Часть вторая

      Моряк не представлял, как власти собираются выправлять положение. На своем уровне он видел слабость “Охотников” — малую численность еще можно было уравновесить мастерством и силой прикомандированных бойцов других частных армий; но вот контроль над небом после гибели Рана исчез полностью. Что и позволило “Рейду” не только быстро высадить с летающих скатов ударные группы ко всем выбранным точкам Столицы — но и уйти от возмездия тем же воздушным путем, скатолетным способом.

      По необходимости совершаются дела, в обычном ходе вещей немыслимые. Посоветовавшись с генералом, Вал посетил хранилище артефактов, где решительно застегнул на себе золотой пояс летучего тейгу Мастема. Если “Рейд” совершил небывалое, приручив скатов, известных своей дикой яростью — то и “Охотники” совершат невозможное, являя миру бойца с двумя артефактами сразу!

      От решительности Вала, казалось, даже сами тейгу остолбенели. Возмущения энергетических потоков от совместной работы доспеха и пояса начались только на третьей тренировке; но уж трепануло моряка так, что тот разом припомнил все шторма ревущие, всех тварей морских, всех чинуш портовых, всех снабженцев фартовых, всех поваров косоруких, всех штурманов кривоглазых, всех боцманов одноногих, всех пиратов свиномордых, да всю родню их однояйцевую — до пятого колена и седьмой на киселе воды включительно.

      Эсдес дослушала, покивала головой. Взяла бумагу и попросила повторить несколько удачных оборотов: “Снабженцы, ученик, не только на флоте водятся. Сухопутные, поверь мне, ничуть не лучше”.

      Ну, а потом тренировки продолжились. Из-за выкрутасов пары тейгу, даже простые движения с обычной скоростью покамест напоминали бег в мешках, с повязкой на глазах и миской кипятка на макушке.

      Так что, пока черноглазая просыпалась и одевалась, моряк имел над чем поломать голову. Но все кончается: дверь отворилась, вышла уже вполне работоспособная Куроме.

      — Пойдем завтракать?

      “Охотники” спустились вдвоем на первый этаж. В большой гостиной накрывали только на приемы — ни Вал, ни Куроме не застали ни одного. И синеволосая хозяйка дома, и ее гости без малейшего стеснения ели в кухне — что поутру, что в обед, что в любое иное время, когда возвращались с операции либо просыпались. Управляющий, наверное, ворчал по поводу столь безжалостного пренебрежения этикетом, но и он мог оценить, насколько проще подавать на небольшой стол, чем расставлять в главном зале все положенные приборы. Одних только букетов для званого ужина требовалось разместить сорок пять единиц девяти видов, пяти размеров — чтобы ни единого совпадения, это ж не провинция какая-нибудь, а великий дом в центре самой Столицы!

      Моряк подумал, что подобная многосложность никак не соответствует характеру Эсдес; не путается ли огромный дом в ногах, как полы чересчур большой шубы?

      Черноглазая отвекла его:

      — Вал, помнишь то кафе... Ну...

      Еще бы Вал не помнил столь громкий провал! На их глазах, их же сосед по столику, оказавшийся хитокири, срубил “красно-синего”, и ушел без помех. Парень вздохнул:

      — Да уж...

      — Я вообще-то про песню. Ты песню переводил. Получается, ты знаешь язык Чужого и капитана Огре?

      Моряк почесал затылок:

      — А ты не забыла, как я пытался подкатить к Сэрью? Ну, давно еще, мы только вступили в отряд Эсдес...

      Куроме припомнила мытье косточек парням в тесной компании, помимо воли улыбнулась:

      — Я ей говорила, дуре, соглашаться надо было... — погрустнела:

      — А теперь вот... И вспомнить нечего.

      Вал вздохнул:

      — У нее имелись все издания “Злых песен” Огре. И самые первые, и те три допечатки, начиная с пятой, уже с правками. Ну, теперь-то я знаю, что правки Чужого. Не пойму я, что за отношения между Чужим и капитаном Огре. Сперва зарезал, а потом так тщательно тексты правил... Текст комментариев на сорок страниц превышает объем самих стихов.

      — И что, все на их языке?

      — Да нет, именно что на нашем. С подробными разъяснениями, как что правильно произносить на языке Огре, какое словечко или оборот что значит... А где-то через год и самого Чужого книжки появились.

      — Но полиция так и не выследила его через печатников?

      — Ну да, он за гонораром не явился. А к чему ты это?

