянусь Богом, ваша милость, что не употреблю ваши показания в ущерб господину барону.

— Тогда слушайте: господин барон знает человека, убитого в башне. Не Арродеса, а второго. Того, зарезанного на верхнем этаже.

— Кто же он?

— Его звали Реммер. Это всё, что мне известно. Он бывал у нас в замке той осенью, и они с господином бароном о чём-то беседовали за закрытыми дверями.

— Вы знаете о чём?

— Нет. Я не подслушивала, ведь это было бы совсем неправильно. И господин барон ничего мне не рассказал. Но я заметила, что после того разговора он был радостнее обычного...

"Морбонд и арродисты... Вот какую связь нужно проверить в первую очередь. Видит Бог, я этого не хочу. Я действительно не хочу губить Морбонда, чтобы заполучить Севенну! Но кто виноват, что всё поворачивается в эту сторону?"

— Господин Гренцлин! — Севенна будто что-то почувствовала. — Вы обещали, что не используете ему во вред моё признание!

("Следует ясно различать понятия вреда в высшем и низшем смысле, — учил отец Мерцедоний на уроках моральной теологии. — Судья, отправляя преступника на эшафот, в высшем смысле не причиняет ему вред, а оказывает благодеяние, давая возможность мучениями искупить вину и спасти душу").

— Разумеется, ваша милость, я не причиню ему никакого вреда, — Гренцлин усердно закивал. — Итак, завтра в это же время?

Севенна кивнула и зашагала к дверям. Её роброн шелестел, пышная юбка покачивалась в такт уверенным шагам.

— Ваша милость, постойте.

Севенна полуобернулась.

— Да, господин Гренцлин?

— Вы хотели бы вернуть память?

В её глазах впервые вспыхнуло что-то похожее на огонь.

— А это возможно?

— Пока не знаю.

Севенна подошла к нему почти вплотную.

— Вы угадали, — тихо сказала она. — Я хочу этого больше всего на свете. Я... честно говоря, это вообще единственное, чего я хочу. Не потому что мне объяснили, что это правильно или таков мой долг, а... по-настоящему. Вы понимаете, господин Гренцлин?

— Думаю, да, ваша милость, — еле выговорил он.

— Я не помню своего детства. Самые светлые, самые драгоценные воспоминания — у меня их отняли. Мой муж — суровый человек, но даже у него светлеет лицо, когда он вспоминает свою няню, или игры с приятелями, или первого борзого щенка. Я вижу это — и я понимаю, чего лишилась. Ничто не заменит этого сокровища, господин Гренцлин. Вам этого не понять, пока оно у вас есть.

— У меня его нет, ваша милость. — Он сам не мог понять, зачем это сказал.

— Вот как? У вас тоже забрали память?

— Иногда мне кажется, что лучше бы забрали. Я подкидыш, вырос в воспитательном доме. Мои воспоминания о детстве... не особенно счастливые.

Севенна помолчала, глядя на него в упор.

— Не знаю, как правильно на это ответить, господин Гренцлин. Может быть... мне жаль? Это звучит уместно? Мне действительно жаль. Но с этим ничего нельзя поделать, ведь правда? — Гренцлин кивнул, проклиная себя за ненужную откровенность. — Ну а моя память... Если это возможно, если вы это сделаете... Если вернёте мне прошлое... Тогда можете рассчитывать на всё.

Севенна слегка пожала ему локоть, словно секретным приветствием адептов тайного общества, а потом развернулась, решительным шагом вышла, стукнула дверью, и только тут Гренцлин почувствовал, что он весь в испарине и надо бы наконец выдохнуть.

Он выждал, пока шаги Севенны стихнут.

"Господи помилуй... Господи помилуй..." Но нет, душевных сил для молитвы уже не было.

"Тогда можете рассчитывать на всё", — снова и снова звучал в голове тихий, холодный хрустальный голос.

Думать о деле. Остыть. Заставить себя думать о деле. Он вышел на галерею, у воротной башни остановился и глянул вниз. Погонщик вводил в замок мула с перекинутым через седло трупом Реммера. Следующие два мула влекли нечто вроде носилок, на которых покачивались, полунакрытые рогожей, труп Арродеса и автокат.

"Что ж, вот и работа. Во всех подробностях осмотреть тела, написать протокол". Вместо того, чтобы идти в комнату, Гренцлин поспешил вниз во двор. Он займётся этим прямо сейчас — займётся кропотливым, неприятным и грязным делом. И хоть на пару часов забудет о ней.

