— Кристиан! — Закричала она и побежала к нему.
Он остановился, бросив на нее настороженный взгляд.
— Чего тебе?
— Как это — "чего тебе"? — Она хотела, чтобы он обнял ее и сказал, что все хорошо. Она была расстроена, тьма буквально захлестывала ее... но оставалось крошечное пространство уязвимости, которое отчаянно нуждалось в Кристиане. — Я никак не могла найти тебя.
— Я просто... — его лицо омрачилось, — размышлял. Кроме того, ты, как я слышал, не скучала.
Неудивительно, все знали о фиаско прошлой ночи. Мельница сплетен в Академии мелет без остановки, и такие слухи распространяются со сверхъестественной скоростью.
— Какая ерунда, — сказала она.
Он так смотрел на нее, что она почувствовала боль в сердце.
— В последнее время у тебя все ерунда. Вечеринки. Заигрывание с другими парнями. Ложь.
— Я тебе не лгала! — Воскликнула она. — Когда ты наконец выкинешь из головы Аарона?
— Ты не сказала мне правду. Это то же самое. — Его обвинение прозвучало как эхо от слов Джил. Едва зная девочку, Лисса почти ненавидела ее. — Я никак не могу переварить это. Не могу смотреть, как ты возвращаешься к прежним дням, когда была девушкой из высокопоставленной семьи, выкидывающей всякие безумные трюки со своими королевскими друзьями.
Вот ведь какая штука. Если бы Лисса подробнее рассказала ему о своих переживаниях, о том, как чувство вины и депрессия пожирают ее изнутри, заставляют терять контроль над собой, Кристиан мгновенно поддержал бы ее. Несмотря на циничную манеру поведения, сердце у него было доброе — и оно полностью принадлежало Лиссе. Или так было раньше. Сейчас в его глазах она была лишь глупой и пустой девушкой, возвращающейся к тому образу жизни, который он так презирал.
— Вовсе нет! — Воскликнула она. — Я не знаю. Так приятно — дать себе волю.
— Это не для меня, — ответил он. — Если это твоя жизнь, я не могу быть с тобой.
Она потрясенно распахнула глаза.
— Ты разрываешь наши отношения?
— Я... Не знаю. Наверно.
Лиссу охватил такой ужас, что она на самом деле не видела Кристиана — так, как я, — не видела боли в его глазах. То, что он сделал, уничтожало его самого. Он тоже страдал. На его глазах любимая девушка изменялась, превращаясь в кого-то другого, с кем он не мог быть.
— Все не так, как раньше.
— Ты не сделаешь этого! — Закричала она, не замечая его страданий; она видела лишь, что он поступает жестоко и несправедливо. — Нам нужно обсудить все... разобраться...
— Время разговоров прошло, — возразил он. — Тебе следовало объясниться со мной раньше, а не сейчас, когда внезапно все переворачивается с ног на голову.
Лисса не знала, чего она хочет — завопить или расплакаться. Она понимала одно: она не может потерять Кристиана, в особенности после того, как потеряла меня. Если она лишится нас обоих, в этом мире для нее не останется ничего.
— Пожалуйста, не делай этого, — умоляюще сказала она. — Я могу измениться.
— Прости, но я просто не вижу никаких доказательств! — Взорвался он, резко развернулся и зашагал прочь.
Она восприняла его демарш как проявление грубости и безразличия. Я же снова заметила боль в его глазах. Думаю, он ушел потому, что понимал: если он останется, то не сможет и дальше придерживаться принятого решения, такого мучительного, но, как ему представлялось, единственно правильного. Лисса смотрела ему вслед. Внезапно на ее плечо легла рука. Обернувшись, она увидела Эйвери и Адриана. Судя по выражению их лиц, они все слышали.
— Пусть уходит, — с серьезным видом сказал Адриан. Это он положил руку на плечо Лиссе; теперь он опустил руку и снова сплел пальцы с пальцами Эйвери. — Догонять его сейчас нельзя. Дай ему время.
— Он не может! — Сказала Лисса. — Не может поступить так со мной.
