Мефодий Буслаев: другой путь

Вряд ли меч света достался мраку без боя. Но... Я не чувствовал в мече горечи или боли. Он грел руки, и ощущался словно старый друг после долгой разлуки, но никак не снятый с трупа трофей.

Арей молчал, смотря на меня. Его глаза слезились, и хотя он явно пытался разглядеть меч внимательнее, у него не выходило.

— Если ты спрашиваешь, отобрали ли его у него — нет, — мечник покачал головой. — А если хочешь узнать о прежнем обладателе — ищи сам.

Голос мечника был странно пуст — он словно бы был не здесь. Стоп. Я наконец понял, что он чувствует — ностальгию. Он ведь действительно смотрит сейчас не столько на меня, сколько на бывшего обладателя меча. И судя по его лицу — они были достаточно близки.

— И что теперь? — наследник мрака с мечом света — это даже звучало как оксюморон. — В следующий раз мне меч выдадут перед храмом?

Даже одна мысль о том, чтобы разжать руку отдавалась ноющей болью в груди. А уж передать меч темным... Нет. Это не то, на что я готов пойти, даже если придется умереть прямо здесь. Жизнь в резиденции без защиты от мрака куда хуже смерти с ней.

Арей только усмехнулся.

— Нет, Мефодий. Отобрать у тебя этот меч не сможет никто — разве что снимут с трупа, — он вздохнул. — Или если ты сам от него откажешься.

Повисла тишина. Даже одна мысль о том, чтобы поступить так, казалась бредом.

— Почему мрак отдал мне его? — это было странным. Я ведь начал ломаться — еще месяца три в резиденции, и у меня кончились бы силы сопротивляться мраку. Хотя, я бы сбежал раньше, и пусть бы меня прирезали.

Арей вздохнул.

— Планы изменились. Ты должен пройти Лабиринт через двадцать три дня, — он не шутил.

Я выдохнул — это было ударом. Должно быть, мрак действительно отчаялся, раз пошел на такое. Хотя... Может они не верили, что я смогу принять меч света?

— Это... — не невозможно. Теперь — нет. Сложно, крайне сложно, но я почему-то был уверен в том, что смогу сделать это. — Хорошо.

Арей заметил перемену в моем голосе, но ничего не сказал.

— В резиденцию с мечом тебе вход закрыт, — мужчина покачал головой. — Так что собирайся. Завтра мы отправляемся в срединные земли.

Он говорил так, словно я должен понимать, где это.

— Что такое срединные земли? — подозреваю, что 'срединные' значит между Эдемом и Тартаром.

Ведь, по словам Улиты, мрак воевал со светом долго и кроваво, а в человеческом мире ничего подобного не происходило, люди бы заметили. Значит, есть какое-то другое пространство для войны.

— Пустыня, оставшаяся с древнейших времен. Там стоит Храм Вечного Ристалища, лабиринт которого ты и должен пройти, — я дернулся, подчиняясь волне света прошедшей сквозь меч

Он стоял, белый и непоколебимый, скорее рожденный, чем высеченный из единой скалы, возникший вдруг, в неведомом никогда, на той земле, где сходятся крайности, а тьма становится светом. Фигура, окутанная светом, сидела у его подножья, и огромные, снежно-белые крылья сияли за ее спиной, беря начало в странной, тонкой пластинке на шее, от которой будто бы отрубили кусок. Молодой беловолосый мужчина всматривался в глубины храма, тщетно пытаясь рассмотреть, что же находятся за дверью с другого края лабиринта, нарочито приоткрытой. Она манила к себе, но при попытке шагнуть на плиты лабиринта мужчину мягко, но непреодолимо отталкивало назад — и не было для него пути внутрь.

Видение прошло, но я все-таки рухнул на колени. Оно было настолько ярким, что первые мгновения я почти ощущал те самые крылья за спиной. На миг я почувствовал пустоту, и рука сама собой скользнула к шее — казалось, только прикоснись к шнурку, и полыхнет золотым светом, поднимая в воздух... Но нет ни шнурка, ни крыльев, только тепло меча.

