Зенитчик

— Или. Я на восток. Человек я гражданский, и по возрасту в первую цепь меня уже не пошлют. А вы, что решили?

— Мы тоже на восток, только до старой границы.

— В партизаны.

Он кивает.

— Тогда идем вместе.

Даже при наличии раненого в группе, скорость движения увеличивается. Теперь не надо обходить хутора и деревни, прятаться в лесу и избегать людей. И в местных деревнях, оказывается, живут нормальные люди. Точнее люди в них живут разные, есть, конечно, и всякая сволочь но, как и везде, нормальных большинство. В одной из деревень нас кормят, всех семерых, еду приносят из трех разных домов. Приносят не под угрозой оружия, сами. Надо только знать в какой дом обратиться. В богатом не дадут, если только не припугнуть оружием, в бедном и дали бы, но нечего. Надо обращаться к середнякам, но как определить их дома? Для меня они все достаточно убогие, но мои попутчики, выросшие в деревне, ориентируются безошибочно. В дорогу нам дают несколько караваев домашнего хлеба с изрядной примесью картофеля, а мне предлагают серую полотняную торбу. Беру с большой благодарностью, теперь не придется тащить свой скарб в узелке. Хозяин дома дарит мне деревянную ложку, невероятно ценный предмет в моем положении. Замечаю, что на шестой день пребывания здесь уже успел обрасти имуществом, эдак к Днепру на танке приеду.

Еще одно подтверждение преобладания хороших людей получаем несколько часов спустя. После полудня мы вышли на приличное шоссе, идущее с юга на север. Дорога, ведущая на восток от этого перекрестка, накатана только телегами, в одну колею. Пока обсуждаем, стоит ли попробовать свернуть на юг или на север, с севера приближается телега. В телеге две женщины, трое детей, узлы, возница идет рядом. Переговоры берет на себя Федор.

— Здорово, отец!

— Прывитанне, сынку! — отзывается возница.

По возрасту, Федор вполне годится ему в сыновья.

— Скажи, куда это шоссе ведет?

— Туды, — мужик показывает в ту сторону, откуда приехал, — Слуцк будзе. Тольки вы туды не хадзице, у Старобине немцы. З учорашняга дня. Пакуль тольки курэй ловяць, на нас уваги ниякага не звяртаюць. Я вырашыв, ад граху, сямью у вёску павезци.

— Спасибо, отец!

— Бывай здаровы, сынку.

Телега катит дальше, мы провожаем ее взглядом. Мало ли на Руси хороших людей, а вот встреча с ними всегда в радость. Сколько немцев в Старобине мы даже не спросили, нам все равно. Сейчас для нас и одно отделение — много.

— Туда?

Указываю я на узкую грунтовку напротив нас, но прежде, чем Федор успевает ответить, кто-то из его земляков восклицает.

— Танки!

— Тихо! — рявкает Федор.

Все замирают. Лязг гусениц слышен уже довольно отчетливо. Нас буквально сдувает в лес на противоположную сторону шоссе.

— Стой! — останавливаюсь я. — А вдруг наши? Надо будет предупредить, удрать всегда успеем.

Прячемся в придорожных кустах. По мере приближения неведомой гусеничной техники, у меня зарождаются сомнения не только в том, что это танки, но и в их множественном числе. Конечно, звук местной бронетехники мне не знаком, но уж больно напоминает обычный трактор. С той же дороги, по которой пришли мы, на перекресток действительно выезжает трактор, но не совсем обычный. Короткий, узкий и высокий, закрытая кабина сдвинута вперед до уровня радиаторной решетки, сзади прилеплен короткий кузовок, а на прицепе... Только когда глаза протер заметил отличия. Закрытая брезентом пушка явно выше и не такая массивная, отсутствует щитовое прикрытие, а четырехколесная повозка имеет пружинную подвеску. Я такие только в Артиллерийском музее видел — полуавтоматическая зенитка восемьдесят пять мэмэ.