— Он огорчен, — заметила Эйвери, обеспокоенная не меньше Адриана. — Плохо соображает. Подожди, пока он успокоится. Тогда он, конечно, передумает.
Глядя вслед удаляющейся фигуре Кристиана, Лисса чувствовала, что ее сердце разбито.
— Не знаю. Не знаю, передумает ли он. О господи! Я не могу потерять его.
Мое сердце тоже было разбито. Мне так сильно хотелось оказаться рядом, утешить ее, поддержать. Она чувствовала себя ужасно одинокой, а я чувствовала себя кошмарно из-за того, что бросила ее. Неведомая сила сталкивала ее вниз, и я должна находиться там, должна помочь ей вырваться. Именно так поступают лучшие подруги. Я должна находиться там.
Лисса перевела взгляд на Эйвери.
— Я совсем сбита с толку... Просто не знаю, что делать.
Эйвери посмотрела ей в глаза, и тут... тут произошло нечто совсем уж странное. Эйвери смотрела не на нее; она смотрела на меня.
"Ох, черт побери! Только тебя тут не хватало".
Этот голос прозвенел в моей голове, и... хоп! Меня снова вышвырнуло из Лиссы.
Тот же самый мысленный толчок, щекотание в мозгу, волны жара и холода. Я растерянно оглядывала свою комнату, потрясенная резким переходом. Однако кое-что я выяснила. Теперь я знала: это не Лисса прерывала нашу связь и в тот раз, и сейчас.
Лисса слишком сбита с толку и вообще не в себе. Голос? Нет, и голос был не ее.
И тогда я наконец-то вспомнила, когда чувствовала это щекочущее прикосновение в своей голове. Оксана. То же самое ощущение я испытала, когда она проникла в мое сознание, стремясь выяснить, каковы мои намерения и склонности. Тогда они с Марком признали, что это агрессивный, нечестный поступок — если он совершается по отношению к тому, с кем ты не связан.
Я тщательно проиграла в уме все, что только что произошло с Лиссой, в особенности последние несколько моментов. Серо-голубые глаза смотрели на меня — не на Лиссу.
Не Лисса вышвырнула меня из своей головы.
Эйвери.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
Эйвери была пользователем духа.
"Вот дерьмо!"
Я села на постели; мысли вихрем проносились в голове. Я никогда не думала ни о чем подобном. Черт, никто не думал! Эйвери убедительно продемонстрировала, что она пользователь воздуха. Каждый морой имеет относительно невысокий уровень способности управлять любой стихией. Ее уровень доказывал, будто воздух и есть ее специализация. Никто не стал вдаваться в подробности; по правде говоря, кто ожидал, что рядом обнаружится еще один пользователь духа? И поскольку она была не из нашей школы, не было никакой причины подвергать ее испытаниям или даже вообще заставлять демонстрировать свои способности. Ни у кого даже мыслей таких не возникло.
Чем больше я думала об этом, тем больше мелких признаков обнаруживала. Харизматическая личность; у нее способности убедить человека в чем угодно. Интересно, общение с людьми она контролирует с помощью духа? А привязанность Адриана не следствие ли принуждения с ее стороны? Вроде бы у меня нет основания радоваться, если это так, но... я радовалась.
Самое важное: чего Эйвери хотела от Лиссы? Влюбить в себя Адриана — это особая статья. Симпатичный, из могущественной королевской семьи. Внучатый племянник королевы, и, хотя члены королевской семьи правящего монарха сразу же после его ухода не унаследуют трон, Адриана ожидало прекрасное будущее, он всегда будет вращаться в высших кругах общества.
Но Лисса? Какую игру Эйвери вела здесь? Теперь поведение Лиссы приобретало смысл — нехарактерные для нее вечеринки, перепады настроения, ревность, ссоры с Кристианом... Эйвери подталкивала Лиссу к самому краю, заставляя ее совершать ужасные поступки. Использовала особый вид принуждения, добиваясь, чтобы Лисса потеряла контроль над собой, отдаляла ее от тех, кто был ей дорог, подвергала ее жизнь опасности. Зачем? Что хотела Эйвери?