      Прервав беседу, пара уселась за привычный обеденный столик, Вал махнул рукой управляющему:

      — Завтрак!

      Первый раз моряк сдуру поинтересовался, что тут в силах приготовить. Дослушав до сорокового наименования, сдался: “Я есть пришел, а не слюной давиться, наливайте уже!” И с тех пор воспринимал кухню в доме Эсдес на манер своеобразной лотереи. Правду сказать, все принесенное оказывалось вкусным, свежим, красиво лежало на тонком фарфоре — повара великого дома Столицы халтурить не умели. Сегодня подали... На первый взгляд, рыбу. Но даже моряк с Побережья не распознал вид — ни на цвет, ни на вкус. А Куроме так и вовсе беспокоилась о другом:

      — К тому, что мне вчера письмо из полиции пришло. Пробовали поймать Чужого. У них он проходит, как Шаровая Молния.

      — Пробовали? Значит, не удалось?

      — Три убитых, и опять стихотворение...

      — Ты ешь давай. Чего тарелку отодвигаешь, невкусно?

      — Вкусно. — Куроме опять улыбнулась. — Вывеску в том кафе тоже не помнишь?

      Вал засмеялся:

      — “Вкусно, как у мамы. Но мы заставляем доедать!”

      И спросил уже серьезно:

      — Теперь они хотят, чтобы Чужого ловили мы?

      — Да. Они вроде как вычислили его явочную квартиру... Хотя лично я полагаю, что перекупили хозяина. Иначе одиночку в громадной Столице... Ну, понятно? Сделали засаду. Шесть человек пытались накинуть сеть. Он задел каждого по разу, а седьмого, их командира, потом свалил в поединке. Обшарил только начальника. Не взял кошелек, лишь просмотрел бумаги, перелистал книжку из кармана убитого.

      — Не испытывает нужды в деньгах. — медленно наклонил голову моряк. — Не одиночка.

      — “Рейд”.

      — Он?

      — Думаю, да. В кафе, скорее всего, тоже был он.

      — А причем тут стихи?

      — В той книжке он и написал стихотворение. Я дам тебе прочитать письмо после завтрака. Очень... — брюнетка повертела пальцами. — Еще не истерика. Но близко, близко.

      — Постой. Это получается, он писал стихотворение прямо так, с ходу?

      Куроме доела рыбу, потащила к себе высокий стакан с зеленой пеной мороженого:

      — Его постоянно недооценивали, это его и спасало. Вот мы с тобой приняли его за приказчика.

      Вал тоже отставил пустую тарелку.

      — А ведь при первом взгляде мы оба насторожились, помнишь?

      — Я даже за Яцуфусу схватилась, — кивнула брюнетка. — А толку... Прикинулся тюфяком.

      — Так... Значит, сегодня не от них письмо?

      — Нет. Личное.

      — Извини.

      — Ничего. — Куроме вздохнула. — Ты сейчас куда?

      — Укрощать летательный пояс. Сам по себе работает. И доспех работает, но тоже сам по себе. Вместе непредсказуемо, как здешняя кухня. Но кухня-то приятная, а там наоборот. Носить артефакты в очередь невозможно, доспех у меня неотъемный...

      — Как у Тацуми?

      — Чего это ты про него вспомнила?

      — Командир...

      — Ей не позавидуешь. Можно только чем-то порадовать.

      — Тогда вали, тренируйся.

      Вал последовал совету, и скоро скрылся на лестнице. Куроме снова вздохнула, огляделась: слуги за плечом не стояли. Вытащила и еще раз прочла письмо. Опять вздохнула печально, вернулась в комнату досыпать, приказав управителю разбудить себя ближе к вечеру.

* * *

*

      К вечеру Вал вернулся за привычный стол, пытаясь разобраться в новостях.

      Тейгу, наконец-то, договорились между собой, и к парню вернулась легкость в движениях. При попытке взлета доспех убирался — самопроизвольно и весьма уместно, ведь не будешь в бою думать еще и об этом — а после приземления отступал в тень уже летательный пояс. Новость безусловно хорошая. Моряк уважительно покрутил головой: если бы Эсдес не держала всю тренировку ледяной щит в готовности подхватить упавшего, Вал бы так и не смог рискнуть. А тогда и открыть нужную комбинацию действий, усмирившую артефакты, удалось бы неизвестно когда. Если бы вообще удалось...

      Так что понимающий наставник, хороший командир, освоенный прием — безусловно, положительные новости.

      А вот потеря Громкого Камня, непонятная пассивность правительства, которое все не направляет грозу рыцаренышей на западный фронт — безусловно, новости отрицательные.

