"Сын мой", который уже не будет написан

— Отец.

Если в приветствии Императора мелькнула тень недосказанности, неопределенности, то единственное слово Хоруса оказалось завершенным и окончательным.

Вокруг царила тишина, прерываемая лишь стрекотом приборов и легким гулом вентиляции. Молчали кустодии, выстроившиеся за спиной повелителя идеально ровным полумесяцем. Молчала свита и телохранители вождя еретического нашествия. Казалось, сама вселенная замерла в почтительной тишине.

— Не так я хотел встретить тебя, — сказал Император, очень ровно, очень спокойно. — Не так.

— Все меняется, — легкая улыбка скользнула по смуглому лицу Хоруса. Не сказать, что недобрая, но отнюдь и не веселая. — Похоже, мы оба не оправдали ожиданий друг друга.

— Да, — согласился Император, делая еще один шаг навстречу сыну. — Ты должен был воссесть одесную от меня. А затем, возможно, и продолжить дело всей моей жизни. Но теперь ты разрушаешь его.

Сказано это было все так же ровно, без тени осуждения или гнева. Тихо скрипнул металл — закованные в бронированные перчатки пальцы Хоруса стиснули рукоять молота. И непонятно было, это реакция на приближение отца, готовность и желание сразиться... или же слово Императора по-настоящему уязвило разрушителя.

— Так и случилось, — Хорус немного наклонил бритую голову с мощным высоким лбом, глядя исподлобья. В слабом — чтобы не бликовали экраны визоров — свете его темные зрачки казались огромными, неправильной формы, постоянно меняющими очертания.

— Так и случилось, — повторил архиеретик, сжимая оружие еще крепче, глядя на отца сверху вниз, с высоты постамента. — Только я не стану по правую руку от тебя. Я возьму все.

Император сделал еще шаг, теперь от противника его отделяли всего лишь три ступени. С каждым движением повелителя кустодии теснее смыкались за его спиной, готовясь к последней и славной битве.

— И распоряжусь твоим наследием лучше тебя, — закончил Хорус.

Император молча качнул головой. Хорус нахмурился еще больше, стараясь усмотреть в лице врага гнев, ярость, страх... что угодно. То, что приличествовало бы правителю великой империи, который потерял все и оказался в шаге от собственной гибели. Однако Брианд смотрел на своего злейшего врага спокойно, и лишь безграничная печаль была в его взоре.

— Я виноват перед тобой, — сказал Император и впервые посмотрел на тело Сангвиния. которое еще не успели убрать из просторной рубки.

Убитый Примарх буквально плавал в луже — нет, скорее небольшом озерце крови. Большей частью определенно не своей, об этом свидетельствовали многочисленные потеки на полу — следы от волочения трупов, а также несоразмерно малая свита Хоруса. Сангвиний дорого продал свою жизнь. Его белоснежные перья теперь посерели и свернулись измятыми лоскутами, крылья прикрыли торс и лицо подобно савану.

— Ты не обманешь меня своей ложью! — гневно воскликнул Хорус, приподнимая молот. И повторил слова, с которыми начал свой великий и ужасный поход против Империи. — Я больше не служу тебе!

— Я виноват пред всеми вами, — очень тихо вымолвил Император, наоборот, опуская меч. Брианд с трудом отвел взгляд от тела Сангвиния.

— Я был слишком увлечен, — Император говорил вслух, но странно, как будто обращался к пустоте, рассуждая вслух, проговаривая то, в чем прежде не решался признаться даже самому себе.

— С самого начала я видел в каждом из вас целый мир, вселенную... вселенную возможностей ... для меня. Даже не для меня, но для моего великого плана, который я обдумывал двадцать тысячелетий. Вы были созданы как идеальные инструменты моей воли. Слуги и правители в одном лице. Бриллиантовые шестеренки, которым суждено было стать основой для совершенного механизма Империи Человечества.

Хорус скривил губы в злой гримасе и поднял молот еще на ладонь. Его взор пылал ненавистью. И сквозь эту всепоглощающую ненависть Мастер Войны с трудом выдавил, едва сохраняя контроль над собой:

— Снова "я", снова твое бесконечное "я". И никогда — "мы"! Ты готов растворить в себе, присвоить все созданное нами. И я положу этому конец ... сегодня. Сейчас!