Это не имело значения. Сейчас самое главное — выбраться отсюда. Я оглядела себя сверху донизу. На мне было изящное шелковое платье. Внезапно я возненавидела его как признак слабости. Я торопливо разделась и принялась рыться в шкафу. Джинсы и тенниску у меня забрали, но, по крайней мере, оставили куртку с капюшоном. Я натянула удлиненный зеленый свитер как самую прочную одежду из имеющегося и почувствовала себя более дееспособной. Поверх надела куртку. Вряд ли я выглядела как крутой воин, но из всего гардероба эти тряпки больше подходили для нынешнего случая. Потом я принялась мерить шагами гостиную, что обычно помогало думать. Правда, не верилось, что меня осенят новые идеи. Я не один день билась над этим, и все без толку. И теперь ничего не изменилось.
— Проклятье! — Воскликнула я.
Выплеснув эмоции, я почувствовала себя лучше. И рухнула в кресло около письменного стола, удивляясь тому, что просто не швырнула его в стену от огорчения.
Кресло покачнулось, совсем немного.
Нахмурившись, я встала и посмотрела на него. Все остальное здесь выглядело безупречным. Странность состояла в том, что кресло явно имело изъян. Опустившись на колени, я обследовала его более тщательно. И вот на одной ножке обнаружилась трещина рядом с сиденьем. Я удивленно уставилась на нее. Вся мебель казалась на диво прочной, сделанной из цельного куска, без очевидных соединений. В этом я убедилась в первый день, когда колотила креслом по стене, но на нем не осталось даже выбоины. Откуда же взялась трещина?
Видимо, я была не единственной, кто швырял это кресло.
В самый первый день, сражаясь с Дмитрием, я побежала за ним с этим креслом. Он вырвал его и швырнул в стену. Больше я не обращала на кресло внимания, решив, что сломать его невозможно. Когда позже пыталась разбить окно, то использовала столик, как предмет более тяжелый. Моей силы оказалось недостаточно, чтобы причинить креслу ущерб, но силы Дмитрия хватило.
Я взяла кресло и ударила им по твердому, как алмаз, стеклу, отчасти надеясь, что, как говорится, смогу одним ударом убить двух зайцев. Ничего подобного. Оба не дрогнули. Тогда я ударила снова.
И снова. Вскоре я перестала считать, сколько раз колотила по стеклу. Руки болели; я чувствовала, что оправилась еще не полностью. Это выводило из себя.
В конце концов, после миллиона попыток, я осмотрела кресло и увидела, что трещина стала больше. Открытие придало мне сил. Я больше не обращала внимания на боль в руках. Спустя долгое время услышала треск — отломилась ножка. Я взяла ее и удивленно оглядела. Разлом оказался не ровным, а расщепленным и острым. Достаточно острым, чтобы послужить колом? Я не была уверена. Зато имела возможность убедиться, что дерево твердое, и, значит, вложив в удар всю силу, я, возможно, смогу пронзить сердце стригоя. Это не убьет его, но ошеломит точно. Успею ли вырваться отсюда? Этого я не знала. Теперь я располагала хоть чем-то.
Я села на постель, приходя в себя после "сражения" с креслом и снова и снова швыряя свой рукотворный кол. Хорошо. Теперь у меня есть оружие. Но что оно мне дает? Перед моим внутренним взором возникло лицо Дмитрия. Проклятое лицо. Теперь все сомнения в этом отпали. Он — вот цель, которая напрашивалась сама собой, первый, с кем нужно разобраться.
Внезапно дверь открылась, и я настороженно подняла взгляд. Поспешно затолкала сломанное кресло в темный угол, чувствуя, как меня накрывает волна паники. Нет-нет, я еще не готова. Я пока не убедила себя заколоть его...
Это оказалась Инна, как обычно, с подносом в руках и раболепным выражением лица. Тем не менее быстрый взгляд, который она бросила на меня, полыхал ненавистью. Не знаю, что ее так бесило; я ведь не причинила ей вреда.
