Зимние сказки

Лизка посмурнела. Однако долго расстраиваться было не в её обычае. Ведь у неё на подобный случай всегда имелся хороший запасной вариант! Даже — два варианта. Во-первых, можно было посетить мышатник и чуток 'заморить червячка' (тоже непонятное мамино выражение), скушав белую мышку. Во-вторых, проинспектировать морозильный шкаф. Ибо всем известно: правильный песец-кицунэ постоянно должен проводить ревизию в морозильном шкафу, даже если эльф, заведующий данной утварью (а будь бы даже и мамочка), этого категорически не хочет. Ведь если он (она) этого не хочет, значит, что-то там от Лизки прячет, и с этим 'что-то' следует хорошенько разобраться, по-свойски. А заодно и подкрепиться. Мясцом там или рыбкой... Сметана тоже вполне себе ничего... Или молочко, но чтоб не слишком холодное, чтоб горло не застудить...

А что мама говорит, что у её дочурки, дескать, имеется склонность к перееданию, а это для неё очень опасно — тут она паникует совершенно зря. Всё, что помещается в Лизкино брюшко, — это ни разу не 'переедание', а еда! И нету тут для маленькой бедной белой лисички никакой опасности — а одна лишь сплошная польза.

И Лизка направилась к заветному морозильному шкафу.

Эльфёнок с шифоньера тихо прошептал:

— Вот ведь обжора. Щас опять раза в три больше собственного веса мясца ухрюмкает... И куда только в неё столько влазит?

Лизка сделала вид, что шёпот не расслышала. О предстоящей маминой взбучке она также предпочитала пока не думать.

Покушать — и завалиться спать! Ведь правильный песец должен отсыпаться и за себя, и за всех знакомых ему эльфов, ну и за незнакомых — тоже. И — за остальных гуманоидов. Таков его долг служения...

Глава третья. Рыбалка Лизаветы

Молодая белая лисичка по имени Лизавета сидела на заснеженном берегу и с негодованием смотрела на вольготно расположившуюся вокруг пробитых в нетолстом озёрном льду лунок компанию рыбаков. И размышляла о своём, о лисьем. А также о фантастической — или, правильнее, феноменальной? — жадности некоторых конкретных представителей рода эльфийского. Вернее — снежноэльфийского. Которые её, Лизавету, не желали замечать в упор.

Здоровые лбы, пахать на таких надо день и ночь без передыху, а они, лодыри, от работы по дому злодейски отлынивают и днями и неделями сидят тут. И жмотятся, поделиться по-честному не могут своей добычей с симпатичным четырёххвостым зверем, наверняка ведь изголодавшимся и замёрзшим в студёном зимнем лесу, пока он к озеру пробирался! И ведь к ним не медведь какой-нибудь пришёл за всем их уловом, а всего лишь симпатичная мелкая лисичка — за парочкой совсем маленьких рыбок! Можно сказать, осчастливила их своим неожиданным посещением. А, между прочим, от трёх-четырёх (пяти-шести-десяти-двадцати) некрупных окуньков они чай не обеднели бы! Или — это для них очень много? Тогда противно аж смотреть на такую беспросветную нищету, на голь перекатную! Почему в лаптях не ходят?..

Или — они всякую рыбью мелочь для своих снежных кошек берегут? Так это они зря! Нельзя кошек баловать, пусть лучше крыс и мышей в избах исправно ловят и с этого питаются! Ну, можно ещё им объедки иногда давать. А с рыбы они растолстеют, и мышей ловить тогда уже не смогут. Вот!

Эх, так хочется рыбки...

Может, всё же ей стоит вернуться домой? Ну не в лес, само собой разумеется, а в уютный домик, она там уже давно живёт, а совсем даже не в лесу. А чтоб она когда-то жила в лесу — такого и не было никогда. Она всегда у одной очень доброй женщины по имени Марина жила! И даже за мамочку её признала.

А дома у них с мамочкой, между прочим, стеклянный аквариум есть. Большой и дорогой очень, из другого мира привезён. А в нём — разные красивые рыбки... Жаль, что мелкие. Но всё равно, наверное, очень вкусные. И питательные...