Окруженцы, радостные такие, на дорогу рванули. И чего обрадовались? Подумаешь, трактор с пушкой. Сцепка встала поперек шоссе, из кабины выбрались лейтенант-артиллерист и механик-водитель. Все сбежали, стоят руками машут, того и гляди, еще обниматься начнут, а раненому кто поможет? Только я. Эх, молодежь, молодежь... Когда наша парочка доковыляла до шоссе, там уже все решили.

— Лейтенант согласился нас подвезти! — радуется Федор.

Тут же выясняется, что посадке в транспортное средство никто их не учил. Погрузили раненого и полезли всей толпой вместе с винтовками. Здесь в моде больше пешие марши, передвижение на технике — роскошь. Дожидаюсь, пока все окажутся в кузове. Протягиваю Федору СВТ.

— Держи!

Без помех забираюсь сам, забираю винтовку обратно. В кузове кроме нас находятся четыре зеленых ящика. Поехали. Трактор ныряет на узкую дорогу, по кабине хлещут ветки. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, а едем плохо, скорость не больше десяти километров в час и трясет неимоверно. Тракторные тележки лишены всякой амортизации. Амортизатор он ведь денег стоит, да еще и сломаться может. Километров через пять раненому становится хуже. Федор стучит по кабине, трактор останавливается.

— Дальше мы пешком, товарищ лейтенант.

Хотя они и так уже почти пришли. Насколько я помню, в эту лесисто-болотистую местность немцы сунулись только один раз, весной сорок второго. Но как только армейские части были отправлены на фронт, здесь опять появился партизанский район, куда немцам и их прихвостням вход был заказан. А лейтенант мне нравится, с понятием, хоть на вид совсем пацан. Другой бы на его месте попытался построить окруженцев и аля-улю. А этот слова не сказал, понял, что дороги у них разные. За секунду принимаю решение.

— Товарищ, лейтенант! Разрешите обратиться.

Лейтенант оборачивается ко мне. Пересматриваю свою оценку, не "пацан", год, а то и два успел после училища прослужить.

— А вы кто?

О как? Вы! Объясняю, коротко не получается.

— И что вы хотите?

— Возьмите меня с собой.

Лейтенант бросает взгляд на надульник СВТ, торчащий над моим плечом, и задает только один вопрос.

— Патроны есть?

— Пять штук.

У лейтенанта наган в кобуре, водитель без оружия. Неожиданно лейтенант улыбается.

— Я лейтенант Костромитин, Сергей. Поехали.

Прощаюсь с окруженцами, пожимаю руки и лезу в кузов. Трактор дергает пушку, и медленно набирает скорость, по кабине хлещут ветки. Поехали.

Глава 2.

Пока трясусь в кузове, изучаю надписи на ящиках. Первая строчка: 85-52К оск. Здесь все понятно, восемьдесят пять — калибр в миллиметрах, с ним я угадал. Пятьдесят два ка — индекс орудия. Оск — осколочный, самый массовый снаряд для зенитной артиллерии среднего калибра. Вторая строка: 4 шт + +. Четыре штуки и два таинственных плюса. Всего, стало быть, шестнадцать. Снарядов к пушке у нас больше, чем патронов у всех троих вместе взятых. В той же строке ближе к краю: 23-40-24. Совсем непонятно, могу только предположить, что сорок это год выпуска. Третья строка: брутто 82 кг. Хренасе ящичек! На торце еще набор цифр: 46-23-40. Видимо сорок это действительно год, а остальные цифры — номер партии. И еще одна надпись АТ/80. Аммотол? Возможно. Надписи на всех ящиках совпадают, выходит все они из одной партии, это хорошо, а вот то, что бронебойных нет — плохо. Впрочем, в нашем положении количество снарядов роли не играет, пушка сама по себе не стреляет, ей расчет нужен, причем обученный. А нас только трое и пока мы будем переводить пушку в боевое положение, нас самих несколько раз на ноль помножат.

Трактор проезжает несколько небольших деревень. Все дороги здесь проложены по деревенским улицам. Похоже, война пришла сюда вместе с нами. Люди провожают наш тягач взглядом, понимая, что не просто так занесло в их края такую технику. Между тем на самом большом доме в каждой деревне висит красный флаг. Отвык я уже от них, но придется привыкать заново и язык держать на привязи. Если в западных областях население привыкло к смене власти и особых эмоций от этого не испытывает, то здесь к советской власти привыкли и перемен не хотят.