      Тут парень опустил глаза на позабытое черноглазой письмо: слуги не посмели его убрать, так и пролежало весь день. В любом из великих домов Столицы так может лежать столбик золотых монет, самоцветное ожерелье, секретная бумага — слуги не тронут и не присвоят, потому как набирают их по рекомендациям, проверяют и учат весьма тщательно; тем-то великие дома и отличаются от всех прочих.

      Но Вал уже относил это письмо Куроме в комнату; ничего страшного не случится, если повторить.

      Дверь не открылась. Управляющий с готовностью пояснил: госпожа Куроме просила разбудить ее к ужину. “Час назад”. — про себя отметил Вал, а управляющий продолжил объяснение, из которого моряк понял, что Куроме собралась, снарядилась и ушла. С одной стороны, знающие люди обходили Куроме десятой дорогой, обида от них брюнетке не грозила. С другой стороны, Столица не просто велика — огромна! Драться тоненькая черноглазка не очень-то в силах, размахивать Яцуфусой или призывать его слуг по пустякам не любит...

      Тут Вал посмотрел на письмо второй раз. Прочитал.

      Выругался — дворецкий даже отшатнулся, до того грязно — вихрем пробежал на крыльцо, где сразу и воспользовался только сегодня обретенной способностью.

      Куда лететь, вопросов не возникало: в утреннем письме подробно и точно указывалась дорога и место встречи; указывалась и цель. А Вал не для того удерживал сестер подальше друг от дружки, чтобы сейчас они сошлись в поединке!

      Крылья свистели в стремительно темнеющем воздухе; каждый взмах уплотнял ночь. С одной стороны, если сестры наконец-то между собой объяснятся, с души Куроме свалится огромный камень. С другой стороны, как бы этот камень вместе с головой не свалился!

      Крылатый человек упал на поляну черной молнией, еще на подлете окутавшись доспехом. Из тени полуразрушенного храма навстречу ему выступил боец в таком же доспехе, только молочно-белого цвета.

      — Я здесь, чтобы никто не помешал их беседе, — холодно проговорил Тацуми.

      Вал посмотрел на пару тонких фигурок посреди лужайки — и обрадовался:

      — Раз они пока не рубятся, то еще ничего не потеряно.

      От фигурки повыше долетел удивленный возглас:

      — Но почему? Скажи, Куроме?

* * *

*

      — Скажи, Куроме... — Анна ловко разлила по чашкам половину заварника. Замялась:

      — Я тут слышала от сына, он ходил в кино... Ну, там видел вашу встречу... То есть, если не хочешь, не говори, конечно... А чего ты хотела убить Акаме? Война войной, но Акаме же твоя сестра? И я не вижу, чтобы вы так сильно друг дружку ненавидели. Напротив, мне кажется, вас водой не разольешь, вы вот и сидите плечом к плечу...

      Куроме посмотрела на чай, на столик, на комнату вокруг — в привычном доме Эсдес, в гостиной Александровых — и вдруг заплакала: неумело, почти беззвучно, так внезапно, что удивилась даже сидящая рядом Акаме.

      Но красноглазая выпускница школы убийц быстро взяла себя в руки. Вытащила тоненький кружевной платочек, вытерла слезы младшей, обняла свободной рукой за плечи.

      — Рядом, — сказала черноглазая, перестав хлюпать носом. — Хоть каким-то действием, хоть каким-то поступком оказаться с ней рядом, — одним глотком брюнетка опустошила чашку. — Кроме, как убивать, меня совершенно ничему не учили. Этикет, всякие там правила вежливости, мода, костюмы: все подавалось только с точки зрения: “подобраться к цели”. Чтобы та не встревожилась раньше срока. Что потом, никого не скребет!

      Куроме отдышалась. Анна успела пожалеть о заданном вопросе. Акаме неожиданно улыбнулась ей: грустно, понимающе и необидно. Ее сестра опять всхлипнула:

      — Я вообще нихрена не знала про людей! Вал за мной больше полугода ухаживал, никуда одну не отпускал, тортики буквально с ложечки запихивал... А я все думала, что это по приказу Эсдес, чтобы поскорее вернуть меня в строй. Когда он там сказал... Ну, что не пускает меня драться не как соратник, а как любящий меня парень — я же прямо там в обморок упала, ты-то помнишь!

      — Так в этой сцене фильм не соврал, — Анна выпила и свою чашку. — И поэтому вы не можете разорваться, когда видитесь?