— Я видел в вас все и всех, кроме одного, — Император по-прежнему как будто не видел и не слышал угрозы.

Теперь он наконец посмотрел прямо в темные, нечеловеческие глаза Хоруса.

— Я не видел в вас своих детей, — еще тише, почти шепотом выговорил Брианд, и те, кто видел лицо правителя, готовы были поклясться, что крошечная слеза сверкнула на щеке отца.

— Что?.. — казалось, это невозможно, и все же Хорус растерялся. Весь его устрашающий гнев и обида, тщательно взлелеянные, заботливо собранные, чтобы не упустить ни капли — все разбилось об искреннюю печаль отца.

— Я был хорошим правителем. Но оказался плохим отцом. Я считал себя величайшим и всезнающим, однако был слеп. Не замечал, что мои идеальные инструменты — всего лишь дети, которые никогда не видели от меня добра и отцовской любви. Которые, даже исполняя мою волю, творили добро со злобной детской жестокостью.

Император помолчал.

— Теперь вы разрушили, сожгли мою империю... а мне отказано в последнем прибежище того, кто потерпел крах — в ненависти к победителям. Я не могу ненавидеть вас. Тебя и тех, кто принял твою сторону. Моих несчастных злых детей...

Долгое молчание воцарилось вокруг. А затем случилось немыслимое. Хорус разжал правый кулак и протянул руку Императору.

— Тогда опусти оружие, — сумрачно, однако без прежней злой ярости сказал еретик. — Прикажи своим последним воинам сложить оружие. Пусть закончится время разрушения и придет время строительства.

— Нечего больше строить, — покачал головой Император. — И нечего восстанавливать. Все разрушено...

— Ты ошибаешься, — очень серьезно возразил Хорус. — Именно поэтому я восстал против тебя. Ты слишком долго прожил на свете. Ты заперт в своей косности и не можешь увидеть то, что лежит за пределами клетки собственной памяти. Не можешь даже представить, что иное возможно. Поэтому новую Империю будут строить другие. Но и тебе найдется место в новом великом плане.

Хорус помолчал, давая Брианду время. чтобы осмыслить услышанное.

— Признай, отец, что я превзошел тебя. Что я стал больше тебя, выше тебя. Склонись предо мной, объяви всему миру о своем поражении. И пусть твоя мудрость, твой опыт служат мне. Служат новой Империи.

— О... какое искушение, — прошептал Император. — Вот и наступил момент о котором я говорил Тоуфу.

— Я не понимаю тебя, — протянутая рука Хоруса дрогнула.

— Я боялся этого мгновения, — так же тихо вымолвил Брианд. — Не сражения с тобой, не гибели моей империи. Но искушения все вернуть, обратить вспять. Начать заново.

— Это возможно, — пальцы Хоруса медленно сжались в кулак, обращая жест примирения в открытую угрозу. — Отец, это все еще возможно. Трава лучше растет на выжженном поле, удобренном пеплом, расчищенном от сорняков. Пожар войны многое уничтожил, это верно. Однако на очищенном поле мы создадим новую Империю, свободную от прежних просчетов и ошибок. Мы восстановим утраченное и воздвигнем новое, лучше прежнего.

— Сразу видно, ты сжигал поля и никогда не интересовался, что затем на них растет, — печально улыбнулся Брианд. — Огонь выжигает не только сорняки, но и корни травы. Ты уничтожил саму основу Империи, светлой мечты о новой жизни для всего человечества. То, что возродится на выжженной пустыне ... У него может быть много образов. Но каждый из них — ужасен. И это неизбежно.

— Жаль, — так же тихо сказал Хорус. — Жаль...

Рука с лязгом сомкнулась на рукояти молота.

— Искушение так велико, бороться с ним тяжело, почти невозможно, — губы Императора дрогнули, мертвенная бледность покрыла лицо. — Я хочу убить и должен убить тебя не от ярости или обиды. Не из ненависти. Но чтобы на сожженном поле не взошел самый страшный сорняк из всех возможных. Чтобы мы вместе — рука об руку — не создали запредельный ужас.

Хорус поднял молот, готовясь принять решение бывшего повелителя, ныне злейшего врага. Он молчал, потому что все слова уже были сказаны.

— Сын мой, — горько сказал Император, занося меч. — Время закончилось. Для нас обоих.

И лязг столкнувшегося оружия прогремел под высоким потолком рубки похоронным колоколом.