В сумерках добираемся до деревни Новоселки. Деревня с таким названием есть практически в каждой области, а зачастую и не одна. Останавливаемся у дома с красным флагом. Лейтенант идет искать председателя сельсовета. Я тем временем знакомлюсь с водителем трактора.

— Петрович, — представляется он. — Вообще-то я Иван Петрович Семяхин, но все меня Петровичем зовут, даже товарищ лейтенант.

Петровичу двадцать четыре года, он закончил семилетку, что меркам этого времени звучит гордо и курсы трактористов. В армии служит третий год, все время механиком-водителем транспортного трактора СТЗ-5. Полк их входил в Барановичский бригадный район ПВО. Когда немецкие танки вышли на подступы к Барановичам, полк получил приказ передислоцироваться в Минск. Советский устав этого времени не предусматривал использование зенитной артиллерии среднего калибра для организации противотанковой обороны. Уходили в большой спешке, взяв минимум боеприпасов. Трактору Петровича не повезло — забарахлило магнето. С отставшим тягачом остался и командир огневого взвода лейтенант Костромитин. Поломка, в общем-то, пустяковая, на полчаса всех дел, но эти полчаса оказались роковыми. СТЗ уже почти готов был продолжить движение, когда на дороге появилась немецкая разведка. Расчет бросился к лесу. Немцы выпустили по бегущим не очень прицельную очередь, и покатили дальше на Минск.

Стоящий на обочине тягач внимания немцев не привлек, на брошенную технику они уже насмотрелись, а движению по шоссе он не мешал. На это и обратил внимание лейтенант, правда, к тому времени около него остался один Петрович. Остальные стремительно растворились в зеленом массиве, и найти их не удалось. С наступлением темноты движение по шоссе прекратилось, и они рискнули вернуться к оставленной технике. Ремонт Петрович закончил на ощупь, буквально за минуту. СТЗ, не включая фар, добрался до первого поворота и свернул с шоссе вправо. Можно было поискать счастья на двух дорогах, ведущих на восток. Одна шла через Несвиж на Осиповичи, вторая через Слуцк к Бобруйску. Однако обе они шли по открытой местности, и неторопливый тягач мог стать легкой добычей для немецкой авиации. К тому же он не мог соперничать в скорости с немецкими танками. Поэтому и решил Костромитин проскочить теми дорогами, где танки не догонят и авиация не достанет. Так они оказались на том перекрестке, где мы их и встретили.

Петрович сильно горевал об утраченном карабине. Когда расчет драпанул в лес, карабин оставался в кабине. А когда вернулись, его уже не было. Все было на месте, а карабин таинственным образом исчез. Кто и когда прибрал его к рукам, ни Петрович, ни лейтенант не заметили. Повествование водителя было прервано появлением лейтенанта вместе с местным мужичком — председателем сельсовета. Тот сразу предложил.

— Хадзем да мяне. Хата у мяне вяликая, месца на усих хопиць.

— А тягач? — забеспокоился Петрович.

— Свае не крануты, а чужых у вёсцы няма, — успокоил его председатель.

Много ли нужно человеку для счастья? Крышу над головой, сытый живот и ощущение безопасности. Это для начала. Потом возможны варианты. Кому-то захочется зрелищ, кому-то выпить, а кому-то ба..., пардон, женщину. Или мужика, если смотреть с точки зрения лучшей половины человечества. Ну и так далее. Постепенно список растет, и лишь немногие могут позволить себе иметь из этого списка все, или почти все. Вот тут-то эти почти все имеющие и обнаруживают, что обладание этим почти всем счастья, отнюдь не гарантирует. Очень быстро наступает пресыщение, и они опять начинают искать радость жизни в самых простых вещах. Круг замыкается. Вот только подавляющее большинство так никогда его и не проходит, жизнь их обрывается, когда они еще пытаются найти свое счастье. А есть те, кто счастье находит, и сходит с этого круга вечного поиска. Мы же сейчас находимся на самой нижней ступени, мы живые, сытые и довольные сидим за столом в председательской хате и добиваем большую миску картофельных драников, макая их в сметану.