Настроение Лизаветы на миг омрачилось ещё сильнее. Она вспомнила весьма неприятный случай про этот самый... аквариум. И как лично она с ним однажды обидно опростоволосилась.

Дело в том, что у аквариума была крышка. Мамочка, приобретая аквариум, сказала, что это необходимейшая вещь! Дескать, она предназначена специально для того, чтобы проказница Лизка не мыла в нём лапы и не пугала редчайших рыбок. Ну это мамочка на неё тогда явно наговаривала. Ну да и ладно... И вот однажды, когда маленькая кицунэ гуляла по неотложным и важным делам по двору, мамочка решила почистить и помыть крышку от аквариума. И сняла её и унесла на кухню.

А Лизке никто об этом не сказал! Особенно мелкий гад Лекса... И Лизавета, как обычно, придя с улицы, запрыгнула сначала на диван, потом — через привычное уже промежуточное запрыгивание на треклятую крышку — хотела заскочить на один из шкафов!

И — провалилась...

Далее был громкий бульк, мокрая и сырая вода во рту, в носу и в ушах — и жгучее желание изодрать кой-кого по имени Лексиил в мелкие лоскутки! На крайний случай — обидно покусать его пониже спины...

Затем кицунэ, конечно, из аквариума выпрыгнула, наделав попутно дополнительных разрушений. Потом — отряхнулась...

В результате диван был почти весь залит и забрызган взбаламученной водой пополам с донным песком, на мокром и скользком полу усиленно ловили воздух ртом редкие золотые и не очень рыбки, воды в аквариуме осталось всего ничего, разве что лишь на самом донышке, а ещё кое-где валялись изодранные в клочья пресноводные иномировые водоросли.

А потом с кухни вернулась мамочка...

Первое, что мамочке пришло в голову — это что у её девочки преждевременно и спонтанно разблокировались когда-то намертво заблокированные ею же самой магические способности высшего порядка — и Лизавета взорвала в аквариуме воду, разложив её сначала на составные части, а потом — образовался гремучий газ, не преминувший громко бабахнуть...

Второй, не менее экзотической, гипотезой был межпространственный хронопробой, вызванный вмешательством одной могучей и зело вредной божественной сущности. Мамочка так в сердцах и сказала — и имя её назвала: 'Карачун к нам, не иначе, пришёл!' Потом с оттенком мечтательности добавила: 'Нет, это всё же не он. Он бы одним-то аквариумом здесь не ограничился...'

Потом рыбок с полу быстро и аккуратно собрали и поместили сначала в ведро, а Лизавету выманили из-под дивана обещанием дать ей жареной крольчатинки, тщательно вытерли насухо, завернули в полотенце и положили спать на мамочкину постель...

С тех пор Лизка на аквариум уже больше не запрыгивала.

Лизка помотала головой, отгоняя нехорошие воспоминания, прислушалась.

— Айсиил, а ведь это не дикий песец тут среди нас ошивается, а лисичка-кицунэ нашей Госпожи Марины шастает, — сказал вдруг один из рыбаков другому. — Ишь, какая толстая, отъелась на хозяйских-то харчах. Лизавета её зовут.

Лизавета не на шутку обиделась. И вовсе она не толстая, а пушистая!

Айсиил в ответ покивал:

— Точно, Фирниил, она это и есть, теперь и я её узнал. Как только она все четыре своих хвоста нам показала. Сначала-то Лизка их умело скрывала.

— Разволновалась, наверное, не иначе, вот непреднамеренно и показала. Контролировать себя, похоже, что уже перестала. Так сильно, видно, нашей рыбы захотела!

— Нехорошо-то как. В ней ведь магии до фига и больше, особенно в этих самых хвостах. А ну как сейчас 'дикий' выброс будет, или она по нам сдуру чем-нибудь нехорошим из арсенала Госпожи Марины жахнет?

— Ну, так уж сразу и по нам... Лизаветка ведь разумная как-никак!

— Но ещё слишком молодая и глупая, — усомнился Айсиил. — Дитё дитём. Так что...