— 6

Мейстер Суэво приехал вечером и немедленно пожелал осмотреть машину. Когда Гренцлин вошёл в холодную полуподвальную камору под низкими сводами, то увидел распростёртый на столе автокат, сверкающий металлом в свете бесчисленных сальных свечек. Над автокатом стоял пожилой мужчина, одетый как учёный или судья — в чёрный талар с белым нагрудником и чёрную ермолку поверх длинных и сальных седых волос. Брыластое курносое лицо напоминало бульдожью морду, на носу сидели круглые очки на шнурках, глаза под ними были красны и отечны, будто алмеханик не спал пару ночей, и смотрели брюзгливо.

— Господин Гренцлин? — проговорил Суэво, даже не пытаясь казаться любезным. — Прежде чем мы начнём, позвольте узнать, достаточно ли доверенный вы человек, чтобы ассистировать при осмотре автоката?

— Достаточно, мейстер, — сказал Гренцлин. Из его рта вырывался пар. — Я три месяца был учеником в Гильдии и прошёл первое посвящение. Не знаю, откуда вы пришли, не знаю, куда вы идёте, но знаю, кто вы есть.

В ответ на условную фразу алмеханик кивнул.

— Заприте дверь, и приступим.

Он водрузил на стол массивный дощатый короб. Гренцлин шагнул к двери, но не успел. По анфиладе полуподвальных камор, забитых бочками, мешками зерна и связками солонины, к ним шагал барон Морбонд.

— Уж не собирались ли вы начать без меня? — выкрикнул он издали. — Забыли, кто здесь руководит расследованием?

— Он доверенный человек? — вполголоса спросил Суэво.

— Нет. Сейчас я его спроважу. — Гренцлин шагнул навстречу Морбонду и отвесил предельно любезный поклон. — Ваша милость! Вы получите на руки полный протокол осмотра, протокол никуда не уйдёт без вашей подписи, но присутствие вашей милости при осмотре невозможно.

— Мне? В моём же доме? — Барон остановился. Его лицо было налито кровью, губа тряслась, рука шарила по поясу, будто искала отсутствующую шпагу. — Шпик и мастеровой будут указывать барону Морбонду в его собственном доме, что ему можно, что нет?

— Ваша милость, речь идёт о таинствах Гильдии...

— Убирайтесь в свою Гильдию и занимайтесь таинствами там!

— Мы можем убраться, ваша милость. — Гренцлин был спокоен. Он знал, что может в любую секунду сделать барона шёлковым, шепнув ему на ухо единственное слово: "Реммер", но не спешил прибегать к этому крайнему средству. — Мы можем покинуть ваши владения. Но тогда расследование продолжится без вас. Ваша милость в самом деле этого желает?

Морбонд остыл. Перевёл дыхание.

— Хорошо, таинства есть таинства. — Он исподлобья глянул на Суэво. — Я ухожу. Но протокол извольте представить! Без моей подписи и печати всё недействительно!

Гренцлин аккуратно запер за ним дверь на засов.

— Теперь можем начинать, мейстер.

Суэво почти благодарно глянул на него поверх очков.

— Что ж, протоколируйте, инвестигатор. — Пока Гренцлин раскладывал на столе бумагу, чернильницу со спиртовыми чернилами и очиненные перья, он открыл одно из отделений ящика. Блеснул металлом частокол инструментов. Суэво достал отвёртку с палисандровой рукоятью и сложным фигурным шлицем. — Клапан для слива рассола открыт и, очевидно, рассол в атаноре отсутствует, — проговорил он. — Хорошо, что я взял запас. — Он принялся откручивать крепёжные винтики на передней спинной панели. — Видели когда-нибудь, что внутри у этих девочек?

— Только на картинках.

— Ну так взгляните. — Суэво поддел отвёрткой выпуклую панель и снял.

Гренцлин подался вперёд. Внутри автоката в колеблющемся свете свечей заблестел тускло-золотистой бронзой механический лес неописуемой сложности. Сердце машины, клёпаный шар парового котла, покоился посреди лабиринта труб и патрубков. Поршни и плунжеры, ползуны, шатуны и кривошипы, маховики и эксцентрики сцеплялись зубчатыми валами и неисчислимыми шестернями, и всё это покоилось, всё спало мёртвым сном.