После завтрака лейтенант делает мне замечание.

— Приведите себя в порядок. Вы же образованный человек, инженер. А вид у вас...

— Есть, привести себя в порядок!

Попросил у Петровича опасную бритву, взбил в горячей воде мыльную пену и приступил. Сонные артерии мне удалось сохранить целыми, но остальная площадь покрылась изрядным количеством порезов. После бритья вид у меня, будто я подрался с котом или приставал к женщине с очень острыми ногтями, а она отчаянно сопротивлялась. Что вы хотите, первый раз имею дело с этим инструментом. Лучше бы не брился. Здесь никто понятия не имеет, что такое крем после бритья. Как они живут? Вместо крема делаю холодный компресс, чистая тряпка покрывается бурыми пятнами, но из некоторых порезов кровь продолжает идти. Петрович дает мне цилиндрик, именуемый квасцами. Замазываю порезы и присоединяюсь к Петровичу, копающемуся в потрохах своего СТЗ.

Тракторный двигатель производит на меня впечатление. Тяжелый, малооборотный, мощностью чуть больше полусотни дохленьких лошадок. Зато жрет все, вплоть до керосина и лигроина. У него даже баков два. Один, маленький, для бензина, на нем он заводится, а потом переходит на тяжелое топливо из большого бака. Всеядность двигатель компенсирует прожорливостью. С прицепленной пушкой расход запросто переваливает за двенадцать литров. Нет, не на привычные сто километров, а в час. Вот на этом расходе мы и погорели. Сунувшись в бак, Петрович вдруг заявил, что вчера при петлянии по полесским дорогам трактор сожрал слишком много и теперь топлива хватит еще километров на пятнадцать, от силы на двадцать. Лейтенант побежал к председателю, назад возвратились уже вдвоем.

— Няма у мяне газы, — разводит руками председатель. — Прайду па вёсцы, у людзей спытаю, можа и дасць хто.

Не перестает удивлять меня наш народ. То за копейку удавиться готовы, то последнюю рубаху снимают. Причем гадать, как поступят в конкретном случае бесполезно, все равно ошибешься. Ведь немцы их керосином снабжать не будут, и они это прекрасно знают. Тем не менее, несут. Несут в бидонах, в стеклянных бутылках, заткнутых пробками из старых газет, кто литр, кто пол-литра. Для нас каждый литр это еще один пройденный километр, а для них две-три недели освещенной по вечерам жизни. Потом они перейдут на лучину. И все ради спасения одной единственной пушки. Причем десятки, если не сотни, таких же пушек стоят сейчас на обочинах дорог и брошенных огневых позициях, и никто не думает их спасать. А эту вот готовы спасать всем миром. Почему так происходит? Не понимаю. Всего набирается около пятнадцати литров.

— Праедзьце да Карпилавки, — советует председатель. — Да яе киламетрав трыццаць. Там ёсць МТС.

Тридцать километров это на грани, однако другого выхода нет. Благодарим людей за помощь и прощаемся с гостеприимными Новоселками. Теперь все наши дороги ведут в Карпиловку. До цели не дотянули километра три. Двигатель чихает и глохнет прямо посреди дороги, приехали. Оставляем Петровича с техникой и идем добывать горючее. Карпиловка это местный районный центр с атрибутами советской власти, положенными глубокой провинции. Нам приходится пройти пару бюрократических кругов, прежде чем мы становимся обладателями двух бидонов: десятилитрового, с керосином и пятилитрового, с бензином. Даже не рискую предположить, какое октановое число у этой жидкости, но Петрович заливает все в СТЗ без колебаний. Похоже, этот двигатель будет работать и на флотском мазуте. В местной МТС нам доливают еще тридцать литров керосина. На большее щедрости райисполкома не хватает. Нас отправляют в Паричи, до которых еще тридцать километров, военная техника заправляется там из фондов тамошнего военкомата.