Арей спокойно смотрел на меня, заметив неосознанный жест, но ничего не сказав по этому поводу. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но только махнул рукой и исчез.

Я, выдохнув, снова облокотился на стену. Значит, с завтрашнего дня меня начнут готовить к прохождению лабиринта, причем будут делать это в нескольких шагах от самого храма — там, где не действует никакая магия. Понятно.

Нужно зайти к Ирке, закупить продуктов, предупредить о месячном отсутствии, и вообще поговорить с Бабаней — ведь вполне возможно, что я не вернусь. Для Ирки такой разговор будет слишком тяжелым, к тому же, я не знаю, как объяснить ей мою весьма вероятную смерть, а вот ее бабушка не будет задавать глупых вопросов. Вздохнув, я встал, спрятав меч в ножны и закинув в футляр. Это, конечно, очень неудобно, зато не будет вопросов у случайных прохожих и правоохранительных органов.

Я снова чувствовал себя живым, и это чувство нельзя было сравнить ни с чем.

* * *

Срединные земли — сколь многое скрывается под вполне заурядными словами. Огромная пустыня, вечно погруженная в странное подобие сумерек. Белый свет, вобравший в себя свет и мрак, бескрайние пески и редкие серые горные отроги, образующие арки и редкие склоны. Живности почти не было — только редкие грифы летали над пустыней. Серый песок засыпался под одежду, прилипал к мокрой от пота коже и натирал все, что только можно. Ноги застревали в горячем песке, а заснуть в земле вне времени было почти невозможно — всегда было слишком светло для ночи и слишком темно для дня.

Рывок вперед, руки движутся будто бы независимо от меня самого, куда точнее, ловчее и мягче, чем я смог бы в ближайшие годы. Окутанный светом клинок врезался в меч Арея чуть ниже средней части, и я тут же отскочил, уводя в землю ответный удар.

Мечник был куда сильнее и опытнее меня, зато у меня были длинные руки и ловкое телосложение. Из-за этого мне приходилось скакать вокруг мечника, атакуя при каждой возможности и иногда даже без нее — при переходе в оборону я бы проиграл в тот же миг. Покажи наш поединок в кино — и случайный зритель сказал бы, что старый актер не тянет, и юный вытягивает поединок. Но на самом деле все было совершенной противоположностью. Мечник почти не двигался, лениво отбивая все мои выпады, изредка переходя в контратаку, в то время как мне приходилось буквально прыгать вокруг него, тратя силы и увязая в песке. Лучи местной пародии на солнце нещадно жгло голову и плечи, а из-за намотанных на нее обрывков рубашки сбивалось дыхание, и силы исчезали еще быстрее. Наконец произошло то, что должно было произойти — я ошибся, мой клинок задержался в выпаде на треть секунды дольше, чем должен был, и в тот же миг Арей сбил его в землю, а у моего горла застыл его меч. Впрочем, спустя мгновение меч исчез и Арей отвернулся, и я понял это как разрешение отдохнуть.

Еще до прибытия комиссионеры обустроили для нас лагерь — куча консерв и два огромных чана питьевой воды. Здесь не имело смысла ставить шатры или палатки — одного конкретного солнца не было, температура всегда была примерно одинаковой, так что обычных пустынных перепадов не было тоже. Так что у нас была только еда, вода и относительно ровная площадка для рубки. Никакая магия здесь не работала, так что обучить ей меня Арей не мог, да и не собирался — все равно в храме ее не будет. Только рубка на мечах по семь-восемь часов в сутки, перемежающаяся общефизическими упражнениями. Это может показаться запредельными нагрузками для двенадцатилетнего парня, и я тоже их такими считал, но... Они были просто предельными. Свет, излучаемый мечом, лечил, восстанавливал психику и стирал стресс. Там, где еще пару месяцев назад я бы давно сдался или зарыдал, теплый свет заставлял встать и продолжить. Впрочем, даже он не был всесилен, и не мог дать мне больше, чем восемь-девять часов тренировок в сутки.