Кицунэ снова обиделась. И вовсе она не дитё — и не глупая! Мамочка её уже и грамоте обучила. Правда, пока только читать. Писать-то она сможет только тогда, когда оборачиваться в гуманоидную форму будет способна. Кстати, и говорить она тогда тоже наконец научится, а то это очень уж неудобно — речью эльфов и хумансов не обладать. Всё слышать и понимать — и не иметь возможности кой-кому надлежаще ответить!

— Ну так что, дадим ей по рыбёшке? — спросил у товарища Фирниил.

— По одной-то — сильно маловато будет. Даже если для неё всё наше здешнее обчество скинется... Ты не смотри, что зверюшка мелкая, а сожрать может столько, сколько и топтыгин не каждый осилит...

Рыбьей мелочи, пожертвованной 'обчеством', набралось с полпуда. Как эти полпуда поместились в девятикилограммового молодого песца, без последствий для оного, из присутствующих на лисьей пирушке снежных эльфов так никто и не понял.

Удивительно, но, глядя на неё, можно было предположить, что Лизка была не прочь и дальше продолжить халявную трапезу. Однако не срослось.

Громко сквернословящий и сбившийся с ног в поисках своей пропавшей невесть куда подопечной юный лесной эльф Лекса наконец таки нашёл беглянку здесь, на озере, — и грубо прервал её пирушку. После чего едва ли не волоком утащил слабо протестующую кицунэ домой — чтобы получить заслуженную — обоими — головомойку от госпожи Марины.

Глава четвёртая. Когда я вырасту — тоже стану 'наглой рыжей мордой'!

Мама Марина переехала в очередной раз, и теперь они все жили в совсем другом мире — на большом-пребольшом и почти пустом острове, который всецело принадлежал только им!

Вольготно здесь и хорошо, но...

Лизка полулежала на просторной веранде и слушала.

— Вот только не говори мне, Лизка, что детство у тебя было трудное, полное невзгод и неимоверных лишений, и жила ты практически впроголодь, не видя ни мяса, ни рыбы, на одной только каше из репы и собственноручно изловленных лягушках и кузнечиках... И даже игрушечные мышки и лемминги в твоей комнате были только деревянные. И притом так крепко приколоченные толстыми коваными гвоздями к полу, что фиг их без хорошего гвоздодёра оторвёшь...

Лизавета ничего и не говорила, так как речевой аппарат лис и песцов для нормальной гуманоидной речи не приспособлен — она слушала назидательную речь в виде монолога их слуги-эльфёнка Лексы и размышляла: 'По-моему, кое-кто, не будем показывать пальцем, которых у меня пока нет, но уже очень скоро наверное будут, очень давно не находил у себя под одеялом дохлых крыс.'

Между тем Лекса продолжал читать нотацию:

— Ведь не было ничего такого! Ты как сыр в масле каталась! А сейчас ты уже совсем большая лошадина вымахала, да ещё и пятый хвост отрос. И волков с росомахами запросто давишь, словно каких-нибудь курей или утей... Как, впрочем, и приблудных собак, ещё в прежнем мире... Вот мне интересно, а со взрослым медведем ты сейчас можешь справиться?

Лизка презрительно фыркнула. Нужен ей этот медведь, она ведь не настолько голодная, чтоб на медведей охотиться. К тому же они тут не бурые, а белые и более крупные... И она никакая не лошадина, а грациозное и вполне пропорционально сложенное существо! Любой правильный песец знает, что он прекрасен. Даже не прекрасен — а бесподобен. И у красивых песцов всё красивое — и ушки, и хвостик, и лапки... А росомаху она всего одну придушила. А вот нефиг той было вторгаться на чужую территорию! И она её потом не съела, потому что нафиг надо.

Да ты ругай меня, Лекса, ругай, и сурово пристыживай, не стесняйся, я тебя внимательно слушаю. И не думай, что я сплю, раз у меня глаза закрыты. Это у меня, наверное, аллергия уже выработалась на твои постоянные нотации, поэтому я теперь всегда в таких случаях инстинктивно укрываюсь от тебя своими хвостами — и почти тут же начинаю дремать! Но я всё равно всё прекрасно слышу, так что ты продолжай, продолжай...