Я подошла к ней как бы с намерением осмотреть поднос. Подняв крышку, я увидела бутерброд с ветчиной и картошку фри. Выглядело хорошо — я ведь давно не ела, — но бегущий в крови адреналин вытеснил аппетит на задний план. Я подняла на Инну взгляд, приветливо улыбаясь. Ее глаза буравили меня.
"Никаких колебаний", — всегда повторял Дмитрий.
Я и не колебалась. Набросилась на Инну, с такой силой швырнув на пол, что она ударилась затылком. В первый момент она выглядела ошеломленной, но быстро пришла в себя и попыталась дать мне отпор. Однако на этот раз я не была одурманена — ну, разве совсем чуть-чуть, — в конце концов годы обучения и моя природная сила снова проявили себя. Я навалилась на нее всем телом, лишив возможности двигаться, после чего достала рукотворный кол, который до этого прятала, и приставила острый кончик к ее горлу.
Все происходило как в те дни, когда в темных проулках я прижимала к земле стригоев. Она не могла видеть, что мое оружие — всего лишь ножка кресла, но когда я надавила острым концом на ее горло, она, без сомнения, почувствовала это. Что уж она подумала, мне неведомо.
— Код, — сказала я. — Какой код?
Единственным ответом мне был град непристойностей на русском. Ладно, ничего удивительного, учитывая, что, скорее всего, она не поняла меня. Я мысленно пролистала ограниченный англо-русский словарь в своем сознании. Я провела в этой стране достаточно долго, чтобы хоть немного пополнить словарный запас. По правде говоря, он был на уровне двухлетнего ребенка, однако даже они в состоянии выразить свои мысли.
— Цифры, — сказала я по-русски. — Дверь.
Я надеялась, что произнесла именно эти слова.
Она не прекратила поток брани. Пришлось нажать колом посильнее; проступила кровь, и я сдержала себя. Может, я и сомневалась, хватит ли у меня сил проткнуть колом сердце стригоя, но вену человека? Запросто. Она слегка заколебалась, по-видимому тоже осознав это.
И снова я прибегла к своему ломаному русскому.
— Убью тебя. Никакого Натана. Никакой... — Какие это слова? Вспомнилась церковная служба, и я понадеялась, что говорю правильно. — Никакой вечной жизни.
Это привлекло ее внимание. Натан и вечная жизнь. То, что для нее важнее всего. Она прикусила губу, все еще в ярости, но, по крайней мере, никаких тирад не последовало.
— Цифры. Дверь, — повторила я и посильнее вдавила кол.
Она вскрикнула от боли.
И наконец, заговорила, отбарабанив серию цифр. Русские цифры я, по крайней мере, выучила хорошо, поскольку они существенны с точки зрения адресов и телефонных номеров. Она назвала семь цифр.
— Снова, — сказала я и заставила ее повторить их три раза. Но этим дело не ограничилось. Я была уверена, у внешней двери другой код. — Цифры. Дверь. Два.
Я ощущала себя пещерным человеком. Инна смотрела на меня, не въезжая.
— Дверь. Два.
В ее глазах мелькнуло понимание, и она разозлилась. Наверно, надеялась, что мне неизвестно о коде внешней двери. Пришлось снова пустить ей кровь, и она выкрикнула другие семь цифр. И снова я заставила повторить их. Я понимала, у меня нет способа понять, правду ли она говорит, пока я не проверю цифры на деле. И я решила держать ее при себе.
Меня кольнуло чувство вины из-за вынужденного насилия. Но куда денешься? Я была в отчаянном положении. Как будущих стражей, нас учили и убивать, и выводить из строя. На этот раз я сделала последнее, стукнув ее затылком о пол с такой силой, что она потеряла сознание. Лицо у девушки расслабилось, веки опустились. Проклятье! Обстоятельства вынуждали меня причинить вред совсем молодой человеческой женщине.
Я встала, подошла к двери и нажала первый набор цифр, надеясь, что они правильные. К моему полному и искреннему изумлению, так и оказалось. Щелкнул электронный замок, но, прежде чем я успела открыть дверь, послышался другой щелчок. Кто-то отпер внешнюю дверь.