Двести семь часов тренировок, из которых я уже потратил почти сто четыре. Дало ли это эффект? Безусловно. Было ли этого достаточно? Не знаю.

— Что... в этом храме? — мне было тяжело говорить, но было слишком интересно. Я еще не приближался к белой громаде Храма, почти нависшей над нами, но все-таки хотел подготовится.

Арей, до того молча смотрящий в бесконечные пески, перевел взгляд на меня. Его глаза остановились на моем мече — я снова прижался к ставшему прохладным клинку лбом. Хмыкнув, мечник отвернулся.

— Лабиринт из черных и белых плит. Их десять сотен, каждая — ловушка. — Арей покачал головой. — На каких-то придется сражаться, какие-то проскочить. Еще никто не прошел этот лабиринт, и, если бы не пророчество о тебе, о Храме бы забыли.

Понятно. Только вот...

— А кем был создан храм? — да и вообще, раз 'храм' — значит кому-то там молятся или молились.

Арей вздохнул.

— Он существовал от сотворения мира. До тебя или меня, и просуществует еще столько же. — понятно. Даже не спрашивать не буду, как появился сам Арей — что-то я сомневаюсь, что биологическим способом.

Повисла тишина.

Так, что я знаю о Храме? Тут не работает никакая магия, в том числе и полетная — стражи света в пролете, как бы иронично это не прозвучало. Телепортироваться нельзя... А мои способности... Да не знаю я. Как я вообще должен проходить лабиринт? На чистой интуиции?

— А Кво... — я так и не смог закончить это имя. — Он бы прошел лабиринт?

Не знаю, кто у них там сильнейший, но раз уж это имя стало нарицательным...

— Он пытался. Трижды. — Арей задумался. — Но всякий раз возвращался из срединных земель ни с чем.

Понятно. Если не смог и владыка тьмы в полной силе... Но пророчество говорит, что я смогу. И непонятно почему — ведь кто он, и кто я. Кстати, раз уж выдалась возможность...

— Насколько силен он был? — с одной стороны — сотни тысяч эйдосов в дархе. С другой — его убили восемь диверсантов света. Да, златокрылых. Да, крайне опытных. Но — всего восемь. И среди них не было величайшего стража света, если он вообще существует.

Арей усмехнулся.

— Кводнон? — его лицо выражало мрачную усмешку, в которой сочеталось ненависть и признание. — Крайне силен. Сильнее, чем ты можешь себе представить, — он покачал головой. — Мы пошли за ним в том числе и поэтому.

Голос мечника был задумчив и наполнен желчью. Это были дела времен настолько давних, что мне было даже страшно подсчитать.

— Арей, а вас смогли бы убить восемь златокрылых? — не знаю почему, но меня мучил этот вопрос. Он казался крайне важным — и изумрудные искры, вспыхивающие перед глазами, только разжигали интерес. — Пусть даже посреди ночи.

Это звучало особенно странно. Ночь — время стражей мрака, время, в которую они обретают особую силу.

Арей рассмеялся.

— Так вот что тебя интересует... — мечник внимательно посмотрел на меня. — Меф, Кводнона убили златокрылые во время вылазки. Никто не понимает, как это произошло, но это так.

Понятно. Точнее, ничего не понятно.

Ну да ладно, не время об этом думать. У меня осталось... Триста сорок пять часов? Мало. Чертовски мало. Это странно — знать, что тебе, вполне возможно, осталось жить совсем немного. Очень близко к тому, что чувствовали мои пациенты, наверное.

Я прикоснулся к мечу, отозвавшегося на прикосновение новым ободряющим потоком света. Золотистый металл в рукояти очень сильно напоминал что-то, но я не понимал, что именно. А кроме того... Свет будил воспоминания. Болезненные, невероятные, запретные воспоминания

Тихие звуки флейты. Бело-золотые волосы, уложенные в хвосты, взлетающие от малейшего дуновения ветра

Хватит! Этого нет!

Я дернулся, и сжал пульсирующую голову руками. На меня снова накатывал жар, а изумрудные искры сияли перед глазами.