— Красотка, не правда ли? Пишите. — Суэво стал откручивать винты соседней панели. — Уровни воды, ртути и смазочных масел quantum satis, котёл в целости, протечек и грубых повреждений не наблюдаю. Проверю entiam energeticam.

Гренцлин подул на окоченевшие пальцы, макнул перо в чернильницу и застрочил по бумаге, то и дело поглядывая на алмеханика. Тот снял заднюю спинную панель и аккуратно отложил.

Внутри открылся атанор — цилиндрический сосуд толстого стекла с крышкой из мутного бледно-зелёного берилла. Цилиндр был плотно обвит бронзовым змеевиком и окружён берилловыми скрижалями — тонкими створками наподобие жалюзи. Скрижали были полностью открыты, радиально расходясь от цилиндра. Мейстер поднял крышку. Атанор был пуст, только внизу вокруг сливной воронки стояла жёлтая лужица.

— Проверяю механизм управления трансмутацией, — произнёс Суэво. Он взялся за головку регулировочного рычажка, надавил. Скрижали гладко и беззвучно повернулись в диагональное положение относительно цилиндра. Надавил до упора. Скрижали повернулись до конца, окружив атанор сплошной и непроницаемой берилловой стеной. Вернул в раскрытое положение. — Механизм в полном порядке. Приступаю к проверке прескрипта. Вопрос не для протокола: вы видели когда-нибудь нас?

— Не доводилось. — Гренцлин напрягся. Он знал, что сейчас произойдёт, но мог лишь гадать, насколько пугающе это выглядит.

— Ну так любуйтесь.

Мейстер Суэво отложил отвёртку, снял очки — привязанные к ушам, они закачались на ленточках — и вынул из своей глазницы фарфоровую заглушку с нарисованным глазом. Блеснула линза, полузакрытая диафрагмой. Телескопический объектив из тускло-серебристого металла высунулся из глазницы на полвершка, раздвигая красные набрякшие веки.

Алмеханик закатал широкие рукава талара. Его жилистые руки в седом пуху и старческих веснушках были окольцованы по запястьям стальными браслетами, плотно прилегавшими к коже.

Суэво повернул браслет на правой руке до щелчка и снял с себя руку ниже браслета, как перчатку.

Своей настоящей правой рукой — стальным скелетом человеческой руки с шарнирами вместо суставов и гидравлическими приводами вместо мышц — он точно так же обнажил левую.

Он вернулся к автокату. Точными, нечеловечески точными движениями стальных пальцев снял крышку мнематического устройства. Под нею на горизонтальную ось были насажены четыре лакированные кассеты. Из кассет высовывались хвостики вощёных пергаментных лент, исчерченных по воску пунктирными бороздками. Суэво одновременно вытянул двумя руками на совершенно одинаковую длину все четыре пергаленты, приблизил к ним свой глаз-объектив (тот немного втянулся в глазницу, сокращая фокусное расстояние) и принялся разматывать, внимательно всматриваясь в пунктир.

— А, вот в чём дело, — сказал Суэво через некоторое время, — пишите: copiae reservae прескрипта не совпадают в сегментах вторичной мнемы. Это не defectum одной копии. Не совпадают все четыре. Если бы только одна лента отличалась от других, машина сочла бы это ошибкой и проигнорировала, но если все четыре... Я даже не представляю, как она должна себя повести. Давайте-ка испытаем красотку в деле.

Суэво отпустил пергаленты. Подпружиненные кассеты с шорохом втянули их обратно в себя. Алмеханик вернулся к своему ящику и открыл другое, самое крупное отделение. Достал увесистую свинцовую флягу.

— Заливаю новый рассол в атанор, — сказал он, развинчивая крышку. — Не для протокола: у вас есть дети, господин Гренцлин?

— Нет.

— В будущем намерены обзавестись?

— Не исключаю.

— Тогда отойдите подальше. И прикройте то, чем их делать будете.

Суэво не шутил, и всё-таки Гренцлин чувствовал себя донельзя глупо, когда взял со стола стальную пластину, отошёл в угол и прикрылся ниже живота. А мейстер без видимого усилия наклонил тяжёлую флягу над атанором. Медленно потекла густая как молодой мёд жидкость, жёлтая с прозеленью. Опустошив всю флягу, Суэво закрыл её и опустил берилловую крышку на атанор.