А Лекса выговаривал ей и выговаривал:

— И не отворачивай от меня свою наглую хитрую морду! Ну вот зачем ты сделала налёт на нашу кроликоферму и половину кролей поотпускала в тундру? А мне потом пришлось всех уцелевших обратно отлавливать и по клеткам рассаживать... Ты это сделала мне назло, да? Признайся, ты ведь меня ненавидишь всей душой? Ну никак не может живое и разумное существо творить столько ошеломительной дури совершенно бескорыстно!

Эльфёныш, ты вообще дурак, что ли? Ну что ты пристал, как колючий репейник на хвост? Щас как лапой тебя огрею по шее, может, тогда поумнеешь — и, наконец, заткнёшься! Ан нет, мамочка с некоторых пор запретила наносить тебе какие бы то ни было увечья и повреждения. Экая жалость... Ну когда же ты замолчишь-то?! Так, я медитирую... Я очень добрая... Совсем добрая... Добрая... Добрая — но справедливая. И потому — сейчас очень злая! Злая-презлая! Кого-то точно придётся покусать. Кого вот только?!

На мордочке Лизаветы сама собой нарисовалась улыбка. Нехорошая какая-то улыбка... Она возникла вместе с воспоминаниями...

Подобное весьма характерное выражение на её физиономии Лекса запомнил ещё с самого начала своего 'второго' детства. Тогда это всегда было связано с кусанием Лизкой его многострадальных нижних конечностей. А конкретно — немытых задних ног. Три раза, будучи занят неотложными домашними заботами, он не успел помыть на ночь ноги, и три раза она его за это укусила! Вот же чистюля-то, блин. Как он позже понял, ей не нравилось, когда его ноги издавали даже самый малейший неприятный — в её понимании — запах. Даже ночью она могла запросто залезть к нему под одеяло и проверить на нюх состояние его личной гигиены!

Вот так вот она его в конце концов и выдрессировала. Вывод: любовь к целости и сохранности своих ног делает эльфа чище — да и делает его, по сути, настоящим чистоплотным эльфом. По крайней мере, заставляет регулярно ходить в баню, умываться, мыть ноги и стирать носки-портянки...

Лекса поморщился и непроизвольно замолк на полуслове.

Воспользовавшись его заминкой, Лизавета поднялась на ноги и степенно — но очень быстро! — скрылась с глаз эльфёныша долой.

Эх, Лекса, Лекса, ничего-то ты не понимаешь... И очень многое упустил. На то, что она сотворила, конечно же, имелась вполне даже уважительная причина.

К нему таки вернулась память о прошлой, 'квартеронской', его непутёвой жизни, и мамочка Марина в приказном порядке отправила его на каникулы — в его родной мир. На побывку, так сказать, к его отцу — богатому человеческому барону. Ну и к матери-баронессе — эльфийке-полукровке по происхождению. У которых он был в семье, кажется, третьим сыном, по всему видно — явно в их раскладах лишним, и которого они, не поскупившись, направили на учёбу в местного розлива Всетерранскую Имперскую Магакадемию, сплавив тем самым с глаз своих долой. Как они ошибочно полагали — навсегда.

Месяца три он погостил у них, потом заскучал и нанёс визит к своему дедушке-эльфу в один из их Лесов. Дед, представитель не шибко богатой эльфийской аристократии, его полностью признал. Да и куда бы дедуля делся-то, если Лекса не только неожиданно стал чистокровным эльфом, но и был помечен — и отмечен — сущностью в ранге богини? У него просто другого выхода не было. У дедушки внучок тоже некоторое время погостил — и вернулся к Госпоже Марине где-то примерно через полгода.

И если переселение в этот мир и на этот остров, а затем и строительство здесь поместья состоялось ещё до его отъезда, то несколькими тысячами разнообразных представителей животной шатии-братии с Земли Изначальной они обзавелись уже в его отсутствие.