* * *

Этот день наступил незаметно. Только вчера Арей гонял меня по площадке, выбивая усталостью из головы ненужные мысли, но проходит несколько часов — и вот мы уже стоим перед аркой из песчаника, и в меня упирается взгляд резко остановившегося Арея.

— Вы не пойдете дальше? — я ожидал, что он проводит меня хотя бы до ворот храма, но тут идти еще ровно три километра.

Мужчина покачал головой.

— Меня попросили подождать тут, — я кивнул, обернувшись. Этого следовало ожидать от подобного места.

Я чувствовал себя странно — мне было страшно, но одновременно с тем я постепенно переставал ощущать тело. За этот месяц я впитал в себя эти пески, этот белый свет, и чувство бесконечной правильности происходящего уже не отпускало. Все верно — это мое испытание, и его пройду только я — и только один.

— А в иных просьбах силы больше, чем в приказах... — не помню, кто сказал это, но фраза была чертовски правильной. — Благодарю за все, Арей.

Не наставник — он так и не стал им для меня. Просто Арей — страж, с которым меня свела судьба. Очередная ступенька в жизни, так и не ставшая главной.

Я пошел вперед — не дожидаясь ответа, не рассчитывая на долгие прощания. Привыкшие ноги уже почти не вязли в песке, а меч, за этот месяц почти приросший к руке, придавал уверенности. Я перешел на истинное зрение — и ничего не изменилось. Все тот же песок. Все те же скалы. Все тот же белый, будто выточенный из кости, храм.

Время прекратило свой бег — здесь оно не имело значения. Год, минута, тысячелетие — для великого строения древних все это было пылью. Место более древнее, чем Эдем и Аид вместе взятые.

Я шел, и мой взгляд размывался, впитывая в себя каждую крупицу древней силы, что миллионы лет сохранялась здесь. Песок тек под ногами, Храм приближался, медленно, но неуклонно, и вскоре я осознал себя стоящим перед монументальной постройкой, уходящей далеко в небеса. У храма был только один вход — огромная, пятиметровая арка.

Я застыл у входа, и взгляд потерялся в бесконечной тысяче плит. Черные и белые, они мерцали и переливались, меняя свои места, назначения и даже чары. Каждую секунду лабиринт становился другим, и все новые сочетания заклинаний появлялись из бесконечного хаоса перемещений. Плиты жадности и смеха, холода и смерти, медленного проклятия и счастья, любви и ненависти — первая сотня. Самая простая, которую мог бы пройти и маг. Плиты утопии и чар, плиты поиска и сути, вечного поединка, противоречия и иллюзорных решений — вторая сотня. Плиты вечности, путешествия, сумрака и ада — третья сотня. За нее еще не прошел никто, ни разу в истории лабиринта. Плиты легко открывали свою суть, ничуть не пытаясь спрятаться от взгляда — и исчезая в тот же миг, когда мой взгляд переходил на следующую плиту. Пусть между них читался легко и непринужденно, и в этом была своего рода подсказка — они не мое испытание.

Моим испытанием была десятая сотня плит. Сотня, плиты которой не были частью лабиринта. Не темные и не светлые, не белые, не черные и не серые — они не могли существовать, но существовали. Они стояли за границами мира, существовав еще до его создания, и не открывались моему взгляду. Они будто бы всматривались в меня, что-то ожидая, чего-то ища — и не будучи способными найти.

Вздохнув, я ступил на первую плиту. 'Быстрая', на ней нельзя было задерживаться дольше трех секунд — и я ступил на вторую справа, плиту вечного голода. Она активировалась с промежутками в тридцать секунд, и у меня было время, чтобы пройти дальше.

Лабиринт, столь не проходимый для других, был детской игрой — ведь он сам подсказывал мне нужный путь, подсвечивая его и выставляя нужные плиты. Ему было не интересно убить первого посетителя за долгие сотни лет простейшими ловушками, и плиты десятой сотни тонко щерились улыбками вдали, становясь все ближе. Вторая, третья, четвертая сотня — лабиринт не может удержать того, кто видит его насквозь. И, что куда более важно, лабиринт не может удержать того, кого удерживать не хочет.